Михаил Емельянов
Фото Sputnik/Alexander Kazakov/Pool via REUTERS
В своей инаугурационной речи президент РФ Владимир Путин сказал: «Мы должны обеспечить надежную преемственность в развитии страны на десятилетия вперед». Пожалуй, впервые в повестку поставлена задача преемственности курса... Поэтому фокус дискуссий смещается с персонального на институциональный. Обсуждать следует условия, способные обеспечить преемственность курса, а не личности возможных преемников.
Преемственность курса
В мире противоборствуют две тенденции в развитии государств. Первая – глобалистская, вторая – национально ориентированная, суверенная. Многие страны идут в фарватере глобалистов, довольствуясь тем местом в мировой экономике, которое им отводится развитыми государствами. Это, как правило, экспорт сырья, в лучшем случае – сборочный цех транснациональных компаний. Но крупные государства, обладающие ресурсами, предпочитают их тратить на свое развитие. Они стремятся проводить суверенную политику. Россия, безусловно, относится ко вторым.
Однако достижение целей суверенного проекта развития требует длительного времени, а следовательно, преемственности базовых общественных ценностей проекта. Именно об этом говорит президент. Несмотря на то что суверенный проект развития России длится почти четверть века, он по-прежнему уязвим для воздействия негативных внутренних и внешних факторов. Пока его необратимость прежде всего гарантируется харизмой Путина, его волей и управлением развитием страны чуть ли не в ручном режиме.
Консолидация общества вокруг национально ориентированного проекта – важнейшее условие преемственности суверенного курса. Однако в экспертном сообществе, среди экономистов, да и в некоторых властных кабинетах, по-прежнему популярны идеи неолибералов, будто не было 1990-х. Другие требуют проводить национально ориентированный курс «более последовательно», предлагая массовую национализацию, возвращение «государства-предпринимателя», необеспеченные финансами социальные программы. В радикализации курса, усилении давления на его оппонентов сходятся коммунисты и консерваторы-националисты. В качестве примеров успешных национальных проектов они приводят Китай, Вьетнам, «азиатских тигров», особенно подчеркивая авторитарный характер существовавших тогда режимов. Но в политике важны ответы не только на вопросы «Что делать?», «Как делать?», но и «Когда делать?», «Где делать?». По китайскому пути можно было двигаться в начале горбачевской перестройки. Сейчас, после массовой приватизации, после того, как несколько поколений российских граждан воспитаны на принципах демократии, использование диктаторских методов управления страной приведет к таким издержкам, что для реализации суверенного курса не хватит ресурсов. Авторитаризм в современной России уже не сможет консолидировать общество и обеспечить преемственность курса. Но нет и институциональных условий консолидации и преемственности в рамках традиционной плюралистической конкурентной среды. В России складывается некая паллиативная модель, когда функцию консолидации элит и общества берет на себя правящая партия, достаточно долго остающаяся у власти, побеждающая другие партии на конкурентных выборах, хотя конкуренция в этой модели ослаблена административным ресурсом.
Исторический опыт
Прецеденты такой модели в истории можно найти. Ярким и долгое время успешным примером была Мексика, где 71 год правила одна партия – Институционально-революционная партия (ИРП). Она вплоть до 1990-х годов вела страну суверенным курсом. При этом функционировали институты представительной демократии, действовали оппозиционные партии, регулярно проводились выборы. ИРП консолидировала общество целью достигнуть «экономического процветания и социальной справедливости» на основе сотрудничества всех «производительных классов». Долгое время экономические показатели правления ИРП были позитивными. Говорили даже о «мексиканском экономическом чуде». Сбой произошел в начале 1990-х годов, когда руководство ИРП увлеклось модными тогда монетаристскими идеями и отошло от суверенного курса. Последовавший кризис высветил негативные аспекты такой модели власти, в частности протекции в кадровой политике, сращивание государственного и партийного аппарата, коррупция, бюрократизация не только государственных, но и бизнес-решений. В 2000 году ИРП проиграла президентские выборы. Мексика вернулась на традиционные для стран Латинской Америки качели: менялись глобалистские и национальные правительства, но без большой пользы для страны.
Консолидировать общество с помощью партии власти пытался Хуан Диего Перон, президент Аргентины. Но менее успешно, чем в Мексике. Раскол в элитах страны является одной из причин торможения экономического развития Аргентины. Сторонники суверенного проекта, последователи президента Перона, начавшего импортозамещающую индустриализацию после Второй мировой войны, с одной стороны, и антиперонисты – с другой, до сих пор ведут непримиримую политическую борьбу. Национально ориентированные и глобалистские правительства периодически меняются у власти. В результате таких аргентинских качелей ни глобалистский, ни суверенный проекты толком не реализуются. Деградирующая политическая система рождает таких президентов, как глобалист-маргинал Милей. Экономика развивается рывками. Успехи перемежаются с неудачами.
В России не так давно было принято сравнивать достижения с 1913 годом. Если этот подход применить к Аргентине, то увидим, что в 1913 году эта страна по душевому доходу была сравнима с Германией и Францией, опережала Испанию, Италию, Японию и Бразилию, причем последних соответственно в 3 и 5 раз. Через 100 лет по этому показателю Аргентина проигрывала Японии и Германии в 2,5 раза. Бразилия с ней сравнялась. Сейчас в рейтинге Всемирного банка ВВП по паритету покупательной способности Бразилия занимает 7-е место, Аргентина – 27-е.
Относительно успешное развитие Бразилии во многом объясняется более широким внутриэлитным консенсусом. Импортозамещающая индустриализация находилась в фокусе внимания практически всех бразильских президентов с начала 30-х годов XX века. Хотя колебания между глобализмом и национальным проектом наблюдаются и в Бразилии, их амплитуда намного меньше, чем в Аргентине. Например, бразильский президент Фернанду Энрике Кардозу, проводя в целом глобалистскую политику, умело включал в нее национально ориентированные элементы. Приватизация была, но не такая масштабная, как чуть раньше в Аргентине. Значительную часть акций приобрели национальные, а не транснациональные компании. Открывая внутренний рынок, он одновременно вводил повышенные ввозные пошлины на отдельные группы товаров для защиты национального бизнеса.
Опыт Мексики показывает, что политическая система с доминированием одной партии может работать десятилетиями. Однако попытки воспроизвести ее в других странах не увенчались успехом. На самом деле она слишком хрупкая, чтобы служить надежным гарантом суверенного курса. Одно неверное решение правительства – партия теряет власть, а вместе с ней уходит суверенный проект. Приходит оппозиционная партия совсем с другим проектом развития страны. Ведь оппозиции, поддерживающей сущность суверенного проекта, но оппонирующей правительству по конкретным вопросам, в данной модели нет.
Демократическая консолидация общества
Конечно, меры по консолидации элиты не могут не сопровождаться заменой глобалистов на националов на ключевых постах в государственных органах, в СМИ, в образовании. Необходима трансформация общественного сознания, должны появляться новые герои и новые кумиры в культуре и спорте. Но эти меры не должны превращаться в массовые чистки и тесты на лояльность. Попытки проводить свой курс через диктатуру неоднократно проваливались, будь то Аргентина или Чили.
Некоторое время назад в российских либеральных кругах хорошим тоном было хвалить чилийского диктатора Пиночета за успешное проведение реформ. На самом деле итоги его правления для чилийцев были трагическими. Были уничтожены десятки тысяч настоящих и мнимых противников режима. Но социально-экономическое благополучие не наступило. Доля заработной платы в ВВП Чили перед приходом к власти Пиночета составляла 60%, сразу после его ухода – 38%, ниже черты бедности в 1971 году находилось 15% чилийцев, а концу 1980-х – 45%! При этом за время правления Пиночета ВВП Чили вырос всего в полтора раза, а ВВП на душу населения и вовсе остался на уровне 20-летней давности. Ведь оппозиции, поддерживающей сущность суверенного проекта, но оппонирующей правительству по конкретным вопросам, в данной модели нет.
Политической основой национально ориентированного курса должна быть демократическая консолидация общества. Она же служит гарантией преемственности курса. Институты демократии, прежде всего зрелая конкурентная партийная система, должны играть ключевую роль в процессах объединения различных социальных групп в поддержке суверенного проекта. Одной из главных ошибок харизматичных лидеров суверенных проектов являются попытки общаться с народом напрямую, без посредников в лице профессиональных политиков. Они создают свои партии (Варгас в Бразилии, Перон в Аргентине), но исключительно для реализации своей воли, а не как институт, интегрирующий интересы определенных слоев общества. Суверенный курс монополизируется одной партией. Общество не консолидируется, а раскалывается. Не имея консолидированной поддержки общества, эти лидеры часто становятся жертвами государственных переворотов.
Политическое поле развитой страны характеризуется не отчаянной схваткой партий «стенка на стенку», а наличием сегментов политического консенсуса и политической борьбы. В первом находятся базовые принципы суверенного проекта. Их признают все участники политической игры. Ни одна из партий не должна ставить эти принципы под сомнение. Равно как и никакая партия не может присваивать себе суверенный проект. Он должен быть вне текущей политики. Возможно, его принципы следует закрепить в Конституции. Однако остается широкое пространство для политической борьбы по поводу налогов, бюджета, социальной политики и т.п. Это позволяет учесть интересы всех участников политического процесса, включить в него граждан, обеспечить конкурентную среду.
Достижение политического консенсуса предполагает тщательную работу не только с провластными политиками, но и с оппозиционными, выявляя сторонников суверенного проекта и помогая им подниматься по партийной лестнице, даже если они критикуют текущую политику правительства. Не репрессии, а кропотливая работа по выращиванию политиков, понимающих границы консенсуса и борьбы, должна стать приоритетом власти. Именно на этой демократической основе можно консолидировать российский политический класс и элиту. Проект должен иметь социальную основу. И это не только «широкие массы, поддерживающие политику партии». В механизме преемственности национально ориентированного курса очень важно определить социальную группу, способную быть его двигателем. Эта группа должна обладать ресурсами и быть кровно заинтересованной в успехе суверенной политики. Такой группой являются национальные предприниматели, нацеленные на развитие национальной промышленности и сельского хозяйства. Именно национальные, а не те, кто в нашей стране реализует интересы транснациональных корпораций и мировых финансовых игроков.
Сейчас в России в крупных ассоциациях бизнеса господствует идеология глобализма. На их форумах не любят говорить об импортозамещении, о протекционизме по отношению промышленности, мерах ее поддержки. Они предпочитают вести дискуссии об институтах, о бизнес-среде и т.п. В отраслевых же ассоциациях, наоборот, считают главными проблемами в экономике высокую ключевую ставку, дорогие кредиты, неадекватную таможенную политику, отсутствие действенных мер поддержки отдельных отраслей промышленности. Россия достаточно успешно двигается по суверенному пути. По сравнению с 1999 годом Россия сделала огромный шаг вперед. Достаточно сказать, что в 1999 году бюджет России был равен бюджету Финляндии. Сегодня РФ – четвертая экономика мира по ВВП ППС.
В России политическая система с доминирующей партией в целом справляется с задачей управления суверенным проектом. Но преемственность курса может и не обеспечить. Не одна партия, а вся российская политическая система должна стать основой суверенного проекта.