Роман Уколов.
За свой ежедневный риск шахтеры предпочитают получать наличные деньги, а не поощрения в виде социальных программ.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
Траур закончился. Кладбища и похоронные бюро Новокузнецка вернулись к нормальному режиму работы, и о недавней трагедии напоминают лишь десятки свежих могил с грудами венков и одинаковыми деревянными крестами. На сегодняшний день опознаны и похоронены 103 из 108 погибших шахтеров. Затихают споры о версиях. На девятый день после трагедии люди все реже задают вопрос: «Как это могло случиться?» Гораздо чаще теперь в Кузбассе можно услышать риторическое: «Что же дальше?»
В результате инспекций Ростехнадзора, начавшихся после аварии на «Ульяновской», в Кемеровской области закрыто 12 шахт, а вскоре проверкам на предмет соблюдения требований безопасности подвергнутся все угледобывающие компании России. Ранее Ростехнадзор заявлял о выявлении ряда грубейших нарушений правил безопасной эксплуатации оборудования на шахте «Ульяновская». Это выглядит несколько странным, если учесть, что совсем недавно на шахте проводились инспекторские проверки, которые никаких нарушений не выявили.
О причинах такого положения вещей рассуждают сейчас многие, но, побывав в Кузбассе и побеседовав с людьми, понимаешь, что все эти причины лежат на поверхности. Работа шахтера тяжела и опасна, но разумной альтернативы в Кузбассе пока нет. И шахтеры, и руководство предприятий, и администрация области понимают, что ситуацию надо менять – вот только из шахты пути решения проблемы видятся иные, чем из кабинетов.
После боли – пустота
...Непогребенными до сих пор остаются семь горняков. Пятеро из них не опознаны, а двое числятся пропавшими без вести. Труднее всего сейчас как раз тем, кто до сих пор не может похоронить близкого человека, прекрасно понимая, что в живых его уже нет. У других есть хотя бы могила, куда можно прийти, а у них не осталось ничего, кроме воспоминаний. Как дальше жить с этим? Как вообще дальше жить?
Попытаться ответить на первый вопрос близким погибших помогают психологи. Специалисты работают с каждой семьей, и, по их словам, люди не отказываются говорить, а это уже добрый знак. Со временем боль утраты уйдет, но оставит после себя пустоту, которую придется чем-то заполнять и искать ответ на самый главный вопрос: «Как дальше жить?»
Этот вопрос задают себе не только те, кто потерял близких, но и те, кому завтра предстоит снова спуститься в забой. Шахтеры Кузбасса давно свыклись с мыслью о том, что их профессия предельно опасна и очередная трагедия может произойти в любое время и на любой шахте. Выбор очень простой: либо работать на шахте, либо уходить, менять профессию и, возможно, уезжать из Кузбасса, так как в регионе не так много вакансий для бывших шахтеров. Большинство из тех, с кем нам удалось пообщаться, сделали свой выбор в пользу шахты.
Привычка к страху
Владимир, шахтер с «Ульяновской», который только что поднялся из шахты, где его бригада разбирала завалы, на вопрос корреспондента «НГ»: «Не страшно ли теперь опускаться в забой?», не задумываясь, ответил: «Конечно, страшно. Тут все понимают, что на их месте мог оказаться любой. Все боятся. А какой выбор? Куда еще идти работать? Только на шахту. Деньги пусть и не самые большие, но другие и этого не имеют».
«Это в Кемерово или в Новокузнецке еще можно что-то найти, если возраст и специальность позволяют, – продолжает другой шахтер, пожелавший не называть своего имени. – А по области полно городов и поселков, где, кроме шахты, вообще никакой работы нет. Осинники, Абашево – десятки шахтерских поселков, о которых вы никогда и не слышали. Если бы не шахты, их и не было бы уже».
В Новокузнецке рынок труда есть, но существующие вакансии, по словам шахтеров, подойдут далеко не всем. И дело не только в оплате труда. Некоторые согласны зарабатывать поменьше, но при этом избавиться от каждодневного риска оставить своих детей сиротами. Однако стоит просмотреть предложения местных бюро по трудоустройству, и становится понятно, что бывших шахтеров тут не ждут. Большинство работодателей желают видеть у себя квалифицированного работника в возрасте до 35 лет и со стажем работы не менее года. «Я сам электрослесарь и, перед тем как сюда перейти с другой шахты, пробовал устроиться куда-нибудь по специальности, чтоб хотя бы стаж нормальный у меня был, – рассказывает Алексей, шахтер с «Ульяновской». – Так что ты думаешь, в двух местах мне сказали, что у них специфика другая, а в одном такие деньги предложили, каких я в шахте и в худшие времена не получал».
«А что Новокузнецк? Вот я из Новокузнецка, но езжу каждый раз за 80 километров на работу, – вступает в разговор еще один шахтер, только что поднявшийся из забоя. – Вы что думаете, если бы тут другая работа была за те же деньги, кто-то стал бы здесь убиваться? Кузбасс – это в первую очередь уголь. Если все в коммерсанты пойдут – шахты встанут, тогда и коммерсантам тут нечего делать будет. Зачем их столько?»
Закурив сигарету, разговор продолжает шахтер лет сорока, назвавшийся Виктором: «Мы-то уж ладно, свое доработаем, бог даст, а вот детей жалко. У них ведь тоже большого выбора не будет – многие на шахту пойдут. У самого сын подрастает. Было бы денег побольше, отправил бы его учиться в Новосибирск, а может, и в Москву. Глядишь, нашел бы там себе нормальную работу на поверхности. Хуже нет, чем на старости лет над закрытым гробом рыдать. Насмотрелся вчера на кладбище».
Жены шахтеров тоже устали жить в постоянном ожидании непоправимого. «Конечно, страшно. А как вы думали? Вот он уходит, а ты сидишь и думаешь, вернется или нет», – говорит Светлана, жительница Абашево. В маленьком шахтерском городке все друг друга знают, а потому на похороны приходят не только родные и друзья, но и соседи по дому, по улице. «От каждого телефонного звонка вздрагиваешь – что это за жизнь? – вторит Светлане ее подруга. – И ладно бы еще деньги большие были, а то только и слышишь: норма, выработка, а в итоге – голая ставка. Я своему сто раз говорила: уходи ты с этой шахты, уж как-нибудь эти 10 тысяч заработаешь. Может, теперь задумается...»
«Да, раз на раз не приходится, – вступает в разговор муж Светланы. – Нет угля – нет денег, а почему его нет, это уже никого не волнует». «И каждый раз от вас одно и то же слышишь: вот сейчас добыча начнется, уголь пойдет, деньги нормальные будут, – перебивает мужа Светлана и переводит взгляд на женщину, девочку и старушку, стоящих возле закрытого гроба. – Вот у них теперь деньги нормальные будут. Ты для нас также заработать хочешь?»
Деньги нужны живым
О компенсациях, обещанных собственником предприятия и губернатором, в шахтерских поселках почти ничего не говорят. Тем, кто потерял близких, пока не до этого, а другие предпочитают не считать чужие деньги, да еще такие. Но если разговор о выплатах все же заходит, то вслед снисходительному «Ну хоть без гроша не останутся┘» кто-нибудь обязательно ответит: «Да век бы этих миллионов не видать! Как подумаешь, за что ими заплачено┘» Но чаще всего можно услышать: «Деньги нужны живым».
За те несколько дней, что мы провели в Кузбассе, тема оплаты труда в разговорах с шахтерами поднималась чаще других. Вопросы социального обеспечения, коммунального хозяйства и даже безопасности всегда уходили на второй, если не на третий план. Стоило кому-то из горняков вспомнить о погибшем товарище, как тут же звучала фраза: «И погиб-то за 10 тысяч».
Именно в несправедливой, по их мнению, системе оплаты труда шахтеры видят корень всех проблем. По словам шахтеров, большая часть их заработной платы зависит от объема выработки угля. Только треть зарплаты является фиксированной ставкой, которая в зависимости от специальности горняка, его стажа и квалификации колеблется в среднем от 8 до 12 тыс. руб. Именно такой порядок начисления заработной платы вызывает наибольшее недовольство шахтеров и косвенным образом снижает уровень безопасности в шахте.
Если идет монтаж и демонтаж оборудования и добыча угля не ведется – шахтеры получают только ставку. Если добытый уголь не успели отгрузить и добыча приостановлена – шахтеры получают только ставку. Но, когда оборудование смонтировано и есть возможность заработать действительно хорошие деньги, в шахте может сработать датчик метана. Тогда все работы снова остановят, а шахтеры опять получат голую ставку. И если монтаж оборудования является частью технологического процесса, без которого обойтись никак нельзя, то повышение уровня метана само по себе на добычу угля никак не влияет. Дело за малым – сделать так, чтобы система безопасности не сработала, не отключила подачу электричества и позволила нормально отработать смену.
Уголек на вес жизни
На третий день после аварии в разговоре с шахтерами «Ульяновской» корреспондент «НГ» услышал странную на первый взгляд фразу: «Будет нормальная зарплата – будет и безопасность». Вскоре нам пояснили, что в желании побольше заработать шахтеры иногда пренебрегают мерами безопасности в пользу увеличения выработки. «От нас требуют соблюдать технику безопасности, – говорят шахтеры. – А мы не можем ее соблюдать, так как она мешает зарабатывать деньги».
Это утверждение подтверждается данным Ростехнадзора, которые говорят о том, что причинами аварий на предприятиях угольной промышленности чаще всего становятся загазованность горных выработок и отключение контрольных приборов. По словам горняков, если им повысить зарплату, они перестанут гнаться за объемом выработки, пренебрегая техникой безопасности.
Депутат Государственной Думы от Кузбасса, член фракции «Единая Россия» Сергей Неверов, сам бывший шахтер и в прошлом профсоюзный лидер, считает, что минимизировать риск аварий возможно, если исключить человеческий фактор. По его словам, сегодня можно создать условия, при которых шахтеры перестанут гнаться за объемом выработки в ущерб безопасности. «Надо внедрять систему страхования, когда риски, связанные с горно-геологическими, экономическими и иными условиями, будут компенсироваться страховыми выплатами, – считает депутат. – В такой ситуации защищен будет и собственник, и работник».
Но стремление шахтера любой ценой добыть уголь, по словам Неверова, – не единственная причина аварийности шахт. Много вопросов возникает в области надзора. «Проверки проходят постоянно, результаты вроде бы хорошие, – продолжает депутат. – А случается авария, и выясняется, что тут – нарушение, там – недоделка, здесь – еще что-то, что никак не могло пройти мимо проверяющих». Секрет, по словам нашего собеседника, прост. Инспектора, говорит он, – «тоже люди», и, кроме того, контролирующая организация находится на договоре с предприятием, а значит, им же и финансируется. И, наконец, этот инспектор живет по соседству с шахтером, который работает на той шахте, где идет проверка. Их дети ходят в одну школу. Возможно, они и сами в прошлом одноклассники. Как он будет смотреть людям в глаза, если закроет шахту и оставит полгорода без денег? По мнению Сергея Неверова, необходимо полностью отделить контролирующие органы от предприятий, сделать их абсолютно независимыми и от собственника, и от любых других условий, способных повлиять на решение инспектора.
Еще один вопрос, который всегда поднимается при поиске причин аварии, – форма собственности. Трагедия на «Ульяновской» не стала исключением. Целесообразность передачи угольной отрасли под контроль государства обсуждалась и в прессе, и в стенах Государственной Думы. Сами шахтеры большого значения форме собственности не придают. По словам тех из них, с кем нам удалось пообщаться, главная задача собственника – вовремя и хорошо оплачивать труд рабочих. Кто именно будет выполнять эту задачу, большого значения для горняков не имеет. А по мнению Сергея Неверова, чтобы точно сказать, у кого лучше получается следить за безопасностью, достаточно обратиться к статистике. «За последние десять лет травматизм на угольных предприятиях снизился примерно на 7%, а смертность – на 65%. А если сравнивать показатели сегодняшних частных предприятий и государственной отрасли времен СССР, то получается, что сегодня показатель смертности равен 1 погибшему на 4 миллиона тонны угля а при СССР на каждый миллион тонн приходилось по одному погибшему горняку».
Кому нужен город-сад?
Другой вопрос, который волнует собственников, профсоюз и администрацию области не меньше, чем самих горняков, – это материальное положение и условия жизни сотрудников предприятий. Но в отличие от шахтеров, которые требуют просто максимального повышения зарплат, администрация и представители угольной отрасли пытаются решить проблему комплексно. В разговоре с корреспондентом «НГ» один из представителей компании «Южкузбассуголь» заявил, что повысить зарплаты можно, и даже хорошо повысить, но тогда на все остальное денег не будет, люди очень скоро начнут уезжать. Сначала отправят учиться детей, которые, пожив пять лет, например, в Питере, уже не вернутся в обшарпанные города с разрушенной инфраструктурой. А потом, скопив деньжат, переберутся в лучшие условия и их родители.
По словам Сергея Неверова, сейчас в Кузбассе эту проблему пытаются решать так: «Заключается социально-экономическое соглашение между собственником – в данном случае это угольная компания «Южкузбассуголь» (ЮКУ. – «НГ»), профсоюзом и администрацией области. Мы знаем сегодня прибыльную часть компании, добывающей уголь, все это сейчас очень прозрачно, и собственник сам заинтересован в том, чтобы работник чувствовал поддержку». В рамках этого соглашения при рождении ребенка ЮКУ выплачивает 50 тыс. руб., при рождении второго – 250 тыс., тогда же погашается первый взнос по ипотеке. Предусмотрены и другие элементы соцпакета, которые призваны держать работника на предприятии. «Отработал человек 3 года – зубное протезирование на 15% за счет предприятия, 5 лет – 30%, 10 лет – 100%. Мы добились того, что каждая добывающая компания в рамках этого договора участвует в возрождении шахтерских городов, – говорит депутат. – Восстанавливаются инфраструктура, системы ЖКХ, строятся объекты социально-культурного назначения. Откуда эти деньги? Это все из прибыли предприятия».
По словам Неверова, миллион рублей, который получит каждая семья, потерявшая кого-то из родственников, – это тоже результат трехстороннего соглашения. Комиссия работает сейчас с каждой семьей, и по прошествии девяти дней начнется углубленное изучений ситуации. У кого есть несовершеннолетние дети – получат пособие, у кого дети-студенты – пособие до 23 лет, кто-то в жилье нуждается и т.д. «Все эти вопросы будут решены, – уверен Сергей Неверов. – И как бы цинично это ни звучало, но шахтер понимает, что если с ним что-то, не дай Бог, случится, то его семья будет обеспечена. Мы знаем, сколько это стоит и собственнику. Конечно, проще будет ликвидировать этот и другие проекты, отказаться от социальных программ и раздать деньги в заработную плату, пусть она будет не 20, а 50 тысяч. И что тогда? Стадиона нет, кинотеатра нет, пойти некуда, дороги разбиты... Что остается? Это не жизнь. Люди бегут от такой жизни. Кто-то уезжает, а кто-то спивается».
Чья правда в конечном счете окажется крепче – покажет время. Вполне понятно желание собственников предприятий сохранить рабочий коллектив и сделать жизнь в шахтерских городках привлекательной для молодежи, которая со временем превратится в квалифицированные кадры. Но, как бы ни старались профсоюзы, обладминистрация и угольные компании, решить накопившиеся проблемы одномоментно едва ли удастся. Шахтеры, в свою очередь, так далеко в будущее не заглядывают. Для них важнее их настоящее и будущее их детей, которое надо строить уже сегодня, – а для этого нужны средства. Цифры затрат на социальные программы не впечатляют тех, кто каждый день спускается в забой и рискует жизнью ради еще одной тонны угля.
Новокузнецк–Москва
