Продолжение человека

Маршалл Маклюэн, пророк не для всех.
CYousuf Karsh/National Archives of Canada

Герберту Маршаллу Маклюэну всегда не везло. Его много критиковали, но, увы, именно те, кто его не понимал. В картину мира профессуры 60-х гг. не укладывались научные теории, изложенные афористично и парадоксально. Теперь же, когда по-русски наконец-то вышел его opus magnum «Understanding media: The extensions of man», можно сказать, что название книги перевели слишком узко – как «Понимая медиа: Внешнее расширение человека», хотя помимо внешнего расширения Маклюэн как раз имеет в виду и внутреннее.

Речь в книге идет о том, что эволюция человека как вида и существа происходит во многом под влиянием средств труда и коммуникации, потому что каждое из них дает новое расширение человеческих возможностей, модифицирует среду обитания и, как следствие, меняет также впечатления человека о себе и мире вокруг, часто самым радикальным образом. Медиа и средства труда являются «продолжением человека» постольку, поскольку в эволюции нашего вида они позволили нам сделать рывок. Они стали нашей второй природой – рукотворной, но развивающейся с неимоверной скоростью.

═

Как медиа меняют человека?

═

У книги как средства коммуникации не такая уж долгая история. До того как появились книги, были баллады – «история», преломляясь в устных преданиях, смешивала священное с обыденным. В голливудской «Трое» нет богов, но в эпосе Гомера они есть.

Знание жило как живая традиция. Оно не существовало без носителя. В древнегреческой и римской традиции философ – это прежде всего участник дискуссии, устно озвучивающий свои рассуждения, а не книжный червь. Знание было целостным, не специализированным: обычно грамотный человек разбирался и в математике, и в геометрии, и в физике, и в логике, и в литературе, и в поэзии, и в философии, не говоря уже о религии. Как пример здесь можно привести Аристотеля.

Однако без современной книги и гимна индивидуальности, спетого литературой человечеству, не было бы ни современных законов, ни даже многих современных понятий. Чтение как занятие есть обособление. Книги уравнивают возможности и дают шансы. Отсюда – идея о правах человека, идея о свободе высказывания – и наука.

С другой стороны, современное книжное знание – это бесконечная специализация, комментарии на полях других комментариев. Носителями знания являются уже не люди, а листы бумаги. Знание существует вне человека, и без него оно как бы общедоступно, но на самом деле совершенно непостижимо, потому что объяснять стало некому.

═

Газеты и радио: мировая война и тоталитарный режим

═

До распространения книгопечатания, с которого, по сути, и началась эпоха массового производства массовых продуктов, Церковь претендовала на эксклюзив в общении с Богом. Распространение Библии – самой популярной книги всех времен и народов – привело к появлению протестантизма и к серии войн, которые сформировали новую географию Европы.

Специализация – тоже следствие книжного знания – с тех пор только углубляется, сделав возможным появление узкого профессионализма и крупных научных открытий, но одновременно усложнив общение между людьми. Один думает «Вордом», другой – freebsd, а у третьего один «Эксель» на языке и крутится.

Разумеется, протестантизм дал также новую структуру личности, которая сильно отличается от православной или католической. Прямая связь с Богом вернула европейцам веру в возможность строительства рая на земле и подарила миру США: ведь в «подкорке» этой большой страны – комьюнити пуритан, бежавших от преследований, и «душа Америки» лежит в библейском поясе.

Дальше книгопечатание в сочетании с производством товаров массового потребления дало миру массмедиа, то есть газеты – продукт, который сначала был элитарным, а потом стал дотироваться за счет рекламы и превратился в дешевое средство индоктринации полуобразованных масс. Это дало всплеск национализма (все стали читать про себя на своем языке и думать границами наций – откуда и приходили новости) и, как следствие, Первую мировую войну и революцию в России.

Далее, радио усилило центростремительные тенденции в обществе и произвело на свет тоталитарные общества XX века, каждое из которых опиралось на информационную диктатуру – вспомнить хотя бы советское Информбюро или Министерство пропаганды Йозефа Геббельса.

Конечно, я иду по самым «верхам» маклюэновской мысли – не говорю о том, например, как колесо изменило отношения человека с пространством, открыв просторы и индустрию грузового транспорта, а часы – со временем, превратив субъективно-природный ритм ранних человеческих обществ в объективно-конвейерный поток секунд, минут и часов, которые стали одинаковыми и скучными, но позволили синхронизировать работу общества, обеспечив фундамент для экономического развития.

═

Что бы сказал Маклюэн про интернет?

═

На мой взгляд, самое интересное – продолжить мысль Маклюэна, взяв за основу его работы. Маршалл Маклюэн прославился несколькими метафорами, самая известная из которых – «глобальная деревня» – описывает мир в эпоху телевидения, когда расстояния на планете схлопнулись окончательно и отголоски со всех ее уголков стали мгновенно доноситься до других окраин. Он говорил о появлении всемирной нервной системы, «расширившей» человека настолько, что сформировался единый планетарный организм.

Сейчас, после появления и активного развития интернета, мы можем говорить о становлении сети как коллективного разума, хранилища знаний, подобия головного мозга человека, где миллиарды частиц мгновенно образуют многообразные связи и цепочки, и о появлении новой социальной инфраструктуры, похожей на городскую, – нового обитаемого пространства, в котором происходит организация взаимодействия людей, с очевидной фрагментацией массового пространства на специализированные группы по интересам (в деревне все вместе гуляют, так?).

По сути, это еще один виток развития цивилизации. Потенциально весьма многообещающий, но наверняка со своими проблемами и подводными камнями. В качестве самых очевидных можно упомянуть потерю личного пространства и прайваси (о существовании которых, кстати, до появления книг никто и не догадывался) или еще большую неспособность людей, думающих на разных языках и общающихся «со своими», входить в контакт и общаться по-человечески.

Впрочем, об этом нам еще предстоит узнать на собственном опыте.