Елена Герчук ИЗДАТЕЛЬСКИЙ бум, вот уже больше десяти лет не стихающий в нашей стране, увеличивает предмет нашего разговора до размеров почти необозримых. Однако существует нечто общее в облике бесчисленных псевдодиснеевских букварей и поэтических сборников, выпущенных крошечными, почти самиздатскими тиражами "на средства автора", солидных полуторакилограммовых философов со сплошь вызолоченными корешками - и пестрых "бегалок-стрелялок", по весу, вкусу и цене равных сосиске с булочкой, продающейся на соседнем лотке. Это общее - их чудовищное эстетическое качество, уже не позволяющее говорить об "искусстве книги", а разве что о более или менее приемлемом уровне "оформления изданий". Такому всеобщему падению качества и стилистическому разнобою должны быть причины, хотя бы потому, что все это по-прежнему делается руками одних и тех же художников книги, профессионалов, учившихся у одних и тех же мастеров, все еще владеющих по старой памяти карандашом и акварельной кисточкой и уже переживших моральную травму появления компьютерных графических программ.
Для облегчения поиска этих причин попробуем обратиться к нескольким локальным событиям из области книжного искусства.
Прошедшая в декабре в ЦДХ ярмарка интеллектуальной литературы "Non fiction", несмотря на заявленную устроителями задачу "объединения единомышленников в едином пространстве", являла глазу зрелище столь же пестрое, как и любой уличный книжный развал.
Почти все издательства, представленные на ярмарке, объединяет благородная задача работы на читателя профессионального, покупающего книги, пожалуй, не реже, чем продукты; читателя, который, собственно, и не нуждается в рекламе, а, скорее, в какой-то системе ориентиров; этот читатель общий почти для всех издателей, и неясно, по какому принципу издатели определяют его эстетические предпочтения в диапазоне от раззолоченной "Юрист-Гардарики" до бумажного "РГГУ" или от натуралистической четырехмерности "Слова" до психоделической орнаментики "Ad marginem".
Сам факт такого внешнего разнообразия книг, рассчитанных практически на одного и того жe читателя, свидетельствует, что этот внешний вид, в отличие от текста, вообще для читателя не предназначен, а лишь отражает личные вкусы самого издателя. Что же касается внутреннего оформления изданий, то большинство издателей, кажется, и не подозревает о существовании такого понятия, предоставляя решение сложнейших вопросов рубрикации, поиска, соотнесения текста с иллюстрациями и других не менее интересных вещей на волю унылого "Pagemaker"а", все решающего "по умолчанию".
Эту грустную ситуацию невозможно объяснить коммерческой необходимостью или неразвитостью вкуса издателей: интеллектуальная книга издается людьми, по определению, культурными, что же касается коммерции, то книга всегда и была предметом торговли, и Гутенберг был никак не бескорыстным просветителем, а гениальным бизнесменом, равным разве что Генри Форду.
Такая же унылая картина обнаружилась и на 19-й выставке московских художников книги. Выставка, всегда бывшая смотром профессионалов, "гамбургским счетом" высших творческих достижений в искусстве книги, не представляла на этот раз никаких новаций в этой области, никаких творческих книжных проектов - только бесчисленные заказные иллюстрации, ничуть не менее пестрые, чем на любом книжном прилавке.
Для сравнения можем обратиться еще к одному книжному событию ушедшего года, уж никак не коммерческому: к прошедшей в сентябре в отделе личных коллекций ГМИИ им. Пушкина выставке "Книга художника". Вот уж где были именно книги, а не "издания", вот где решались все возможные и невозможные книжные задачи: освоение книгой текстов своих и текстов чужих, книги без текста вообще и тексты в форме чего угодно, кроме книги: книги-кубики, книги-письма, книги-рубашки; простейшие, лишь бы читалось, самиздатские тетрадочки Евгения Кропивницкого и принципиально нечитаемые, упакованные наглухо рукописи Петра Перевезенцева... Можно было бы упростить это разнообразие, объединив его почти безразмерным понятием "художественного эксперимента", но кое-что выпадет даже и из этого определения, как, например, вполне традиционные по форме рукописные книжечки Михаила Полякова с текстами Пушкина и Вийона, вовсе не нуждавшихся в самиздатских публикациях.
Значит, существует потребность художника в освоении текста и превращении его в книгу; а если есть художник - нашелся бы и зритель, так уж устроено. Но совокупные усилия советского бескнижья, перестроечного восторга от возможности читать вообще, и современного восторга коммерческого превратили этого потенциального зрителя в сугубого читателя, даже и не знающего об удовольствии держать в руках хорошо изданную книгу, и подразумевающего под этим понятием разве что бумагу побелее, шрифт почетче да переплет покрепче - и побольше цветных картинок для деток. Книга в восприятии современного читателя просто перестала быть предметом любого искусства, кроме литературного; недаром на последнем Арт-Манеже не было представлено ничего хоть слегка книжного, кроме бессмертного Кабакова, мумифицированного офсетным способом, и неплохой инсталляции, созданной отчаявшимся автором сборника лирических стихотворений из остатков нераспроданного тиража.
Грустная картина, но, может быть, остальные материалы этой полосы покажут нам, что искусство книги все же не исчезло окончательно и что ситуация не так уж безнадежна. &
Дарья Гармоненко