Александр Ципко. Нам нужна правда о русской трагедии XX века

В деле строительства нового мира Владимир Ленин был готов идти на самые крайние меры. Фото Библиотеки Конгресса США

Популярный сейчас в России историк Евгений Спицын, с которым я дискутировал на радио, часто с гордостью говорит: я большевик. В этом заявлении есть нарочитое противопоставление себя не только антикоммунистам, но и нынешним членам КПРФ, которые стесняются говорить, что они большевики. Я думаю, что левый экстремизм в современной России куда более опасен, чем правый – экстремизм рыночников. Чем быстрее в России будет расти количество тех, кого жизнь опустила ниже черты бедности, тем шире будет дорога к власти для тех, кто мечтает о возвращении к сталинскому социализму.

Погружение в марксизм

Нельзя не видеть, что сакрализация чистоты коммунизма – особенно сталинского – несет в себе косвенную дискредитацию августовской революции 1991 года, дискредитацию ценностей, которые лежат в основе легитимности нынешней власти. К сожалению, нынешняя власть, которая борется с так называемым очернительством советской истории, не понимает, что она тем самым открывает дорогу к власти тем, кто мечтает о возрождении в России социализма со сталинским лицом. Нынешняя пропаганда и реабилитация сталинского социализма ведет к косвенной дискредитации не только перестройки, но и всей советской истории.

Мне думается, что поразительная популярность историков, которые занимаются восхвалением социализма со сталинским лицом, говорит о серьезных переменах в настроениях людей в современной России. Даже в прошлом антисталинист Алексей Пушков во время 70-летней годовщины смерти Сталина пригласил на свою передачу Евгения Спицына, который пытается доказать, что разговоры о сталинском терроре 1930-х годов являются вымыслом. Обращает на себя внимание, что реабилитация социализма со сталинским лицом одновременно несет в себе косвенную реабилитацию военного коммунизма, реабилитацию попыток Ленина и Троцкого путем школ коммунизма превратить русского крестьянина-частника в коммунистическую личность, которая будет работать не на себя, не на ближних, а на дальних – на новую советскую власть.

Надо знать, что даже во времена Леонида Брежнева (я уже не говорю о начале перестройки) в СССР пропагандировался поздний Ленин, Ленин времен НЭПа, который вопреки марксизму реабилитировал кооперацию и тем самым допустил возможность существования товарно-денежных отношений при советской власти. А историки, которые сегодня заявляют о себе как о подлинных большевиках, напротив, стремятся возродить уважение к Ленину времен военного коммунизма, который пытался воплотить в жизнь утопию коммунизма, описанную в «Манифесте Коммунистической партии» Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

Сталин в своей коллективизации на самом деле реализовал их мечту о превращении труда на земле в труд «трудовых армий». Не могу не вспомнить, что в СССР и в 1960-е, и в 1970-е философы, историки уходили от Карла Маркса как основателя учения о диктатуре пролетариата к раннему Марксу, который мечтал о преодолении отчуждения человека от человека, о всестороннем развитии личности и т.д.

А современная Россия в лице чистых коммунистов и большевиков почему-то стремится именно к Карлу Марксу как автору учения о пролетарской революции, о коммунизме как уничтожении всего, что охраняло и защищало частную собственность, об уничтожении морали и религии.

Ничто не было так враждебно Марксу и Энгельсу, как заповеди Христа: «Вы слышите, что сказано древним: не убивай. Кто же убивает, подлежит суду. А я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной». И самое главное: «Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди: не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй, почитай отца и мать и люби ближнего твоего» (Евангелие от Матфея. 5, 22).

Поразительно, но в СССР задолго до перестройки Ленин-реалист, отказавшийся от военного коммунизма как школы переделки человека, Ленин – автор статьи «О кооперации» вытеснял из советского обществоведения Ленина как автора статьи «Великий почин». Чем выше после доклада Хрущева о культе личности на ХХ съезде КПСС становилась ценность человеческой жизни, тем больше поводов советские обществоведы находили в выведении на обочину общественной жизни марксистского учения о революции.

А сегодня спустя 30 лет после распада советской системы некоторые историки, в частности Евгений Спицын, в своих лекциях призывают нас вернуться к марксистскому учению о социализме, призывают нас снова погрузиться в марксистскую теорию познания.

Философия смерти

Для того чтобы увидеть глубинные причины сакрализации Сталина как великого государственного деятеля, надо вспомнить, что он был против НЭПа. Как только он в 1929 году расправился с правой оппозицией во главе с Николаем Бухариным, он вернулся к истинам марксизма, к практике военного коммунизма и начал то, что мы называем коллективизацией, то есть насильственному превращению крестьянина-частника в крестьянина – члена колхоза, коммунистического кооператива. Без всякого голодомора из-за коллективизации погибли сотни тысяч человек, прежде всего дети. Самая обычная история: у крестьянина-частника одна или две коровы, которые помогают ему прокормить четверо-пятеро детей. А коллективизация забирает у крестьянина этих коров и передает их в колхозное стадо. В результате дети лишаются всего, что необходимо для сохранения их жизни.

Я бы посоветовал тем, кто сегодня занимается реабилитацией Сталина, прочитать еще раз «Котлован» Андрея Платонова. Платонова не обвинишь в русофобии, он любил Россию и как никто другой раскрыл глубинную античеловеческую суть сталинской коллективизации, которую сегодня пытаются прославить, реабилитировать наши истинные большевики.

Еще раз главный вопрос: почему русскому человеку после 30 лет распада СССР вдруг стал близок Сталин со своим социализмом, созданным путем гибели сотен тысяч людей? Я думаю, мы это поймем, когда наконец-то осознаем подлинную сущность марксистского учения о коммунизме. Что было главным в учении о коммунизме? Смерть всего, что охраняло и, как говорили Карл Маркс и Фридрих Энгельс, защищало частную собственность. То есть на самом деле в основе идеи коммунизма лежала философия смерти.

Мне думается, трагедия состоит в том, что по каким-то причинам у нас в России за последние годы резко упала ценность человеческой жизни. И именно в силу того, что жизнь человеческая для многих наших современников ничего не стоит, им стал близок социализм со сталинским лицом, им стали близки идеи тех, кто не просто занимается реабилитацией сталинского социализма, а призывает Россию вернуться ко временам сталинской мобилизационной экономики.

На мой взгляд, за популярностью у идеологов Изборского клуба сталинской мобилизационной экономики стоит не только разочарование в рыночных реформах и в олигархическом капитализме, но и утрата ценности человеческой жизни. Вернитесь к учению о социализме, как оно было изложено у Маркса и Энгельса, и особенно к тому, как Ленин осуществлял переход старой России к коммунистической, и вы найдете подтверждение тому, о чем я говорил. Именно потому, что эпоха военного коммунизма была эпохой реабилитации смерти ныне живущего человека во имя проявления коммунистической личности, нынешние подлинные большевики предлагают нам не быть Западом, забыть о рыночной экономике и ценностях демократии.

Что стоит за марксистским учением о коммунизме? Желание создать такую жизнь и такого человека, которых никогда не было. В «Манифесте Коммунистической партии» Маркс и Энгельс призывают построить мир, в котором не будет ничего, что защищало бы частную собственность. Не будет ни частной собственности, ни буржуазного права, ни индивидуальной обособленной семьи, ни семейного воспитания детей, и самое главное – не будет ни религии, ни морали.

Понятно, что воплотить в жизнь то, чего никогда не было и что сама жизнь построить не сможет, можно было только путем насилия над той жизнью, которая есть. Отсюда и логика большевиков. Легче всего породить новое, убивая старое, убивая все, что, с точки зрения того же Карла Маркса, было подпорчено буржуазной капиталистической цивилизацией. И именно по этой причине идея коммунизма как ее трактовали большевики – это прежде всего призыв к насилию, к убийству сегодняшней жизни. Никто так честно и смело не выразил суть философии коммунизма как философии смерти, как расправу над человеком, который несет в себе груз частнособственнической психологии, как Ленин времен военного коммунизма.

Конечно, Ленин и Троцкий убили во имя рождения нового коммунистического человека куда меньше людей, чем Сталин. Но Сталину было недоступно такое откровенное поклонение убийству человека, которое было характерно для Ленина. Наверное, не было ничего более ложного в истории русской общественной мысли, чем идеология шестидесятничества, вера, что идея коммунизма не имеет никакого отношения к сталинскому террору, что Сталин просто извратил моральную суть ленинских идеалов коммунизма. А Ленин прямо говорил: чем больше убито старого человеческого материала, тем быстрее появится новый коммунистический человек.

В мае 1920 года Ленин самым внимательным образом изучил книгу Николая Бухарина «Экономика переходного периода» и сделал подчеркивание и пометку «верно!» относительно мысли, что «духовенство, даже неквалифицированное, входит в те «слои, классы и группы», которые неизбежно ведут активную борьбу против пролетариата». И, одобряя политику насилия, Ленин сделал подчеркивание и написал на полях «именно» по поводу того, что «пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человека из человеческого материала коммунистической эпохи».

У Ленина была та же логика, которая у Сталина породила голодомор: пускай умрут от голода миллионы людей, зато будет окончательно и безоговорочно решена задача коллективизации деревни. А Ленин, в отличие от Сталина, прямо говорил: «Пусть от голода умрут неработающие, но зато их хлеб достанется работающим и страна, строящая социализм, будет спасена».

Как видим, Ленин тоже спасал страну не только новыми планами расстрела россиян, но и тем, что обрекал тысячи и тысячи беззащитных соотечественников на неизбежную голодную смерть. Цитирую ленинское указание членам Совета обороны: «1. Наличный хлебный паек уменьшить для неработающих по транспорту, увеличивая для работающих. Пусть погибнут еще две тысячи, но страна будет спасена». Особое негодование у Ленина вызывал крестьянин-частник, который решил для себя, что он имеет право продавать тот хлеб, который он вырастил у себя на поле. В ответ Ленин говорил крестьянину: ваши разговоры о том, что вы имеете право торговать своим хлебом, «есть государственное преступление».

И какой вывод? Всех, кто рассуждает по старинке, надо устранить. Для Ленина война на идейном фронте ничем не отличалась от войны на фронте Гражданской войны. «Мы находимся в предсмертной схватке с нашим смертельным врагом, – говорил Ленин. – И тот, кто не за нас, тот против нас… Война окончена на фронте кровавом, война продолжается на фронте бескровном. Эта война такая же беспощадная, жестокая, как всякая другая война, и тут ни сомневаться, ни рассуждать некогда. И мы этого не допустим… Кто мешает, мы того устраним».

И конечно, начавшаяся в марте 1922 года кампания по изъятию церковных ценностей была для Ленина поводом, чтобы покончить с враждебным ему православным духовенством. Под грифом «Строго секретно» Ленин пишет: «…изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решимостью… Чем больше представителей реакционной буржуазии, реакционного духовенства нам удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше».

Когда речь заходила об убийстве ненавистных Ленину православных священников, у него не было никакой тени сомнений в полезности расправы с этими представителями старого мира.

Отказ от реальности

Октябрьская революция 1917 года отдала страну в руки не просто мечтателей, в руки людей, лишенных чувства реализма, стремящихся воплотить в жизнь то, чего никогда не было и не могло быть. Октябрь отдал страну в руки людей, для которых жизнь человеческая ничего не стоила. Соратник Ленина Григорий Зиновьев в своей речи на партийном собрании в Петрограде 17 сентября 1918 года сказал: «Из ста миллионов населения советской России мы должны привлечь на свою сторону девяносто. Тех, с которыми нам не о чем говорить, надо уничтожить».

Наверное, если бы вместо Сталина пришли к власти левые, тот же Григорий Зиновьев, то крови коллективизации было бы не меньше. Большевики, которым нам сегодня рекомендуют снова поклоняться, в себе несли то, что было характерно для Сталина. Их вера в коммунизм была связана с полной утратой чувства реальности, утратой понимания того, что есть человек и как работает его душа.

Кстати, отец Карла Маркса упрекал сына в том, что человеческая душа для него является чем-то чуждым. Отец спрашивал его: «Соответствует ли твое сердце твоей голове, твоим дарованиям?» И правда состоит в том, что учение Карла Маркса о коммунизме было близко прежде всего тем, у кого было мертвое сердце, для кого жизнь человеческая ничего не стоила.

Только человек, который никогда не работал, у которого никогда в руках не было лопаты, мог, как Троцкий, верить, что «труд по принуждению», заложенный в его модели милитаризации социалистической экономики, будет более продуктивен, чем труд, стимулируемый частным интересом.

Александр Проханов и все члены Изборского клуба, призывающие нас вернуться к мобилизационной экономике, по мировоззрению и психологии, конечно, являются наследниками Троцкого. На мой взгляд, и для Маркса, и для Ленина, и для Сталина было характерно абсолютное непонимание природы и особенностей труда на земле, крестьянского труда.

История сельского хозяйства СССР наказала тех, кто, как Карл Маркс, мечтал покончить с «идиотизмом деревенской жизни», с особенностями отношения крестьянина к земле. И тот факт, что на 2% земли, которые оказались в собственности владельцев личных подсобных хозяйств, производилось не меньше 20% валового производства сельского хозяйства, говорит о кричащем поражении не просто идеи коллективизации, а идеи коммунизации труда на земле. Всю историю СССР пропадало обычно от 20 до 30% урожая. И прежде всего потому, что хлеб, выращенный для государства, был чужим для крестьянина.

Мне думается, что те, кто призывает современную Россию вернуться к мобилизационной экономике, утратили не только представление о ценности человеческой жизни, но и чувство реальности. Неужели не ясно, что мобилизационная экономика вернет нам советский дефицит, советских несунов, власть пустых холодильников? Неужели не ясно, что реальная советская история показала не только изначальный антигуманизм идеи коммунистической организации труда, но и ее изначальную абсурдность. Не будет никогда человек (если, конечно, он не монах) лучше работать на других, чем на себя.

Все это говорит о том, что у нас в современной России плохо не только с сердцем и с душой, но и с мозгами. И углублению нашего нынешнего морального и духовного кризиса как раз и способствует начавшаяся в стране кампания по реабилитации ленинско-сталинского социализма. На самом деле попытки преследовать людей за так называемое «очернительство советской истории» подрывают инстинкт самосохранения российской нации.

Если сегодня мы не можем и не хотим осудить преступления советской эпохи, преступления Сталина, то значит, у нас в душе пустота, значит, у нас нет чувства сострадания к мукам тех, кто был жертвой сталинских методов строительства социализма.

Опасность отказа от осуждения преступлений сталинской советской эпохи состоит не только в моральном самоуничтожении нации, но и в подрыве легитимности современной власти, легитимности современного строя. Если, как считают некоторые историки, не было никакого сталинского террора, никаких преступлений советской власти, то зачем мы отказались от нее, зачем мы совершили революцию августа 1991 года? Понимает ли нынешняя власть, что, открыв дорогу для реабилитации Сталина, она открывает дорогу к власти своим врагам?

Самое страшное, что Россия – это страна, в которой возможным становится именно невозможное. Примером тому победа большевиков в 1917 году и растянувшаяся на 70 лет история воплощения в жизнь марксистской утопии. Неужели недостаточно этого страшного опыта принуждения людей к жизни в соответствии с требованием утопии?

Если первая попытка воплощения в жизнь коммунистической утопии оставила нам возможность для возвращения к нормальной человеческой жизни, то, на мой взгляд, вторая попытка возвращения к жизни по законам сталинского социализма обернется гибелью России. Нам сегодня как никогда нужна правда о советской истории, правда о русской трагедии ХХ века, о той страшной цене, которую мы заплатили за стремление большевиков воплотить в жизнь утопию Карла Маркса.