Анатолий Кучерена. Пророческая непреложная правда

Жесткость Гарвардской речи Солженицына сегодня не кажется неоправданной – ситуация с тех пор значительно усугубилась. Фото Reuters

Исполнилось 45 лет со дня Гарвардской речи Александра Солженицына, произнесенной 8 июня 1978 года. У многих на Западе она вызвала чувство недоумения и даже негодования. В самом деле, изгнанный из СССР писатель, удостоенный Нобелевской премии и восторженного приема на Западе, неожиданно выступил в роли беспощадного критика западного мира, который, по его мнению, должен был радикально измениться, чтобы одержать верх в идейном и геополитическом соперничестве с СССР.

Юридическая форма существования

Говоря о западных «государствах благосостояния», достигших громадных успехов в деле обеспечения комфортной жизни своих граждан и реализации самых разнообразных прав и свобод, Солженицын в то же время отмечал: «Соответственно своим целям западное общество избрало и наиболее удобную для себя форму существования, которую я назвал бы юридической. Границы прав и правоты человека (очень широкие) определяются системою законов. В этом юридическом стоянии, движении и лавировании западные люди приобрели большой навык и стойкость. (Впрочем, законы так сложны, что простой человек беспомощен действовать в них без специалиста.) Любой конфликт решается юридически – и это есть высшая форма решения. Если человек прав юридически, ничего выше не требуется. После этого никто не может указать ему на неполную правоту и склонять к самоограничению, к отказу от своих прав, просить о какой-либо жертве, бескорыстном риске – это выглядело бы просто нелепо. Добровольного самоограничения почти не встретишь: все стремятся к экспансии, доколе уже хрустят юридические рамки…

Общество, ставшее на почву закона, но не выше, слабо использует высоту человеческих возможностей. Право слишком холодно и формально, чтобы влиять на общество благодетельно. Когда вся жизнь пронизана отношениями юридическими, создается атмосфера душевной посредственности, омертвляющая лучшие взлеты человека.

Перед испытаниями же грозящего века удержаться одними юридическими подпорками будет просто невозможно».

Историкам холодной войны еще предстоит оценить значение этой речи в деле мобилизации Запада на противостояние советскому блоку, которое, на мой взгляд, было громадным. Слово Солженицына, подобно речам древних пророков, воспламенило и вывело Запад из оцепенения и депрессии, в которую он впал под влиянием череды геополитических поражений.

Не знаю уж, насколько внимательно изучили Рональд Рейган, Маргарет Тэтчер и другие «капитаны свободного Запада» речь Солженицына, но они действовали как раз в русле его размышлений, раз за разом демонстрируя силу, решительность, политическую волю и уверенность в своей моральной правоте, и, надо признать, реализовали свои цели. Воистину, как сказал поэт, «солнце останавливали словом, словом разрушали города».

Как утверждал Козьма Прутков, «специалист подобен флюсу, полнота его односторонняя». Для меня как адвоката главный интерес представляет правовая составляющая этой речи.

Прежде всего хотел бы отметить, что те негативные тенденции в западных обществах, о которых говорил Солженицын, не только не смягчились, но, напротив, усугубились.

Как следствие того, что юридическая правота перевешивает все остальное, Запад захлестнула волна сутяжничества. Все большее число граждан там напоминают персонажа «Собаки Баскервилей» мистера Френкленда, который, как писал доктор Ватсон в своем отчете, был «помешан на британском законодательстве и ухлопал целое состояние на всевозможные тяжбы».

Правда, сейчас многие на тяжбах не разоряются, а, напротив, обогащаются. Самые абсурдные, противоречащие здравому смыслу притязания, вроде иска с требованием выплаты многомиллионной компенсации «Макдоналдсом» в пользу пожилой клиентки, пролившей себе на колени горячий кофе (который и должен быть горячим), или еще более масштабного иска к компании «Мальборо» со стороны злостного курильщика, докурившегося до рака легких (при том что вред курения общеизвестен), получали судебное удовлетворение и вдохновляли новых сутяжников.

В последнее время их дополнили совсем уж фантасмагорические притязания по поводу «сексуальных домогательств», якобы имевших место 20, 30 и более лет назад, которые также нередко удовлетворяются. Здесь бесцеремонно сокрушаются базовые принципы правосудия: человека наказывают за деяние, не имеющее четкой дефиниции в уголовном законодательстве и вообще не являвшееся преступлением на момент его совершения, обвиняемого обязывают доказывать свою невиновность при отсутствии убедительных доказательств его вины, отменяется срок давности и т.д.

Попутно легитимизируется прямой шантаж, когда, например, некая порнозвезда (есть на Западе и такая уважаемая профессия!) требует от женатого политика плату за неразглашение информации об их сексуальной связи и добивается своего, что никак негативно не сказывается на репутации обоих – если слово «репутация» вообще здесь уместно.

Возникает парадоксальная ситуация: право, призванное укреплять мораль общества за счет восстановления законности и справедливости, само же способствует его растлению.

Беззащитное общество

Солженицын справедливо указывал, что помимо прав у гражданина существуют еще и обязанности. Эта идея не нова. В свое время составители третьей – термидорианской – Декларации прав и обязанностей человека и гражданина 1795 года во Франции не только подвергли серьезному переосмыслению закрепленные в знаменитой Декларации 1789 года права и свободы, но и выделили обязанности гражданина в особый раздел. Сегодня об этом стали как-то забывать. Слова Джона Кеннеди: «Не спрашивайте, что страна может сделать для вас, – спросите, что вы можете сделать для своей страны» представляются сегодня анахронизмом.

Солженицын также отмечал: «Защита прав личности доведена до той крайности, что уже становится беззащитным само общество... от иных личностей, – и на Западе приспела пора отстаивать уже не столько права людей, сколько их обязанности».

В самом деле, западные общества оказались совершенно беззащитными перед BLM и тому подобными деструктивными движениями, которые якобы во имя исправления исторической несправедливости, связанной с рабством, устраивают погромы и поджоги, сокрушают памятники историческим деятелям, так или иначе имевшим отношение к рабовладению, добиваются переименования улиц и городов и переписывания школьных учебников и книг по истории. Любые попытки – пусть даже робкие – противостоять этим новым «иконоборцам» могут привести к остракизму со стороны никому не ведомых кукловодов, дергающих за ниточки инквизиторской системы под названием «культура отмены» – и здесь уж не помогут никакие былые заслуги. Их вердикт окончательный и обжалованию не подлежит, и в этом плане эта чудовищная «культура» даже чем-то страшнее тираний прошлого. Александр Пушкин мог апеллировать к императору Николаю I, Михаил Булгаков – к генсеку Иосифу Сталину, а Василий Гроссман к блюстителю «чистоты учения» Михаилу Суслову, который вроде бы пообещал, что его роман «Жизнь и судьба» все же увидит свет – лет эдак через триста. А вот кому жаловаться «отмененным» профессорам, публицистам и деятелям культуры сегодня – совершенно непонятно. «Большой брат» зорко следит за всеми, но где он находится и существует ли он вообще в виде какой-то конкретной личности или группы личностей – никому знать не дано.

В последние годы отдельные особо энергичные представители гражданского общества продолжают «священную войну» за права и свободы, которые на Западе уже давно существуют и, собственно, ни в каком отстаивании не нуждаются. Этим они сильно напоминают бойцов японской императорской армии, которые спустя десятилетия после окончания Второй мировой войны прятались где-то в джунглях Юго-Восточной Азии и продолжали «сражаться с врагом».

Речь идет в первую очередь о так называемом ЛГБТ-сообществе с его 70 и более «гендерами». Понятно, что их борьба была оправдана, когда за гомосексуальные отношения на Западе можно было запросто вылететь с работы или даже угодить в тюрьму, а то и – страшно сказать! – подвергнуться химической кастрации. Но сегодня в странах западной культуры (даже если географически часть из них находится на Востоке) представители означенных меньшинств не испытывают никаких ограничений. В Израиле, например, председатель Кнессета Амир Охана в многочисленных интервью открыто рассказывает о своем «муже» (или «жене») мужского пола и двоих детях, которых они воспитывают, и это никак не сказывается на его репутации. Совсем недавно он вместе со своим «мужем» (или «женой») прибыл с официальным визитом в Марокко, и никто не выказал по этому поводу ни малейшего недовольства. Так в чем же тогда смысл проходившего совсем недавно «парада гордости» в Иерусалиме, сопровождавшегося перекрытием улиц и задействованием колоссальных сил полиции? Похоже, что все это делается в форме некоего намеренного вызова тем, кто придерживается в Израиле традиционных религиозных и семейных ценностей.

В конце концов Тора и поныне считается основой духовной идентичности еврейского народа, а в ней отношение к сексуальным меньшинствам вполне однозначное. Но как раз тот же Амир Охана неустанно подчеркивает свою глубокую религиозность. Как это совместить – не вполне понятно. Или религиозные предписания теперь исполняются избирательно – кому что нравится? Впрочем, Барак Обама и вовсе назвал известные слова апостола Павла о сексуальных меньшинствах, которые не наследуют Царства Небесного, «мутными».

Всякое действие, как известно, рождает противодействие. В ряде западных стран, в том числе в США, нарастает протест против идеологии «вокизма», зацикленной на тематике сексуальных меньшинств, отстаивающих право детей любого возраста на смену пола, продвигающих «сексуальное просвещение» в детские сады и т.п. В свою очередь, «культура отмены» вызывает ужас у многих ведущих интеллектуалов, которые справедливо считают ее непреодолимой преградой на путях к поиску истины. Впрочем, истина сегодня также объявляется «пережитком прошлого» – есть лишь «дискурсы» и «нарративы», каждый из которых, сколь бы абсурдным он ни был, якобы имеет право на уважение.

Не только отдельные активисты, но и правительства Запада преисполнены решимости распространить свои «прогрессивные» законодательные и этические нормы на весь мир, совершенно не считаясь с законами и традициями других стран. В частности, Европейский суд по правам человека обязал Румынию принять закон, который будет защищать права однополых пар. Аналогичные претензии предъявляются и к России, отказывающейся регистрировать однополые браки, заключенные за рубежом.

Этим я отнюдь не хочу сказать, что однополые браки – это что-то в принципе порочное. На Кубе, например, где после революции представителей нетрадиционной сексуальной ориентации отправляли в концлагеря с невыносимыми условиями, сегодня такие браки разрешены. На здоровье! Но у каждой страны свои традиции и свой путь, и какое-либо внешнее принуждение здесь вряд ли уместно. К тому же ни США, ни ЕС не требуют, например, признания однополых браков или права на смену пола в Саудовской Аравии, Объединенных Арабских Эмиратах, в Пакистане или даже в Китае и Сингапуре, очевидно, понимая, что ни к чему хорошему это все равно не приведет. Кстати, творец сингапурского чуда – Ли Куан Ю – человек, насквозь вестернизированный, родным языком которого с детства был английский, неоднократно подчеркивал, что западные ценности отнюдь не универсальны и уж тем более не могут быть механически перенесены на чуждую им почву.

В ряде случаев защита интересов меньшинств, главным образом почему-то сексуальных, приобретает характер настоящей тирании. В Доминиканской Республике, например, обсуждается принятие закона, согласно которому «возбуждение ненависти» по отношению к лицу или группе лиц по признаку их «гендерной идентичности» будет наказываться лишением свободы до 30 лет. От такого, наверное, перевернулся в гробу многолетний диктатор Доминиканской Республики, «благодетель» Рафаэль Леонидас Трухильо Молина. При нем, конечно, демократия в стране не особенно процветала, но люди точно знали, что можно, а что запрещено. А вот под новый закон, карающий за «мыслепреступления», если он будет принят, можно будет подвести неопределенно широкий круг лиц.

Неизбежные коррективы

Следует подчеркнуть, что права человека существуют в неразрывном единстве. Вычленение каких-то отдельных прав при забвении других пагубно сказывается на всей общественной атмосфере. Это хорошо понимал, например, Франклин Делано Рузвельт, который считал необходимым ограничить права «менял» – безответственных банкиров и биржевых спекулянтов во имя вывода страны из тяжелейшего экономического кризиса, угрожавшего самому существованию Америки.

Однако в те времена финансовая система была относительно проста и сравнительно легко поддавалась государственному регулированию. Сегодня, в эпоху появления сложнейших финансовых инструментов, любые законодательные ограничения просто не поспевают за мыслью «финансовых гениев», в буквальном смысле делающих деньги из воздуха. При этом далеко не все из них следуют девизу Джона Рокфеллера: «Мой долг – заработать много денег, и еще больше денег, чтобы использовать заработанные мной деньги на благо соотечественников согласно велению моей совести».

Другая область, где законодательство также не поспевает за темпами научно-технического прогресса, – это совершенствование нейросетей и других форм искусственного интеллекта (ИИ). В последнее время появляется все больше законодательных инициатив, направленных на регулирование этой отрасли. Однако вряд ли они станут реальным препятствием на пути тех, кто намеревается использовать и уже использует ИИ в своих корыстных и просто разрушительных целях. Здесь, очевидно, необходимы нравственные самоограничения, выходящие за чисто юридические рамки – как раз то, о чем говорил Солженицын.

Как результат всех этих явлений в последние годы на Западе, и прежде всего в США, наблюдается падение доверия к правовой системе в целом, а вслед за ней – и к демократическим институтам и даже к самой либеральной демократии. Наглядной иллюстрацией служит предъявление все новых и более тяжких обвинений бывшему президенту США Дональду Трампу. Вспомним, что в свое время обвинения в адрес президента США Ричарда Никсона в ходе так называемого уотергейтского скандала привели к отставке президента на фоне обвала его популярности. А сегодня чем больше юридических претензий предъявляются Трампу, вроде хранения на своей вилле секретных документов, тем выше его рейтинг среди республиканских избирателей. Более того, видные американские политики открыто заявляют, что речь идет о двойных стандартах и использовании закона в качестве политического оружия. Такого же мнения придерживается, согласно последним опросам, большинство американцев. И это очень тревожный симптом. При этом, как отмечает издание POLITICO, никто не отрицает самого факта, что Трамп действительно хранил в своей резиденции секретные документы.

Сторонники либеральных взглядов наверняка укажут на известные передержки в речи Солженицына и упрекнут его в излишней резкости. Хотел бы, однако, сослаться на мнение известного издателя, публициста и специалиста по России Никиты Струве: «Гарвардская речь принадлежит к роду пророческих выступлений Солженицына. Как пророки Ветхого Завета, хотя и в несколько ином, более политическом ключе, Солженицын обращается к своим современникам на Западе с беспощадной критикой и с призывом измениться, переродиться, чтобы избежать полного исторического крушения. И в этом бичевании западных пороков, сопряженном с призывом вверх, есть своя пророческая непреложная правда, с которой не поспоришь. Правда Гарвардской речи не столько в тех или иных конкретных обличениях, сколько именно в этом экзистенциальном соотношении пророка и реальности. В каком-то смысле подлинный пророк всегда в целом и в основном прав, даже если в частностях несправедлив. Более того, пророк, вероятно, всегда отчасти несправедлив и тем не менее в ином, надмирном, плане прав».

Возникает, однако, вопрос: какое дело нам до всего этого? В свое время, осуществляя великую Судебную реформу 1864 года, император Александр II и его «красные бюрократы», как их называли, на самом деле – просвещенные либералы – во многом ориентировались на законодательство и правовую практику Западной Европы, заимствуя ее важнейшие составляющие, такие как состязательный судебный процесс и наличие независимой адвокатуры. После Октябрьской революции все это было похоронено. Однако, начиная со времен «гласности и перестройки», западные правовые концепции выступали для нашей страны неизменным ориентиром под лозунгом приоритета международного права перед внутрироссийским. Сегодня, с учетом процессов, происходящих на Западе, этот опыт нуждается в глубоком и беспристрастном анализе и, очевидно, не может восприниматься некритически.