Александр Ципко: Не оценив Сталина объективно, Россия не выйдет на магистральный путь

Как показало время, оценка сталинской эпохи напрямую зависит от мировоззрения и системы ценностей того или иного человека: для одних репрессии – следствие движения к прекрасному будущему, для других это преступление, которому нет прощения. Фото © РИА Новости

Это неправда, что русским чужда свобода. При Сталине была свобода, которой не было в истории России, а именно свобода писать доносы, приговаривать к ГУЛАГу соседей, коллег по работе. И специальная военная операция (СВО) принесла нам свободу, которой не было после августа 1991 года. Речь идет о свободе прославления Сталина как выдающегося деятеля России, свобода от необходимости помнить о репрессиях Сталина, о страданиях народа, о практике убийства людей как способа достижения успехов в строительстве социализма, укрепления государственной дисциплины.

Ведь сегодня, как рассказывает на канале Андрея Караулова в YouTube «выдающийся историк» Евгений Спицын, «репрессии Сталина – это самый эффективный способ укрепления государственной дисциплины, созидания железной советской власти». А реформы Хрущева, его оттепель, амнистии для миллионов людей, переселение миллионов рабочих из сталинских бараков в пятиэтажки, спасение от голода страны путем закупки зерна в Канаде – все это вредная для русского человека хрущевская слякоть. И нет ничего сегодня более враждебного для историка Евгения Спицына, чем хрущевская оттепель.

Юности полет

Не случайно руководство страны назвало 2022 год годом советского философа Александра Зиновьева. Зиновьев в 1982 году написал книгу «Сталин. Нашей юности полет», которая была издана в Швейцарии, а сегодня Зиновьева уже нет, но его книга издается большими тиражами. В ней тоже оправдываются репрессии Сталина, правда, Александр Зиновьев как логик с большой буквы оправданию репрессий Сталина придал философский – надысторический – характер.

Скажу откровенно: когда я читаю книгу Александра Зиновьева «Сталин. Нашей юности полет» или слушаю на YouTube лекции Евгения Спицына, у меня возникает ощущение, что я вообще не жил во времена Сталина, что мне рассказывают об СССР, который совсем не похож на СССР конца 1940-х – начала 1950-х, когда я формировался как политически мыслящая личность. Старая Россия прикасалась ко мне своей рукой, когда я оказывался по вечерам среди друзей моего дедушки Ципко.

Они, гости дедушки, герой Порт-Артура полковник Голембиовский, которому тогда было около 80 лет, и бывший хозяин дачи Пекарской статский советник Кашин по вечерам часто обсуждали проблему «собаки Сталина». Они мечтали только о том, чтобы эта «собака Сталин» умер раньше их. Полковник Голембиовский дергал меня за мои длинные уши и приговаривал: «Ну а ты, Алик, точно будешь профессором, ты будешь жить в то время, когда уже не будет сталиных».

Я вспомнил об этом не случайно. Это воспоминание моего детства дает мне основание говорить, что старая Россия, цвет русской нации, который случайно оказался жив, крайне негативно относился к Сталину. Ничего великого эти старики, а все-таки полковник Голембиовский был герой Порт-Артура, не видели в личности Сталина. Отец моего отца, чекист Леонид Дзугузе, фамилию которого я не ношу из-за маминой хитрости, никогда ничего не говорил ни о своей советской власти, ни о своем ЧК и только рассказывал мне о своем великом предке – адъютанте Суворова Андриане Карповиче Денисове. Наши левые, тот же Евгений Спицын, говорят о величии сталинской коллективизации, которая якобы впервые в истории России организовала национальный труд на земле. Но эти левые (они теперь с гордостью называют себя большевиками) не хотят видеть, что переселение кулаков и середняков с детьми в Сибирь зимой 1931/32 года было преднамеренным убийством детей посредством голода и холода. И действительно, из миллиона жертв этого переселения в Сибирь ровно половина – дети, они очень скоро умерли от болезней да и от голода, ведь Сибирь не была готова к приему семей кулаков во время зимы.

Мой шеф, Александр Яковлев, иногда по вечерам в своем кабинете в ЦК КПСС мне рассказывал об ужасах своего детства, о кошмаре голодомора в его Ярославской губернии. Были случаи, говорил он, когда родители готовили пищу из тела одного умершего ребенка для остальных детей. Такова была сталинская Россия, которую так любят наши нынешние большевики.

Сегодня русские свободны в своем переосмыслении сталинской эпохи. Но на самом деле, как это видно на примере творчества историка Евгения Спицына, это свобода от правил приличий при оценке прошлого. Речь идет о свободе от исторической правды, правды о страшной человеческой цене сталинских побед, правды о насилии по отношению к человеку, на котором была построена вся советская система. Надо сразу сказать, что откровенное игнорирование правды о репрессиях сталинской эпохи, об убийстве цвета российского народа, прежде всего крепкого крестьянина, остатков русской дореволюционной интеллигенции, убийства во имя перевыполнения плана квот на убийства людей, спущенных сверху из самого Президиума ЦК, является не просто надругательством над историей своей страны. Это моральное уродство. За нынешней критикой «истерии по поводу сталинских репрессий» времен Хрущева, времен перестройки стоит откровенный отказ от морали, от христианского «не убий», от чувства национального единства. Наверное, не случайно наша нынешняя эпоха, эпоха, согласно которой «Россия – не Запад», стала еще и эпохой оправдания репрессий Сталина. Только люди, лишенные национального сознания, русофобы в точном смысле этого слова могут спокойно говорить о гибели миллионов людей во время «обострения классовой борьбы по мере успехов в строительстве социализма».

За свою долгую жизнь (я ровно полвека прожил в СССР) при советской власти я не слышал никогда столько вранья во имя, как говорит историк Спицын, отделения имени Сталина «от навязчивой проблемы репрессий». Если верить Евгению Спицыну, то виной советского дефицита является Никита Хрущев, а при Сталине якобы полки магазинов ломились от избытка продуктов, правда, по высокой цене. Оказывается, при Сталине колхозники имели такие же права на паспорт, как и рабочие. А ведь неопровержимый факт, что колхозники первый раз в жизни получили паспорта именно при Хрущеве, а паспортизация колхозников, этих советских крепостных, закончилась только при Брежневе. Кстати, Евгений Спицын еще говорит, что у большевиков не было «программы уничтожения православных храмов» и т.д.

Действительно, не нужно много примеров, чтобы показать, что репрессии Ленина и Сталина были уникальны не только в истории России, но и в истории человечества. Никогда власть не убивала собственное население в таких масштабах, как власть Сталина. Александр Зиновьев не любил Александра Солженицына, считал его своим врагом. Не любит его и Евгений Спицын, он считает, что якобы Александр Солженицын довел цифру сталинских репрессий до 100 млн. Я внимательно прочитал «Архипелаг ГУЛАГ», нигде Александр Солженицын не говорит, что эти репрессии достигли такой астрономической высоты. Хотя многие историки, соединяя вместе и репрессии 1937–1938 годов, гибель людей во время голодомора и на стройках социализма в Магадане, на Беломорканале, на канале Москва-Волга и т.д., получают цифру около 50 млн погибших. Но Александр Солженицын как художник и как мыслитель нашел более простой способ показать, какими страшными убийцами собственного народа были большевики, прежде всего Ленин.

Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» показал, что в России за 30 лет, с 1876 по 1905 год, было казнено 480 человек, то есть около 17 человек в год по стране. Это вместе с уголовными казнями. Даже в годы революции, с 1905 по 1908 год, в условиях противостояния с террором эсеров власть казнила 2200 человек. А архивы говорят о том, пишет Солженицын, что в главном здании ГПУ Краснодара на улице Пролетарской в 1937–1938 годах каждую ночь расстреливали более 200 человек. Вот такая арифметика. В царской России за год 17 человек, а при Сталине всего лишь в одной тюрьме в Краснодаре в день расстреливали 200 человек. И несмотря на эти страшные факты, как я уже сказал, нынешняя эпоха превратилась в эпоху прославления Сталина как великого государственного деятеля и одновременно уничижения Хрущева и Горбачева за то, что они посмели сказать правду о страшной человеческой цене достижений Сталина во время строительства социализма.

Мы были советские люди, но у нас, как правило, было чувство сострадания к жертвам сталинских репрессий. Я помню, когда нам, детям, соседи-старики рассказывали, что во время голода 1932–1933 годов на окраине Одессы, на «ближних мельницах», стояли красноармейцы, которые расстреливали в упор голодных крестьян, пытающихся прорваться в город, то у меня и у моих сверстников были даже слезы на глазах. А теперь никаких слез, никакого морального протеста против страшных страниц советской истории. Теперь люди уходят от этой страшной правды, от истории своей страны, истории собственной нации. Теперь самое неожиданное – Сталину прощают его репрессии даже те, у кого предки погибли в ГУЛАГе.

Скорбное безразличие

Меня, честно говоря, поражает текст книги Александра Зиновьева «Сталин. Нашей юности полет» и его последнее интервью Андрею Караулову. Человек с блестящими мозгами, один из лучших советских логиков, в советское время он был антисоветчиком, его «Зияющие высоты» посвящены критике исходного человеконенавистничества марксизма. Но в интервью перед нами предстал совсем другой Зиновьев, Зиновьев, который всерьез говорит Андрею Караулову, что репрессии Сталина ничуть не отличаются от отношения Наполеона к своим подчиненным. Полный бред! Сам Зиновьев признает, что репрессии Сталина затронули по крайней мере 3 млн человек. А как мог Наполеон, который сделал великое дело, ввел в Европе римское право, уничтожать своих подчиненных. И ведь известно, что в отношении собственного населения, французов, Наполеон никогда не проводил никаких репрессий. Вообще это невозможно в Европе. Вы можете представить себе, чтобы в Польше при Пилсудском, несмотря на то что при Пилсудском произошла милитаризация сознания, были бы какие-то расстрелы поляков?

Здесь встает проблема, которая, честно говоря, и заставила меня снова откликнуться на эту новую кампанию по реабилитации Сталина, я имею в виду причины поразительно легкого отношения русского человека к явным преступлениям своей власти. Холокост – это чудовищное преступление в истории человечества. Была трагедия Варфоломеевской ночи в Париже в 1572 году, когда католики убили 2 тыс. гугенотов-протестантов. Это страшное событие в человеческой истории, но оно связано не с отношением власти к своему населению, это проблема религиозных войн.

А в России советская власть породила то, чего никогда не было даже в истории России. Наверное, мы действительно особая страна. В каком-то смысле Сталин был учеником Петра Первого. Как известно, Петр при строительстве Петербурга на болотах Прибалтики погубил миллионы человеческих жизней. Но обращает на себя внимание другое: в царской России первый русский историк Николай Карамзин в своей лекции Александру I осуждает Петра, называет его преступником, «ибо Петербург основал на слезах и на трупах». А у нас спустя 300 лет, в России начала ХХI века, напротив, историки занимаются тем, что оправдывают гибель собственного населения. И более того, Евгений Спицын говорит: если мы повторим либеральные слабости Хрущева и Горбачева и будем продолжать истерию по поводу сталинских репрессий, то нынешняя Россия исчезнет, как исчез СССР. То есть, с точки зрения этого историка, несомненно талантливого и трудолюбивого, правда о собственной истории не нужна русским. С точки зрения этого историка, если вы соедините национальное с правдой, то все рухнет.

Получается, что нет большего вреда для русского человека, чем правда о нем и его истории. Я лично не считаю, что правда о Сталине разрушила СССР. Напротив, после критики Хрущевым культа личности Сталина СССР спокойно просуществовал 35 лет. Но есть серьезные проблемы. Это проблемы отношения русского человека и русской нации к правде о себе, о своей истории, о своих ошибках.

Одним из главных аргументов в пользу органичности социализма для России был отказ народа от религиозных чувств и активное участие в разрушении церквей.  Фото © РИА Новости

На примере текстов Александра Зиновьева видно, что на самом деле споры о репрессиях Сталина бессмысленны. Все дело в том, что их оценка зависит от мировоззрения личности, от ее системы ценностей. Если вы, как Александр Зиновьев, марксист и верите в марксистское учение о неизбежности победы коммунизма, то репрессии Сталина – просто следствие движения человеческой истории к своим высоким коммунистическим целям. А если вы не верите в марксистское учение о социализме, а исходите из христианской морали, из европейского гуманизма, если для вас каждая человеческая жизнь является ценностью, то все убийства людей во времена Сталина, к примеру репрессии 1937–1938 годов и переселение кулаков с детьми в Сибирь зимой, – это банальное преступление, убийство людей во имя, как когда-то говорил Путин, «пустых идеалов». Таким образом, оценка Сталина, морально-политическая и духовная ситуация в стране зависит от того, какая часть населения остается верна ценностям христианства, ценностям европейского гуманизма, а какая часть идет вслед за марксистско-ленинским «нравственно все, что служит победе коммунизма».

Но мне кажется, что нынешнее равнодушие к сталинским репрессиям, возможность прославления Сталина связаны не с тем, что вдруг неожиданно миллионы людей поверили в марксизм, а с неразвитостью души, поэтому для многих абсолютно безразлична судьба их соотечественников во времена Сталина, вообще безразлично все, что связано с тенями нашей русской истории. Может быть, одной из главных причин того, что русский народ отворачивается от своей памяти, от преступлений Сталина, является отказ рассматривать реформы Сталина как черные страницы своей истории, нежелание связывать себя с преступлениями Сталина.

Но на примере Александра Зиновьева видно, что русскость приходится связывать со Сталиным и оправдывать его только потому, что для него не существует несоветской национальной истории. И в этом его трагедия как ученого, который учился на нашем родном философском факультете МГУ при Сталине сразу после войны. Я не вижу в мышлении Александра Зиновьева никакого влияния русской общественной мысли, русской религиозной философии начала ХХ века. Но для человека, для которого существуют великая русская культура, русский Серебряный век, русская религиозная философия, в конце концов для которого существует митрополит Филарет, восставший против опричнины Ивана Грозного, за что он был убит, вся сталинская история важный, но совсем не решающий период в русской истории. И вот здесь проблема. Если для меня ничего нет, кроме советской истории, то я должен искать ей оправдания. А если для меня существует великая русская культура, то я могу спокойно назвать преступления Сталина преступлением. И это отнюдь не подрывает мою русскость.

Трагедия Александра Зиновьева была в том, что он как советский молодой человек времен Сталина был убежденным атеистом. Он ненавидел православие, православную Россию, он, как Ленин, как и многие наши либералы, был врагом дореволюционной России как чего-то реакционного, клерикального. Но теперь понятно, почему другого выхода нет и надо оправдывать Сталина, надо находить этому какое-то философское, надысторическое объяснение. Я слышал от одной женщины 50 лет, экономиста, очень способного человека буквально следующее: «Александр, вы не понимаете, что для нас, русских, Сталин – это наша нация, это наш человек. И поэтому мы никогда не сможем называть его преступником и осуждать его политику».

Правда, Евгений Спицын вдруг неожиданно говорит, что он, оказывается, православный. Но как раз на примере Зиновьева видно, что если свою русскость вы свяжете со Сталиным, с большевизмом, с победами социализма, то вы порываете и с православием, и с достижениями русской религиозной философии, и вообще с историей России как православной страны. Тут выход: или люби Сталина, и тогда ты должен ненавидеть дореволюционную Россию, ненавидеть православие, или если ты русский и понимаешь ценность великой русской культуры, ее великий вклад в европейскую культуру, тогда для тебя Сталин убийца и преступник. Вот такая история.

Еще одна проблема, которую не учитывают критики Хрущева за то, что он своим докладом о культе личности на ХХ съезде КПСС в 1956 году нанес существенный урон авторитету Сталина. Как только вы перейдете с философского анализа сути сталинизма на человеческий, то увидите существенную разницу между человеческой сутью сталинских преступлений и человеческой сутью того, что Евгений Спицын называет «слякотью эпохи Хрущева». Но слякоть эпохи Хрущева – это то, что я видел своими глазами: это счастье, радость на лицах миллионов людей, которых отпустили из ГУЛАГа и которые возвращались к себе домой. Это праздник русской истории.

Рискну сказать, что никто, кроме Хрущева, не принес единовременно так много счастья такому большому количеству людей. Помню, я вышел из дома, это был еще март 1953 года, мне навстречу от трамвая идет старуха в черном бушлате, в завязанном черном платке, с каким-то детским чемоданчиком. Когда она подошла ближе, я увидел: это моя бабушка. Я видел ее, когда посещал в тюрьме, в которую ее посадили в 1949 году. Тогда это была цветущая женщина, а тут была старуха. Но какое счастье было в этих глазах, она плакала от радости, что увидела своего внука и вернулась домой. За что ее посадили? Ее посадил сосед, полковник Кротов за то, что у нее была двухкомнатная квартира, которую ей на свадьбу подарил ее приемный отец – владелец доходных домов Одессы Порфирий Шаповалов. Эта квартира очень понадобилась полковнику Кротову. А как найти повод посадить? Очень просто. Бабушка во время оккупации, как и все одесситки, торговала, и после того как ей запретили торговать, она на чердаке собрала все вещи, у нее просто после войны осталось много ткани для костюмов. Он написал на нее донос и сказал, что она не занимается спекуляцией, но то, что у нее есть на чердаке, может быть предметом спекуляции. Она получила восемь лет по статье за попытку спекуляции. За эту статью выпускали сразу через несколько дней после смерти Сталина.

Это свидетельствует о том, о чем я уже сказал: Сталин – это неимоверно жуткие страдания, слезы в истории России, а может быть, и в истории всего человечества. Я повторяю: никто никогда в истории человечества не уничтожал собственное население миллионами. А с другой стороны, то, что ненавидят нынешние патриоты – реформы Хрущева. Это было счастье из барака переехать в квартиру, это счастье вернуться домой. Мне кажется, что человеческая суть эпохи Сталина, да и вообще всей советской истории недостаточно учитывается нами при оценке всего советского периода, отсюда и эта болезнь – попытка реабилитации Сталина как великого государственного деятеля. Но повторяю, если вы любите Россию, знаете историю России, вы будете поклоняться Александру Солженицыну и той правде о сталинских репрессиях, которые он рассказал в «Архипелаге ГУЛАГ». А если для вас нет старой России, вы вполне можете пойти за Зиновьевым и видеть исторический смысл сталинских репрессий.

На мой взгляд, все те, кто решил сегодня реабилитировать Сталина, пропагандировать идеи книги Зиновьева «Сталин. Нашей юности полет» или заполнять интернет-лекциями Евгения Спицына, не учитывают самого главного: мы оправдываем сегодня не только репрессии как убийство людей, но и стоящую за этими репрессиями философию смерти. Мы до сих пор не можем понять, что наш марксизм, особенно большевизм, Ленин со своей жаждой расправы над врагами – на самом деле философия самого банального преступления, философия убийства. То, что Александр Зиновьев мирится с этой философией, можно понять, ибо, я повторяю, для него нет другой философии, кроме марксизма. Но сегодня, в ХХI веке, после того как погибла советская система, после того как всем стало понятно, что коммунистический эксперимент ни к чему, кроме трагедии и напрасной траты сил, не приводит, многие интеллектуалы, называющие себя либералами, спокойно относятся к марксизму как к философии смерти.

Кстати, так как у нас в Российской Федерации до сих пор популярна шестидесятническая трактовка репрессий Сталина, то считаю должным напомнить о том, что и ленинская гвардия до Сталина призывала к массовому уничтожению представителей так называемых отживших классов. Соратник Ленина Григорий Зиновьев в речи на партийном собрании в Петрограде 17 сентября 1918 года сказал: «Из 100 млн населения Советской России мы должны привлечь на свою сторону 90. Тех, с которыми нам не о чем говорить, надо уничтожить». И если посмотреть статистику, то из 22 млн так называемых эксплуататоров, которые насчитывались в России в 1913 году (среди них 17 млн кулаков), многие были просто физически уничтожены. Еще в мае 1920 года Ленин самым внимательным образом изучил книгу Николая Бухарина «Экономика переходного периода» и сделал подчеркивание и пометку «верно!» относительно мысли, что «духовенство, даже неквалифицированное, входит в те «слои, классы и группы», которые неизбежно ведут активную борьбу против пролетариата». И, одобряя политику насилия по отношению к этим слоям населения, Ленин сделал подчеркивание и написал на полях «именно» по поводу того, что «пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человека из человеческого материала коммунистической эпохи».

Сделать выбор

О чем все это говорит? Третьего не дано. Или вы жертвуете всем русским – ценностями русской истории, русской философии, общественной мысли – во имя сохранения веры в величие Октября как грандиозного подвига русского народа. Или вы становитесь на точку зрения Александра Солженицына, точку зрения всех тех, кто увидел в победе большевизма национальную катастрофу, на сторону тех, кто умирал во имя освобождения России от бесовства большевизма. И совсем не случайно во время перестройки, а особенно в 1990-х годах, новая Россия смотрела на русский ХХ век глазами Ивана Ильина, Николая Бердяева, Сергея Булгакова, глазами авторов сборника «Из глубины», глазами русского религиозного гуманизма. И никто ни тогда, ни сейчас не покушался на достижения советской эпохи и, самое главное, на решающую роль СССР в разгроме фашистской Германии.

Тут еще существует страшная проблема, которая отталкивает от правды о репрессиях Сталина, вообще большевистской власти. Ведь все дело в том, что репрессировали русского человека не иностранцы, а сами русские. Все дело в том, что доносы писали друг на друга русские. И на это, на русскость всего происходящего в советское время, также обращает внимание Александр Зиновьев. И он прав в том, что репрессии над советскими людьми осуществляли такие же советские люди, и самое главное: если бы не было русской почвы для укоренения советской системы, то большевики не смогли бы воплотить в России утопию Карла Маркса, его проект строительства коммунизма. И отсюда тот Ленин, на которого я обращал внимание, Ленин, который считал, что во имя созидания нового общества большевики могут убивать людей. Как тот же Григорий Зиновьев, который считает, что во имя победы коммунизма надо убить 10 млн населения, которым большевики «не имеют что сказать».

Наши современники не знают, что Муссолини до Первой мировой войны был главным редактором газеты итальянской коммунистической партии «Унита» и талантливым учеником Льва Троцкого. Обо всем этом много говорили Иван Ильин и Николай Бердяев. Но русская душа этого не принимает по тем же причинам, по которым она не принимает правду о сталинских репрессиях.

Но все-таки для исторической правды важно убеждение Александра Зиновьева, что русский коммунизм – это наше родное. И мне думается, когда мы пытаемся понять наши неудачи в деле декоммунизации России, все, что говорил Александр Зиновьев на эту тему, актуально по сей день. Самое интересное, что, с точки зрения Александра Зиновьева, причиной победы марксизма в России был не только наш национальный характер, но и наша русская природа. Зиновьев считает, что «природные условия Советского Союза оказались благоприятными для массовых репрессий – в тайге, в Заполярье и в северных морях можно было бесследно спрятать миллионы трупов».

Но, с другой стороны, тот же Александр Зиновьев здесь же утверждает, что коммунизм России «не был навязан извне, как в странах Восточной Европы, а сложился имманентно, в силу социальных законов и исторически данных условий. Здесь он быстро достиг классической зрелости и обнаружил с полной ясностью свои достоинства и недостатки». И тут же автор настаивает на том, что социализм в России шел прежде всего изнутри. Примером тому он считает атеизацию населения, тот факт, что русский народ сам разрушил церкви и в своей массе отказался от религиозных чувств.

Следует отметить, что при всех своих противоречиях Александр Зиновьев остался атеистом, исповедуя марксистский подход к религии как к «опиуму для народа». «Прежде всего, – пишет он, – не следует идеализировать религию. И было бы в высшей степени несправедливо отрицать положительную роль антирелигиозной деятельности советской власти в прошлые годы, эта деятельность имела огромное просветительское значение. Она высвободила многомиллионные массы населения из пут религиозного мракобесия. Антирелигиозная деятельность имела и до сих пор имеет успех в массах населения прежде всего благодаря тому, что исторически данные формы религии оказались неадекватными менталитету современного человека и его положению в обществе, а не благодаря насилию. Если бы даже власти вздумали насильно насаждать формы религии, они потерпели бы банкротство».

И конечно, спор сегодня идет все же не о Сталине, а о будущем России. Споры о возвращении к мобилизационной экономике, советской системе, о которой говорит не только историк Евгений Спицын, но и известный интеллектуал с демократическим бэкграундом Михаил Делягин, ведут к главному: правы ли Александр Зиновьев, Евгений Спицын, Александр Проханов в том, что якобы советский строй оставил после себя великое наследство, а именно советского человека, к которому, как они считают, необходимо вернуться, к тому человеку, который якобы, как говорит Александр Проханов, никогда не смотрит в свой карман, а думает о будущем страны. Или правы все те, кто считает, что советский эксперимент себя исчерпал, что возвращаться к сталинской системе бессмысленно, а я считаю и преступно, и что нам надо продолжать идти по тому пути, начало которому положила, как говорит Евгений Спицын, антисталинская истерия Никиты Сергеевича Хрущева.

Надо отдавать себе отчет, что Никита Сергеевич Хрущев, хотя и пытался строить коммунизм, в силу своего характера все же занимался простым очеловечиванием советской жизни, попытками внедрить в советскую жизнь все то, что облегчает жизнь человека, дает ему счастье на земле. За реформами Хрущева не было никакой идеологии, а просто элементарная человечность. И Брежнев своим развитым социализмом или, как мы говорили, своим застоем продолжал эту политику очеловечивания советской жизни, не покушаясь на ее основные политические идеологические скрепы. А Горбачев, который поверил вслед за Александром Дубчеком, что можно соединить сталинскую систему с демократией, просто разрушил все скрепы этой сталинской системы. Речь идет об отказе от железного занавеса, от руководящей роли КПСС, от жесткой централизации производства и т.д.

Правда, на мой взгляд, ошибка Горбачева состояла в том, что он начинал свои реформы с модернизации политической системы, оставив на потом модернизацию советской экономики. Китайцы в этом смысле были более опытными, они сначала заново построили капитализм, оставив за собой политическую власть, и теперь даже непонятно, как сосуществуют советская политическая система с эффективным современным капитализмом. У нас, наверное, это было невозможно. Но было возможно то, к чему призывал Николай Бухарин: все-таки оживить советскую экономику за счет возвращения крестьянину частной собственности на землю, за счет разрешения на мелкое и даже среднее частное производство. Но этот вариант был упущен.

Но в любом случае несомненно, что нет у нас альтернативы тому пути, на который встал, как его называет Евгений Спицын, «либерал Хрущев», то есть пути нормальной рыночной экономики, нормальной европейской демократии, пути европейских ценностей свободы, ценности человеческой жизни, ценности права и т.д. Альтернативы ценностям западной цивилизации нет. Если для Александра Зиновьева Сталин был нашей юности полетом, то для нас сегодня Сталин – это дорога к исторической могиле.