Сергей Строганов
Бумажная литература дается ценой тысячи вырубленных лесов.
Виктор Батурин. Рубка леса. 1888. ГТГ, Москва
Сомерсет Моэм как-то признался, что годам к 35 утратил вкус к чтению. Поначалу он сильно переживал – что произошло? Но потом пришел к простому выводу – возраст уже не тот, чтобы развлекать свое воображение историями о чужих людях и написанных другими людьми, – своих и своего хватает. Генри Торо в Уолдене после недолгих размышлений пришел к выводу, что достаточно всего лишь одной и то небольшой полки книг, которые стоит иметь под рукой.
Такие простые истины были недоступны нашему сознанию, особенно во времена острого книжного дефицита, тоталитарного положения самой книги и процесса чтения в культуре. Хотя время в конце концов берет свое, да и количество книг уже не столько прикармливает гордость за человеческий гений, сколько заставляет сожалеть о количестве вырубленных лесов. Посудите сами, в старом издании книги Тарле «Наполеон» есть любопытные цифры: за сто лет после смерти Наполеона в общей сложности было издано 250 тыс. (!) одних только наименований книг, сборников, статей, посвященных Бонапарту и его эпохе. 250 тысяч! А впереди был индустриальный XX век и такие личности, как Ленин, Сталин, Гитлер, – вообразите себе хотя бы на мгновение количество книг, посвященных этим людям и их эпохам?
Впрочем, дело не только в вождях, политиках и государственных деятелях. Стотомное собрание сочинений – дело привычное для ушедшей культуры. Лев Толстой или Мартин Хайдеггер, какая разница? И что за счеты, когда речь идет о шедеврах мировой культуры! Миллионы изданных и переизданных страниц вполне могут соперничать с современным виртуальным пространством сети. И если кому-то приходит в голову обвинять современного читателя в отсутствии культуры чтения, то, признаемся, что способность до конца дочитывать пудовые тома была присуща ограниченному кругу «избранных». А потому не меньшей славы заслуживали и заслуживают и те, кто прочитал от корки до корки хотя бы одно стотомное наследие хотя бы одного великого мастера. Справедливости ради, имена таких титанических читателей по праву должны быть инкрустированы на надгробиях классиков и сопровождать новые переиздания шедевров.
А теперь и вовсе количество книг и «ассортимент» книжных магазинов, развалов, лотков и киосков сбивают с толку даже видавших видов библиофилов! И что же теперь сетовать на то, что количество написанных текстов в сети давно превосходит все мыслимые пределы человеческой способности читать и усваивать? Будьте снисходительны, в конце концов разве интернет обязывает человека писать без остановки и безвозмездно размещать на сотнях сайтов свои творения? Нет, он только легко открывает двери великому множеству новых имен. И кто может поручиться, не моргнув глазом, что там, на необъятных просторах виртуального пространства, не покоятся новые «Война и мир» или «Бытие и время»?
Однако, несмотря на неунывающий оптимизм писателей, крупные литературные формы настораживают современников. Так, как могла бы насторожить тех же современников «Национальная идея», появись она где-нибудь на заброшенных пространствах отечества, на пустырях и бездорожье. Да, романы пишут писатели, а читают тысячи и тысячи читателей. Но романы создает и читает эпоха. А потому, как бы ни был выстроен сюжет, как бы ни сверкал язык, каким бы легким ни казался стиль, сколько бы нетерпеливых читателей ни ожидали автора в сети или в книжном магазине, для появления полноценного романа не хватает одного – развитого, зрелого общества, и соответственно культуры полифонической коммуникации, культуры воспроизводства здорового социального организма.
Что бы ни говорили о коллапсе (крахе, утрате и т.д.) культуры, этот коллапс может означать только одно – прежней страны (эпохи) нет, и больше никогда не будет. Есть новая территория, новое, только появившееся общество и зарождающееся государство. А значит – зарождающаяся культура. Потому требовать от современной России устойчивых форм и жанров в литературе просто бессмысленно. И хотя представители старшего поколения все еще увлекаются упреками или просто сыплют проклятия в адрес нынешних литературы и писателей, стоило бы не забывать о том, какое количество ерунды писалось и издавалось в советское время без всякой надежды на какую-нибудь реализацию никому не нужных романов, повестей, рассказов и стихов. Нынешнее «отсутствие культуры» в устах старшего поколения значит только одно – прошлое застыло в прошлом. Книжные полки, заставленные увесистыми томами классиков, не создают культуру и даже не являются телом культуры. Они – знаки того, что прошло и «стало былью». Борис Пастернак или Сергей Есенин, Антон Чехов или Федор Достоевский для поколения двадцатипятилетних – поэты и писатели страны, которой они не знали, в которой никогда не были, и наслышаны о ней только от родителей. Но дело не только в этом.
Традиции не «перенимаются», не «заимствуются», не возрождаются. Когда общество достаточно сформируется и окрепнет, чтобы те или иные формы деятельной коммуникации стали традицией, тогда и книги российских и советских классиков вместе с книгами новых писателей превратятся в тело культуры, обретут новое дыхание и существование руками будущего общества, руками будущей России. В конце концов, если уж кому-то так не терпится подогнать ход самой истории под собственную биографию, стоит доверять если не чужим словам, то хотя бы цифрам (http://www.rf-agency.ru/acn/stat_ru):
«Из общей численности населения России:
64% составляют люди пенсионного и предпенсионного возраста – 84 480 000. Личный состав армии вместе с контрактниками, сверхсрочниками, вольнонаемными, персоналом вспомогательных и приданных предприятий – 2 127 000».
Если сложить вместе всех штатных сотрудников ФСБ, ФСО, ФПС, СВР, ФАПСИ, МЧС, МВД, ВВ, Минюста и прокуратуры; работников таможни, налоговых и прочих инспекций; служащих прочих федеральных министерств и ведомств, сотрудников аппаратов властных структур с депутатами, чиновников лицензирующих, контролирующих и регистрационных органов, священнослужителей и обслугу религиозных и культовых сооружений; оргпреступные группировки и заключенных; а также безработных, то получится 111 435 000 (!) человек, которые ничего не производят и существуют за счет бюджета и платежеспособной части населения.
«Остается 20 565 000 человек. И это наше все. Весь малый, средний и фермерский бизнес-класс вместе с «интеллигенцией», ПБОЮЛ, «челноками». К тому же «за последние 35 лет из России уехали свыше 30 млн. человек. Легально въехали в страну 3 млн. человек. В основном из республик бывшего СССР».
Но, как бы ни надругалась статистика над самосознанием уходящих мэтров, патриархов Союзов писателей и авторов бестселлеров лотошной торговли, невозможно запретить обществу писать и публиковаться даже в переходные периоды истории. Расходиться миллионными тиражами (непонятно, правда, каким образом), получать литературные премии или хотя бы призы на различных сетевых конкурсах изящной и любой другой словесности.
Стоит, наконец, согласиться с тем, что разницы между «бумажной» и сетевой литературой не существует, точнее, если и существует, то только в головах, гордых за собственное бумажное существование писателей. Или, наоборот, гордых за собственную виртуальную независимость сетевых авторов. Призрачная борьба! Все «бумажные» авторы почему-то с завидным упорством стремятся тут же поместить в сеть только что напечатанные типографской краской свои творения так же, как сетевые авторы с не меньшим упорством стремятся попасть на прокрустово ложе любого издания или издательства. И если значимость литературных премий, полученных счастливыми победителями, определяется количеством нолей после первой цифры и уровнем информационной поддержки церемонии награждения в каком-нибудь отеле или неказистом кафе, оставим на совести победителей, их родственников и друзей уровень предъявленных культуре «шедевров».
Когда история переводит дыхание перед новым кругом стремительного развития, самосознание поколений, как старых, так и молодых рассыпается афоризмами, эпиграммами, миниатюрами, а теперь уже и веб-дневниками, блогами и именно в этих лаконичных россыпях текстов, похожих на путевые заметки, заметки на полях собственных будней, рождается новая, непривычная, еще незнакомая культура. Ее не воспринимают всерьез на бумажном олимпе, блоги и блогеры если и существуют, то как «гражданские журналисты» в лучшем случае. В худшем – бездельники и несерьезные люди. «В самом деле, – воскликнул один член СП РФ, – представьте себе Льва Толстого или Федора Достоевского блогерами!»
А почему бы и не представить?! Разве не воспользовались бы классики прекрасной возможностью не только без промедления публиковать свои дневники и заметки, но тут же получать комментарии, вопросы от многочисленных читателей и поклонников?!
Некогда, некому и незачем множить крупные литературные формы на белоснежной бумаге или в виртуальном пространстве. Точнее – застревать в порах стремительно уходящего и наступающего времени. Будущее, как и культура, рождается не в головах и не на страницах текстов. Будущее уже рядом – растет, учится, набирается опыта, учится любить, ненавидеть. Без устали повторяет все родительские ошибки и, безусловно уверено, что проживет совершенно иную жизнь. Будущее всегда внимательно к прошлому, к тому, что действительно заслуживает внимания. К тому прошлому, которое не упорствует в собственном величии.
