Сергей Колосовский
Фото freepik.com
Институт понятых в российском судопроизводстве существует уже 400 лет – и теоретически здесь все прозрачно. Понятые – это ни в чем не заинтересованные лица, которые удостоверяют фактический ход следственного действия и его результаты. То есть они выступают в качестве некоего элемента общественного контроля. Поставленные в жалобе Конституционному суду (см. «НГ» от 16.11.23) вопросы о том, что на практике это не совсем так или даже совсем не так, больше относятся к правильности применения закона судами при рассмотрении конкретного уголовного дела. На что сам КС справедливо указал, что это, собственно, не его сфера.
Общий характер проблем института понятых действительно сводится к одному: кого и как следствие привлекает в качестве таковых понятых и почему суды закрывают глаза на множественные нарушения.
Во-первых, правоприменители не привлекают по-настоящему не заинтересованных лиц, что, конечно, только отчасти объясняется ленью. Поэтому мы встречаем одних и тех же людей, которые кочуют из одного уголовного дела в другое. Причем не редкость, когда в одном уголовном деле такой понятой записан в десятки протоколов следственных действий. Чаще всего в качестве такого рода «серийных» понятых выступают студенты юридических вузов, в том числе ведомственных. Естественно, никакой ход следственного действия они не удостоверяют, а просто подписывают пачками протоколы, составленные следователем. Иногда сами вместо следователя составляют протоколы, связанные с длинным и нудным перечислением никому не нужных документов, изъятых в ходе какого-нибудь обыска. Что само по себе тоже незаконно, потому что именно следователь, а не студент-поденщик должен осмотреть, осознать значение каждого документа для дела и принять мудрое законное решение. Кроме того, при такой работе второй понятой точно не сидит рядом с первым и не наблюдает за его действиями. Порой следователь просто ставит в протоколах подписи «штатных» понятых, исходя из того, что в случае необходимости они их подтвердят.
Вторая типичная ситуация: понятых приводят настоящих, из числа не заинтересованных прохожих или соседей, но «только на минутку, только расписаться вот здесь». В этих случаях понятые не наблюдают ход и результаты следственного действия и соответственно ничего не могут подтвердить. Как вариант – дают расписаться в протоколе задержанному по другому делу или по административному материалу либо вообще случайному посетителю ОВД. Тот, с одной стороны, готов расписаться, где попросят, а с другой – естественно, не будет ни во что вникать.
Все эти нарушения в принципе легко выявляются адвокатами в суде в ходе допроса понятых, которые либо правдиво говорят, что ни в чем не участвовали, либо, будучи заинтересованными в будущей работе студентами, врут напропалую, что бывает видно невооруженным глазом. Но суды изо всех сил стараются зажмуриться и не понимать, что происходит. Например, когда в соответствии с протоколом следственное действие продолжалось два часа, а понятой говорит, что зашел на минуту, подписал протокол, не читая, и ушел, ни на что не глядя, у судьи в большинстве случаев возникает только один вопрос: вам никто не мешал читать протокол? И, получив ответ, что никто не мешал, суд признает такое следственное действие законным.
В случае, когда подписи от имени понятых очевидно подделаны, суды уклоняются от проведения графологических экспертиз, направления судебных запросов на предмет установления того, находился ли человек в городе в тот день, когда подпись от его имени была внесена в протокол, и так далее. Вот самый наглядный пример: однажды в Курганском городском суде мы исследовали протокол осмотра компьютера. По датам, внесенным в протокол, следователь провел осмотр в течение одного дня с перерывом на обед. Составлена была и распечатка осмотренных страниц – по два скриншота на одном листе. Это приложение к протоколу заняло три тома примерно по 250 листов каждый.
Сам по себе факт, что следователь в течение одного дня смог сохранить и распечатать около полутора тысяч скриншотов, да еще и описать в протоколе свои действия, у любого разумного человека вызывает сомнения. Кроме того, как было известно защите, но не было известно следователю курганского СК, в нижнем правом углу копии экрана остается время изготовления скриншота. Из-за размещения двух отпечатков на каждый лист цифры стали совсем мелкими – и следователь не обратил на них внимания. А вот защита с лупой их рассмотрела – и оказалось, что протокол печатался в течение двух недель. И поскольку каждый лист был заверен подписями понятых, одного из них удалось разыскать и пригласить в суд.
В суде понятой пояснил, что, будучи практикантом, часто по просьбе следователя подписывал различные протоколы, их не читая. Ситуацию, когда подписал три тома, помнит, все это произошло в один день, а не в течение двух недель. Если бы такое долгое следственное действие имело место, то он бы его запомнил и не смог бы что-то перепутать. Вроде бы все очевидно: понятой не участвовал в следственном действии и не может удостоверить его ход и результаты. А протокол не соответствует требованиям ст. 166 УПК, поскольку в нем не отражены фактическое время проведения следственных действий и фактические действия следователя при их производстве.
Однако поскольку этот протокол был единственным доказательством в явно заказном деле о якобы совершенном хищении двух миллиардов рублей при строительстве торгового центра, то суд указал, что протокол нормальный, потому что, мол, понятой свою подпись признал. Видимо, с учетом данного нюанса обвинительный приговор был вынесен достаточно мягким. Впрочем, затем он все равно прошел все инстанции вплоть до Верховного суда РФ, которые все посчитали, что протокол соответствует требованиям закона.
Поэтому скепсис адвокатов по отношению к институту понятых понятен. Но я не могу согласиться с коллегами в том, что этот институт нуждается в реформировании. Как и многие другие отечественные процессуальные институты, он прогрессивен, несмотря на древность. Проблема в правоприменении. Если суды все-таки перестанут закрывать глаза на нарушения следствия, она отпадет сама собой. Что касается реформирования, то можно отметить, что 10 лет назад в УПК ввели альтернативу: ряд следственных действий разрешили проводить или с участием понятых, или с применением технических средств фиксации. Хотели как лучше, а получилось как всегда. И теперь, например, при выемке следователь делает одну, в лучшем случае три фотографии себя на фоне десятка изъятых и якобы описанных на месте коробок с документами. То есть реформация в данном случае привела к профанации.
Нормальная работа с понятыми может быть выгодна и правоохранителям, если они намерены работать честно. Понятые – в первую очередь свидетели того, что сотрудник полиции или следственного комитета все действия осуществил в соответствии с законом. Будучи руководителем оперативного подразделения МВД, я добился от подчиненных, чтобы понятые были «настоящими». И это приносило плоды, защищая сотрудников от необоснованных обвинений. За четверть века все сильно изменилось, прогрессирующий обвинительный уклон делает свое дело, ведя к профессиональной деградации сотрудников правоохранительных органов. От обвинений в фальсификации их теперь защищают не понятые, а суд. Но это не способствует ни укреплению законности, ни росту доверия граждан к суду.
