Илья Фаликов БОРИС РЫЖИЙ озаглавил свою подборку в "Знамени", # 4 при помощи латиницы: From Sverdlovsk with love. Думаю, это произошло не оттого, что он в свое время "за чтением зренье садил // да коверкал язык иностранным". Дело в последнем слове. Love, господа. Он нас любит. Можно ли все это сказать по-русски? Можно. Однако это несколько не в жанре. Не в том жанре. Кроме того, мы имеем дело с поэтом, который представляет поколение после Бродского ("Ниоткуда с любовью..."). Он не из неоткуда. У него есть место, которое по-русски им обозначено как "сказочный Свердловск". Таким образом, Sverdlovsk - место достаточно условное, принадлежащее географии сугубо поэтической.
Тем не менее там, в том месте, люди живут совершенно реально - жестоко и кровопролитно. И мы, которых поэт любит, не должны слишком обольщаться на свой счет: при ближайшем рассмотрении этот Рыжий (псевдоним?) больше, чем нас, любит тех, о ком он пишет. По существу, он приходит к нам с любовью к ним. Это те его кенты, которые теперь лежат на безымянном кладбище: "они споткнуться с медью в черепах // как первые солдаты перестройки". Уголовная романтика чуть не ногой открыла дверь стиха, Робин Гуд запел, и его песня оказалась поминальным плачем. Мы слышим голос тех, кто грабит нас и убивает друг друга. Информация идет из первых рук. Отрабатывается пословица из Даля: "Рыжий да красный, человек опасный". Про себя говорится: "Земная шваль - бандиты и поэты". Их музы-подружки тоже гибнут. "Эля, ты стала облаком // или ты им не стала?"
Лихому человеку с Урала 25 лет, и он закончил горную академию по специальности "ядерная геофизика и геоэкология". Так что - маска? Неправдашний молодой волк? Попробуйте не поверить, когда вам говорят с неподдельным пафосом: "Чем оправдывается все это? // Тем, что завтра на смертный бой // выйдем трезвые до рассвета, // не вернется никто домой". Sverdlovsk пахнет если не Сталинградом, то Афганом или Чечней. Почти Багрицкий: "Нас водила молодость..."
Впрочем, Рыжий предпочитает других учителей: "Денис Давыдов. Батюшков смешной.// Некрасов желчный. Вяземский усталый". Заострив внимание на первом имени в этом ряду, вполне поймем следующую информацию: "И назло моим учителям // очень разухабистую песню // сочиню". Или - еще конкретней: "Пойду в общагу ПТУЮ // гусар, повеса из повес". На память приходит Ярослав Смеляков: "раз вы Пушкина учитель, - // значит, Вы учитель мой".
Кстати говоря, старший современные поэты - в качестве учителей - отчетливо слышны у Рыжего, в частности Высоцкий, ранний Шкляревский.
На дне его лихих, скоростных, буйных стихов - интонация глубоко правдивой печали. В ее чистоте - его недемонстративный суд над собой. "Судья, вы забыли о смерти, // что смотрит вам через плечо", - напоминает он некоему оппоненту.
"Трансазиатский поэт", он адекватно самоопределяется: "Я мало-мало стал поэтом, // конечно, злым, конечно, бедным". Он все знает про себя, хотя: "Я сам не знаю то, что знает память". Его формулировки безошибочны. Придумав героя, он объясняется так: "Я придумал его, потому // что поэту не в кайф без героя".
Это дебют. Дебют по сути, а не по арифметике выступлений. Поэт говорит: я пришел.
Борис Рыжий - полнозвучное и убедительное сообщение о тех, кого мы еще не знаем. Авторский образ, им созданный, оправдан необходимостью в этом знании. Его дебютное мастерство покоряет. Стремительность, яркость и точность его стиха в результате дают надежду на то, что в реальной географии - в большой стране Россия - существует немало реальных градов и весей, еще не убивших своих поэтов. Территория стиха не убывает - постоянно расширяется. Между прочим, Б. Рыжий, помимо прочего, пишет еще и очерки о названиях и пространства России.
Sverdlovsk - виртуал. Рыжий - возможно, кликуха, Борис Рыжий - поэт, и он настоящий.
Дарья Гармоненко