Александр Лукин
Выдающийся ученый и дипломат Евгений Примаков предлагал не одностороннюю переориентацию на Азию, а ускоренное развитие отношений с ней, но это не должно означать разрыва с Западом.
Фото агентства «Москва»
Украинский кризис, как и все былые конфликты, рано или поздно закончится, и Россия продолжит свой исторический путь. Это позволяет уже сейчас попытаться осмыслить вопрос о вероятных контурах ее внешней политики в посткризисном будущем.
Во время конфликта, который во многом повлиял на бытие и сознание не только российских элит, но и на более широкое общественное мнение, возникла экстраординарная, хотя и типичная для подобных моментов истории ситуация. На поверхность из темных глубин массового сознания всплыли самые радикальные, ранее считавшиеся маргинальными идеологемы. Но после выхода из нынешнего кризиса Россия вернется, как уже много раз случалось, к своему естественному состоянию, которое диктуется ее многовековой культурой и положением, а также современным уровнем развития ее экономики и общего потенциала, – к состоянию страны географически евразийской, то есть активно взаимодействующей как с Европой, так и с Азией. Маргиналы опять окажутся маргиналами, а мейнстрим сохранит и укрепит свою гравитацию. Это, однако, не означает, что в общих исторических мейнстримовских рамках невозможны сильно отличающиеся друг от друга варианты оперативных решений и тактических нюансов.
Чтобы понять, какой из возможных вариантов стал бы для нее наиболее реалистическим и оптимальным, необходимо сначала попытаться определить общие цели российской внешней политики. Российское государство в нашей Конституции определяется как социальное, а это означает, что его цель – переход на более высокий уровень качества жизни граждан. Обеспечение безопасности страны как одна из целей внешней политики также должно исходить из этой цели – безопасность нужна не сама по себе, не для реализации утопического идеала чистоты германской, англо-саксонской, китайской или какой-либо иной цивилизации, не для закрепления привилегий правящего класса и т.п., а для того, чтобы обычному человеку жилось лучше. Не человек для безопасности, а безопасность для человека, причем живого, а не идеального. Речь, таким образом, идет о сбережении ныне живущего и непосредственно идущего на смену нам поколения. К этому призывал нас Александр Солженицын.
Потенциал и цели
Для определения необходимого варианта внешней политики осязаемого будущего первоначально следует объективно оценить потенциал и ситуацию, в которой наша страна окажется к моменту, когда наступит посткризисное время. Сегодня уже очевидно, что Россия остается (и останется) крупной и влиятельной страной мира, но по своему реальному потенциалу она в основном далеко не в первых рядах, причем ее положение относительно ведущих государств мира на протяжении нескольких десятилетий заметно усложнялось. Для подтверждения этого тезиса существуют многочисленные объективные показатели.
По оценкам ООН, в 1990 году СССР был второй крупнейшей экономикой. В 1991 году ВВП России, по данным Всемирного банка, составлял 518 млрд долл. (8-е место в мире). В 2024 году МВФ прогнозирует этот показатель в 2056 млрд долл. (11-е место).
Среднегодовой рост мировой экономики с 1990 по 2021 год составлял 2,9% в год, в России – около 0,8% (за последние 20 лет – 3,8%). Сегодня доля России в мировом ВВП менее 2% (США – около 25%, Китая – около 18%, Японии – 6%, Германии – около 5%). То есть ускоренного, догоняющего роста пока не получилось, было зафиксировано, даже увеличено отставание от ведущих экономик мира. Получилось ускоренное развитие у некоторых других стран. Например, в 1991 году Россия превосходила Китай по ВВП примерно на 20%, а Индию – в два раза, а сегодня уступает Китаю более чем в 10 раз, а Индии – в два раза.
Общее состояние экономики влияет и на все остальные показатели: подушевой ВВП, размер государственного бюджета, демографические показатели, военные расходы. Например, военный бюджет США превышает сегодня российский примерно в 10 раз, китайский – в 3,5–4 раза, а индийский почти сравнялся с ним. Согласно переписи 1989 года, численность населения РСФСР составляла несколько более 147 млн человек, на 1 января 2023 года, по оценке Росстата, в России проживало 146,5 млн человек, то есть ее население, несмотря на принимаемые меры, не увеличилось. За то же время население США выросло c 250 млн до 340 млн, Китая – с 1153 млн до 1413 млн, Индии – с 864 млн до 1399 млн. Сегодня Россия на 9-м месте в мире по этому показателю, а в 1991 году была на 6-м. Можно по-разному трактовать этот долгосрочный тренд, но в любом случае он не может быть оценен как позитивный для России, которая сталкивается со значительной нехваткой рабочей силы на своей огромной территории.
Конечно, у России от СССР сохранились отдельные признаки сверхдержавы: ядерный потенциал, космическая программа, мощная энергетика и т.п. Однако все эти признаки в советское время служили надстройкой над совершенно иной экономикой, которую в новых условиях все сложнее содержать, да и польза от них сейчас не столь велика. Так, наличие ядерного оружия укрепляет безопасность страны в том смысле, что вряд ли кто-то в здравом уме решит совершить на нее прямое масштабное вооруженное нападение. Но, как показала военная практика последних лет, для современных локальных конфликтов требуется совершенно иное – новейшие виды высокотехнологичных вооружений и мощная экономическая база, способная помочь выдержать длительный конфликт на истощение ресурсов. А здесь по ряду показателей у России обозначились проблемы в сравнении с такими соседями, как Китай, Турция или Иран, не говоря уже о странах Запада.
Таковы объективная ситуация, тренды глобальной динамики и результаты деятельности всех россиян за прошедший довольно длительный период. Эти результаты позволяют России жить как крупное, влиятельное государство, но не гарантируют на стратегический временной период прочной базы для ее роли одной из двух или трех ведущих держав мира или отдельного центра ни от кого и ни от чего не зависящей цивилизации.
Речь идет не об исторических предпосылках, а о современных критериях конкурентоспособности в мире и способности сегодня и завтра поддерживать статус великой державы. Здесь интересен пример двух Корей. Политическая конструкция достаточно устойчива в обоих корейских государствах, причем в КНДР даже имеется ядерное оружие. Однако мощной и влиятельной в мире последнюю не делает, хотя и позволяет сохранять суверенитет. Влиятельной в мире силой становится как раз Южная Корея благодаря мощи своей растущей экономики, роли в мировой торговле и общему уровню развития человеческого потенциала. Это хорошая иллюстрация того, что чисто военная сила как фактор влияния, оставаясь весьма важной, в современном мире отходит на второй план по сравнению с другими.
Признание сложности ситуации отнюдь не равнозначно пессимизму. Россия неоднократно выходила из сложнейших ситуаций, казавшихся многим безнадежными. Для этого наши лучшие умы призывали сосредоточиться и не путать стратегию с ностальгическими грезами.
Поэтому России в рассматриваемых нами посткризисных условиях потребуется новая политика, которая будет опираться на объективную реальность и сводиться к обеспечению на практике условий для ускоренного развития, пусть даже идя на компромисс со сложившимися идеологическими утопиями, мифами и комплексами, призывами восстановить то ли СССР, то ли Российскую империю, то ли евразийскую империю Хубилая со столицей в Пекине. И такой новый политический курс, который, по нашему мнению, оптимален для страны, должна будет обслуживать обновленная внешняя политика. Современный мир меняется, но изменения эти прежде всего заключаются в росте влияния тех незападных центров силы и развития, которые стремятся не к формированию альтернативы существующему миропорядку, а к его постепенному видоизменению с тем, чтобы получить возможность играть там бóльшую роль. России также реалистичнее всего стремиться к этой вполне практической цели.
Уроки истории
Возможно ли продвижение к такому типу политики чисто теоретически? История показывает, что подобные повороты происходили не раз, причем и в объективно гораздо худших условиях. Франция, Италия, Германия, Япония были почти полностью разрушены в результате Второй мировой войны, но смогли сделать стремительный экономический рывок, серьезно изменив как внутреннюю, так и внешнюю политику, сохранив при этом статус ведущих государств мира. Позднее такой же путь проделали Южная Корея и Китай. Последний благодаря своим объективным данным и уникальным успехам вполне способен войти и в число сверхдержав, хотя, как официально заявляет его руководство, к этому не стремится. Сегодня на подобный путь становятся самые разные страны – Индия, Бразилия, Малайзия, Индонезия. В опыте их исторического успеха много различий, но есть и некоторые общие моменты, без которых прорыв в современный мир был бы невозможен. Попытаемся сформулировать их.
1. Ни в одном случае экономический прорыв не был совершен в условиях замкнутости и изоляции от внешнего мира, в особенности от наиболее технологически развитых экономик, каковыми в настоящее время остаются США, их основные европейские и азиатские союзники. Даже сталинская индустриализация была бы невозможна без значительных зарубежных инвестиций и передовых на тот момент технологий. При этом, как показывает тот же китайский опыт, вовсе не обязательно жертвовать своим суверенитетом и подключаться к западным политическим союзам. В нынешних условиях, когда значительный экономический потенциал сосредоточен в незападных государствах, это может даже мешать. Однако обеспечить возможность конструктивного сотрудничества со всеми основными мировыми центрами развития в сфере торговли, инвестиций и высоких технологий необходимо. Альтернативы этому нет. Она есть только в том, как, насколько искусно это делать.
2. На экономическом прорыве необходимо будет сосредоточить все ресурсы и внимание государства. Это, в частности, означает отказ на длительное время от растрачивания средств на зарубежные военные инициативы и прочие проекты престижного характера, связанные, например, с чрезмерно активной мягкой силой и финансированием приятных улыбок из-за рубежа.
Хороший пример такого внутреннего самоограничения – опять же Китай. Уже взяв на вооружение первый пункт наших тезисов и объявив политику «реформ и открытости», руководство Дэн Сяопина все же по внутренним и геополитическим причинам решило в 1979 году преподать «военный урок» лидерам соседнего Вьетнама. Но когда отсталая, не имевшая современного боевого опыта китайская армия встретила во Вьетнаме серьезный отпор и понесла значительные потери, руководство страны оперативно сделало два серьезных вывода. Во-первых, была начата ускоренная модернизация армии, которая сегодня превратилась в одну из самых передовых и оснащенных в мире. Во-вторых, была принята политика полного и долгосрочного невмешательства в зарубежные военные конфликты. Пекин до сегодняшнего дня хотя и выражал свою принципиальную позицию дипломатическими методами по важным для него вопросам, но ни разу не использовал войска в вооруженных конфликтах за рубежом. Результат – отнюдь не ослабление Китая и снижение его веса в мире. Да и мягкая сила постепенно появилась. Основа мягкой силы – искреннее восхищение и стремление к добровольному использованию опыта данной страны за рубежом. Очевидно, что первый шаг к ее формированию – это создание внутри страны предмета, достойного такого восхищения и копирования, а уже затем его популяризация вовне.
Будущее дипломатии
Каким образом дипломатия способна содействовать осуществлению этих принципов? Во-первых, необходимо будет хотя бы частично реанимировать практически обнуленные отношения с Западом. Прежде всего это касается старой Европы – Германии, Франции, Италии. Этому может способствовать несколько факторов. Во-первых, в этих странах сильны опасения, связанные с возможностью полного подчинения их внешней политики Вашингтону, что может подорвать их надежды на лидерство в объединенной Европе и активную роль в мире.
Во-вторых, интерес к диалогу с Россией будет подкрепляться и реальной выгодой, получаемой от экономического сотрудничества с ней. Скорее всего Европа выйдет из кризиса значительно обедневшей, с активно недовольными группами населения, и хотя бы частичное восстановление традиционных экономических связей с Россией тут сможет помочь.
Украина, привыкшая получать помощь бесплатно и в огромных количествах, продолжит открыто стыдить и критиковать европейских лидеров за недостаточное внимание к ее проблемам. Киев, претендующий на роль неформального «духовного» лидера проамериканской новой Европы, будет серьезной проблемой для Европы старой. Искушение дозированно надавить на Киев за счет сближения с Москвой может стать здесь вполне политически привлекательным.
На этой основе частично совпадающих интересов Москвы и Старой Европы будет вполне уместно попробовать в какой-то степени восстановить необходимое для России сотрудничество. Такой курс можно условно назвать «новым Рапалло». Ведь в 1922 году правительство Веймарской Германии, в ходе революции 1918 года расправившееся с собственными ультралевыми боевиками, припертое к стене жесткой необходимостью, все же пошло на сотрудничество с победившими в России большевиками. А правительство Ленина, с большим трудом справлявшееся с народным недовольством, тоже по крайней нужде пошло на сотрудничество с «буржуями».
Окончательный и публичный отказ от тоталитарного наследия СССР, в том числе в юридическом смысле, не только успокоил бы многие страхи в Восточной Европе, но и поставил бы Россию в гораздо более выгодное положение по целому ряду предъявляемых к ней претензий.
Выступая в январе 2015 года, академик Евгений Примаков сказал: «Можно ли говорить о переориентации России на Восток? Отвечаю: это не так. Россия хотела бы нормализовать отношения с США и Европой, но игнорировать быстро возрастающее значение Китая и других стран, входящих в Азиатско-Тихоокеанское экономическое сотрудничество, было бы неразумно». Политик, одним из первых предложивший идею трехстороннего сотрудничества России, Китая и Индии, предлагал не одностороннюю переориентацию на Азию, а ускоренное развитие отношений с ней, вызванное тем, что ранее этому направлению не уделялось достаточного внимания. Но это, по его мнению, вовсе не означало бы необходимости разрыва с Западом. На вопрос, «должна ли Россия держать дверь открытой для совместных действий с США и их натовскими союзниками в том случае, если эти действия направлены против настоящих угроз человечеству – терроризма, наркоторговли, раздувания конфликтных ситуаций и т.д.», он отвечал: «Несомненно, должна. Без этого, не говоря уже о заинтересованности россиян в ликвидации опасных международных явлений, мы потеряем свою страну как великую державу. Россия в таком случае не сможет занимать одно из главных мест среди тех государств, которые готовы пользоваться поддержкой России, но с учетом и ее собственных интересов».
Отдельная тема – отношения с нашими партнерами по СНГ, с которыми в последнее время тоже возникают серьезные проблемы. Не вдаваясь в подробности каждого случая, можно сказать, что к этим проблемам привело два фактора. Во-первых, переключение фокуса внимания Москвы с этого направления на наиболее острый кризис, сосредоточение на нем основных ресурсов. Наши партнеры, привыкшие получать больше внимания и заботы, начали искать их в других местах – кто-то в ЕС, кто-то в Турции и Китае. Во-вторых, неработающей оказалась попытка объединить наших ближайших партнеров по СНГ на основе жесткого антиамериканизма и борьбы с Западом. Объяснение здесь простое: большая их часть не видит в Западе экзистенциального противника и стремится к сотрудничеству со всеми экономически развитыми странами мира.
Предстоит серьезное уточнение подхода России не только к Евразии, но и к незападному миру в целом. В последнее время часто употребляемый нашими дипломатами термин «мировое большинство», под которым понимается незападный мир, фактически лишен ясного смысла.
Подразумевается, что Россия – часть этого большинства, однако все не так просто. «Мировое большинство» действительно постепенно складывается, лидеры незападного мира все больше консультируются между собой, обсуждают свои проблемы, выдвигают общие предложения, которые свидетельствуют о возрастающей близости мнений. Вот только их позиции по целому ряду вопросов с российской совпадают далеко не во всем. Как показывает анализ позиций лидеров незападного мира – Китая, Индии, Бразилии, государств Африки, – они недовольны доминированием в мире Запада, его сохраняющимися неоколониалистскими инстинктами. Когда Россия сотрудничала с ними на этой платформе, ее можно было считать частью этого большинства. Однако незападный мир в целом также оказался не готовым к конфронтации с Западом, там предпочитают решать проблемы миром, дипломатическими средствами. Во многих из этих стран остро стоит проблема сепаратизма, поэтому они выступают за территориальную целостность существующих государств, сохранение решающей роли ООН и ее Совета Безопасности в разрешении мировых конфликтов.
Кроме того, даже в условиях всеобщего ожесточения нынешних времен русских в Европе считают европейцами, пусть и несколько отличными от других. Но практически никто в Азии не считает русских азиатами.
Модификация внешнеполитического курса на основе изложенных выше принципов, конечно, не означает отказа от курса на поворот к Азии. Но растущее сотрудничество с Китаем необходимо будет дополнять более активными связями с другими государствами региона. Уход от односторонней зависимости от Запада не должен вести к такой же зависимости от какого-то другого полюса мировой экономики. Да, Россия пока не может быть полновесным центром силы глобального уровня, но ее преимущество – в транзитном положении, в том, что она соединяет в себе Азию и Европу и несет Европу в Азию, а Азию – в Европу. Пренебрежение одной из сторон или простой переход на сторону другой ничего хорошего ей не сулит.
С другой стороны, для России огромное значение на видимую перспективу будет иметь наиболее выигрышное позиционирование в классическом треугольнике Китай – США – Россия. Нахождению этого оптимального позиционирования очень способствует опыт, приобретенный Китаем за истекшие 40 лет. Со времени исторического поворота, проделанного Генри Киссинджером и Чжоу Эньлаем, Китай стал страной, обладающей совершенно иным весом в мире. Конечно, в этом решающую роль сыграла мудрая внутренняя политика, инициированная Дэн Сяопином. Но эта внутренняя политика была бы невозможна без адекватной политики внешней.
Как широко известно, Китай был 40 лет назад наиболее слабым звеном треугольника. Сейчас он это неприятное для него место покинул. Но для умеющих видеть и слышать урок бесспорно успешного внешнеполитического опыта Китая совершенно очевиден, хотя он и крайне сложен для практическо-дипломатической реализации. Этот урок предельно ясен: бóльшую часть истекшего 40-летия Пекину удавалось поддерживать с двумя другими углами треугольника (Москвой и Вашингтоном) отношения лучшие, чем были отношения этих двух углов между собой.
К сожалению, объективный, а не пафосно-профетический анализ острых международных проблем сегодня не в моде. Но мы считаем, что поиски курса на собирание сил, внутреннее развитие и соответствующие этому направленность и стилистика внешней политики совершенно необходимы. Как известно, к переменам часто толкает серьезный кризис. Ситуация в Китае и ряде других государств, приступивших к серьезным реформам и достигших в них успеха, на период их начала была крайне тяжелой. Упомянутый выше архитектор китайского возрождения Дэн Сяопин получил страну практически разрушенной идеолого-политическими экспериментами своих коллег из КПК. Кстати, в 1978 году ему было 74 года, за 70 было и большинству его соратников. Так что возраст здесь не помеха. Главное – не разбрасывать камни, а терпеливо и упорно собирать их.
Дарья Гармоненко 
