"Кулаки" – пионеры коллективизации

Термин «кулак» большевики даже не собирались объяснять, его навешивали как ярлык. Фото РИА Новости

а) лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли;

б) лица, живущие на нетрудовой доход, как-то: проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т.п.».

Указание в подпункте б) «и т.п.» давало возможность местным властям лишать избирательного права по своему усмотрению любого конкурента – появился прообраз муниципального фильтра.

Многие бывшие члены комбедов, уже получившие первый опыт коммунистического строительства, вошли в состав переизбранных Советов, пополнившихся большевиками – как из сельской молодежи, так и из бывших фронтовиков, красногвардейцев и красных партизан, ставших теперь новой основой советской власти и для уменьшения числа своих конкурентов приступивших к лишению сограждан права избирать и быть избранным. В обществе возникла многочисленная каста лишенцев.

Кулак – опасный член общества

Лишенцам запрещалось не только участвовать в голосовании, но и посещать предвыборные собрания! К лишенцам сельские советы относили кулаков, но термин «кулак» большевики не собирались объяснять, его навешивали как ярлык на оппонентов.

Член коллегии Наркомзема РСФСР Савченко в мае 1927 года в письме Сталину о проблемах на селе отмечал: «Рабочие на заводе… при одинаковых условиях один зарабатывает больше другого, и это считается вполне естественно… Но в сельском хозяйстве это во внимание не принимается: один плохо хозяйничал, плохо работал, неумело работал, ну, стало быть, и мало получил за свою работу, то есть он и бедняк, ну и стало быть молодец… а ты хорошо работал, умно работал, вовремя работал, хорошо уродилось, много получил, но его уже не хвалят, он уже кулак, опасный член общества – лишить его избирательного права при перевыборах Советов».

В газетах публиковали мнения крестьян о причислении к кулакам: «Начали перебирать список дальше. Даю соответствующие пояснения. И в конце концов, оказалось, что кулака-то в Атмисе ни одного не осталось. Но тем не менее мне было дано внушение, чтобы я больше «не в свое дело не совался»… Это не буржуй, а трудовик-крестьянин… Пусть все подымутся до такого мужика. Вот тогда мы и поднимем наше хозяйство, а тем самым выполним завет покойного Ильича».

Количество лишенцев росло и порой приводило к абсурду. В соответствии с решениями июльского (1926 года) Пленума ЦК ВКП(б) в ходе кампании по выборам в сельсоветы на основе «классового чутья» было значительно увеличено число лишенцев, которыми стали многие зажиточные крестьяне, добившиеся роста производства и материального благополучия за счет культурного ведения хозяйства, использования сложных сельскохозяйственных машин, племенного скота и других прогрессивных нововведений.

На Северном Кавказе, к примеру, в число лишенцев попал бывший красноармеец, лучший хлебороб края Петр Моисеенко, победивший на краевом конкурсе на лучшее крестьянское хозяйство и получивший на краевом земельном съезде почетную грамоту за то, что, как писала 24 января 1926 года газета «Правда», «вырвавшись из тисков косной общины, советовался с агрономом, посещал опытные поля, читал книжки и газеты, упорно трудился. В результате создал образцовое трудовое хозяйство».

Число лишенцев иногда достигало половины жителей села, а то и целого селения. Причислением хозяйственных крестьян к лишенцам занимались члены сельских советов, которые понимали, что при избрании крепких крестьян-хозяйственников в Советы их, большевистских бездельников из бывших комбедов, выгонят из Советов.

Перечни лишенцев систематически корректировались. 14 февраля 1927 года, например, постановлением ВЦИК в избирательных правах по указанию ЦК ВКП(б) были восстановлены в правах бывшие жандармы, агенты полиции и служащие царского тюремного ведомства.

Основной формой объединения зажиточных крестьян в 1920-е годы стали товарищества по совместной обработке земли, по строительству и эксплуатации мельниц, машинные товарищества и сельскохозяйственные артели с обобществлением основных материальных ресурсов (земли, тяглового и крупного рогатого скота, техники) с сохранением личного подсобного хозяйства, что позволило уже с 1923 года начать экспорт зерна. Позднее сельскохозяйственные артели – коллективные хозяйства – получили сокращенное название колхоз, под которым они и вошли в историю СССР. В октябре 1927 года в стране насчитывалось 17,3 тыс. артелей (колхозов), и объединяли они 1,6% крестьянских хозяйств.

Через 10 лет после прихода большевиков к власти абсолютное большинство крестьян, получивших от Советов землю, эту собственность бездарно бросили и пошли в батраки к успешным и хозяйственным земледельцам. Таким образом, 40% крестьянских хозяйств оказалось и без земли, и без рабочего скота, а 52,3% хозяйств имело только одну лошадь.

Орган ЦК ВКП(б) журнал «Большевик» признавал в 1927 году: «Кулаки и зажиточные давно отбросили тактику «непризнания» советских порядков… Дело доходит до «сочувствия» коллективизации! Зажиточный слой деревни… имеет сильное стремление к коллективной форме хозяйства… Батраков держать нет возможности, они стали ленивые, а во-вторых, кто держит батраков, того лишают голоса… В артели с трактором можно обойтись без наемной силы». В РСФСР наиболее богатая часть крестьян составляла 3% от общего числа и обладала 30% сельскохозяйственных машин.

Зерна в стране было много, но производилось и принадлежало оно лишь 7% передовых крестьянских хозяйств, объединенных в артели, которые желали продавать результаты своего труда по справедливым ценам. Сельскохозяйственные артели умелых крестьян получали заслуженный авторитет у земляков, были самодостаточными и не нуждались в указаниях от местных советов.

Эта тенденция беспокоила и большевистские сельсоветы, и менее успешных крестьян.

Первые возмущались, что «земельные общества превратились в органы, совершенно автономные от сельсоветов и представляют наряду с ними вторую власть», а потому при перевыборах Советов перегибы в лишении избирательных прав доходили до того, что в некоторых селах лишали права голоса по 20–25% и даже 30% крестьян.

Вторые, как пишет «Большевик», «отказывают зажиточному (даже не «кулаку») в праве войти рядовым членом в кооперацию. В молочной кооперации, например, ряд многокоровных хозяйств остается некооперированным, потому что правление, состоящее из малокоровных, боится их пустить в кооперацию», поскольку число голосов на общем собрании и мест в правлении пропорционально величине вклада (пая).

Осенью 1927 года возникла ситуация, когда крестьяне собрали значительный урожай и ждали предложения государством справедливых цен, но большевистское правительство не подготовило средства на приобретение для своих нужд необходимого количества хлеба.

19 декабря 1927 года закончился XV съезд ВКП(б), принявший резолюцию «О работе в деревне», в которой призвал крестьян к дальней кооперации в деревне, но «категорически указывая на то, что этот переход может происходить только при согласии на это со стороны трудящихся крестьян».

Хлебозаготовительный фронт

Пренебрегая решениями XV съезда ВКП(б) и желая закупать у крестьян зерно по несправедливо низким ценам, Сталин взял курс на форсированное переустройство села, то есть на массовую коллективизацию в целях изъятия результатов сельского труда за ничтожную цену. В январе 1928 года местным органам власти были посланы директивы ЦК ВКП(б) с предложением в недельный срок «добиться решительного перелома в хлебозаготовках» и применять особые репрессивные меры в отношении кулаков, надеющихся на повышение закупочных цен. С этого времени в язык партийной пропаганды на десятилетия вошли выражения «хлебозаготовительный фронт» и «битва за урожай».

Артели зажиточных крестьян запретили кредитовать и снабжать средствами производства, ввели принудительный выкуп у них тракторов и сложных машин, призывали к «очистке колхозов от кулацких элементов».

27 декабря 1929 года на конференции аграрников-марксистов генеральный секретарь объявил о переходе к сплошной коллективизации и «к политике ликвидации кулачества как класса», 5 января 1930 года постановлением ЦК ВКП(б) «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» отменили законы об аренде земли и найме труда, разрешили отбирать у раскулаченных скот, машины, инвентарь в пользу колхозов, и 30 января 1930 года Политбюро ЦК ВКП(б) в нарушение Резолюции XV съезда ВКП(б) приняло совершенно секретное постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации».

В феврале 1930 года в Советском Союзе в массовом количестве (тиражи по 200 тыс.) появляются плакаты «Вышибем кулаков из колхозов» и «Вон кулака из колхоза!». Но как «кулаки» оказались в колхозах, если сталинская пропаганда кричала, что они против коллективизации, если Сталин в речи на конференции аграрников-марксистов заявлял: «…колхозное движение… сметает на своем пути сопротивление кулака»? Этого никто объяснять не собирался. Все происходило вполне логично: создававший артели «зажиточный слой деревни», во-первых, требовал от местных советов, ставших уже полностью большевистскими, строго выполнять опубликованные в печати положения об артелях и, во-вторых, пытался заставить всех крестьян, согнанных при коллективизации в колхозы, эффективно работать.

Такая ситуация не удовлетворяла местных партийных руководителей, получавших для исполнения секретные постановления Политбюро ЦК и на всех недовольных стали навешивать ярлык «кулака», в результате чего в 1930–1932 годах сослали в отдаленные края 500 тыс. семей крестьян общей численностью 2,5 млн человек. Хотя удельный вес зажиточных хозяйств к осени 1929 года в целом по СССР уже не превышал 2,5%, на практике число раскулачиваемых доходило в отдельных районах до 15%, а лишенных избирательных прав – до 15–20%, большинство из которых даже не были середняками. Первый заместитель председателя ОГПУ Генрих Ягода сообщал Сталину: «Наиболее серьезным и распространенным видом извращения является подведение середняка, бедняка и даже батрака и рабочего, а также красных партизан и семей красноармейцев под категорию раскулачиваемых и выселяемых».

Многие коммунисты видели пагубность репрессий в деревне. Мартемьян Рютин писал: «Кулаков как определенной социально-экономической категории в настоящее время в деревне нет… Крики о кулаке в настоящее время в устах Сталина – только метод терроризирования масс и метод прикрытия своего банкротства». Не согласных с ускоренной коллективизацией и «силовой аргументацией» Сталин объявил «правыми уклонистами» и репрессировал.

В результате принятых насильственных мер процент коллективизации стремительно увеличивался и к началу марта 1930 года составил свыше 50%. Темпы коллективизации стали обгонять реальные возможности страны в финансировании хозяйств и снабжении их техникой, производительность крестьянского труда стала снижаться.

Интенсивный рост промышленности и городского населения при индустриализации ставит задачи развития сельского хозяйства и повышения его продуктивности. В растениеводстве, например, требуется повышение урожайности продуктовых и технических культур. Развивающиеся отрасли промышленности требуют больших количеств качественного сырья: шерсти, кожи, хлопка, конопли, что должно стимулировать организационно-экономическую и научную селекционную работу ученых – выведение более продуктивных пород животных и сортов растений. Но Сталин не терпел мнения ученых-аграрников и на упомянутой конференции аграрников-марксистов заявил: «Почему антинаучные теории «советских» экономистов типа Чаяновых должны иметь свободное хождение в нашей печати?», что явилось фактически указанием к аресту ученых. ОГПУ сфабриковало дело «Трудовой Крестьянской Партии». По стране были арестованы 1296 человек – специалистов и руководителей сельского хозяйства страны. На закрытом процессе деятелей отечественного сельского хозяйства репрессировали.

«То, что я там увидел, нельзя выразить никакими словами»

Вместо обещанных коммунистами в действовавшей Программе РКП(б) свобод земледельцы получили сталинскую диктатуру, большевистский вариант жесточайшего крепостного права в виде колхозов и дефицит специалистов. Борис Пастернак, посетивший в январе 1930 года в составе «ударной бригады писателей» один из колхозов, рассказывал: «То, что я там увидел, нельзя выразить никакими словами. Это было такое нечеловеческое, невообразимое горе, такое страшное бедствие, что оно становилось уже как бы абстрактным, не укладывалось в границы сознания».

1930 год оказался чрезвычайно благоприятным для сельского хозяйства в погодном отношении, и созрел рекордный урожай зерна – 83 млн т! Но этот небывалый урожай уже собирали колхозы, в которых крепких и умелых хозяев было мало, что привело к катастрофическим потерям зерна только при уборке – около 18 млн т (22% сбора). Абсолютно евангельское: «Жатвы много, а тружеников мало».

Коллективизация закончилась разорением деревни и массовым голодом, введением карточной системы, резким ростом инфляции. Планы первой и второй пятилеток (как, впрочем, и всех последующих) выполнены не были, а миллионы сельских жителей стали искать спасения от голодной смерти в городах, превращаясь из производителей продуктов питания, которые исконно обеспечивали себя и кормили город, в потребителей государственных запасов.

Голод 1932–1933 годов унес 7–8 млн жизней. Сталин же привычно лицемерил: «Советское правительство не может допустить, чтобы население недоедало».

Очередной удар по сельскому хозяйству страны нанес организованный главой ВКП(б) Большой террор, посылавший в ГУЛАГ и приговаривавший к высшей мере наказания рядовых членов колхозов, опять объявляемых «кулаками», и председателей колхозов, не обеспечивших навязанный сверху план сдачи сельхозпродуктов, количество арестов возрастало из-за необходимости выполнения чекистами в установленный срок утвержденных свыше лимитов на проведение репрессий. Лимиты к тому же неоднократно повышались по просьбам местных начальников госбезопасности и секретарей парткомов, желающих отличиться.

В марте 1939 года состоялся XVIII съезд ВКП(б), на котором Сталин лживо объявил: «Наше земледелие является не только наиболее крупным и механизированным… но и наиболее оснащенным техникой, чем земледелие любой страны… Что касается животноводства, то и в этой, наиболее отсталой отрасли сельского хозяйства наметились за последние годы серьезные сдвиги. По крупному рогатому скоту и свиноводству мы уже перевалили дореволюционный уровень!»

Далее вождь привел надуманные цифры о поголовье скота. Но через четыре месяца, 8 июля 1939 года, ЦК ВКП(б) и Совнарком СССР приняли постановление «О мероприятиях по развитию общественного животноводства в колхозах», которое не публиковали, так как его содержание было слишком позорно и разоблачало ложь отчетного доклада «эффективного менеджера» XVIII съезду. В преамбуле этого постановления констатировалось, например, что «только 12,5% колхозов Московской области имеют более пяти голов свиноматок на колхоз, другие 12,5% имеют менее пяти свиноматок. Остальные 75% колхозов совершенно не имеют общественного свиноводства», «имеют меньше 10 коров в ферме 50% колхозов Воронежской, Орловской, Рязанской областей».

В связи с форсированной индустриализацией происходит дальнейший отток сельского населения, доля городского населения увеличивается с 16% в 1922 году до 33% в 1940-м. Сталин призывает увеличить производство зерна: «Если несколько миллионов тружеников, связанных раньше с деревней, производили хлеб, то теперь они не только не производят хлеба, а, наоборот, сами нуждаются в том, чтобы им подвозили хлеб из деревни». Однако колхозы не были способны пропорционально уменьшенному количеству крестьян увеличить производство и поставку продовольствия. Кризисы снабжения продовольствием следовали один за другим и стали хроническими вплоть до запрета КПСС.

Чекисты в сводках для ЦК ВКП(б) цитировали итоги вскрытия и просмотра писем москвичей в регионы: «С продовольствием тоже нынче не важно, картофеля трудно достать, дают только по 5 кг, и то нужно постоять в очереди, да и картофель гадкий, мелкий; хлеба, конечно, не хватает». И это в августе 1939 года в «образцовом социалистическом городе»! А что творилось в это время на периферии?

Спецотдел НКВД сообщал 8 августа 1939 года обзор результатов перлюстрации писем, идущих в Москву из разных областей: «Колхозники высказывают свои предположения, что на трудодни они ничего не получат, а поэтому выезжают с семьями в другие районы. В отдельных сообщениях отмечается недостаток продуктов питания, вследствие чего создаются большие очереди», «работать каждый день посылают, придешь с работы, как сумасшедшая – болит голова, а на работу иди, хотя за работу ничего не дают – ни хлеба, ни корму. Жизнь плохая, дальше не знаю, как будем доживать».

Народ потянулся в Первопрестольную за продуктами и промтоварами. Но в «образцовом городе» не должно быть очередей, и сельским советам депутатов трудящихся приказали не выдавать беспаспортным крестьянам справки для поездки в города за покупками.

Согласно «Инструкции об обязанности работников милиции по недопущению очередей у магазинов города Москвы» (апрель 1939 года), сотрудники рабоче-крестьянской милиции «…предупреждают всех лиц, пытающихся образовать очереди, о том, что в период закрытия магазинов собираться и образовывать очереди… запрещено» (п. 4), а «при предъявлении «закупщиками» мануфактуры справок или удостоверений колхозов или сельсоветов, указывающих на приезд в Москву с целью закупки промтоваров, – последние отбираются и начальниками отделений милиции посылаются по месту жительства «закупщиков» на предмет привлечения к ответственности должностных лиц, выдавших справки и удостоверения» (п. 9). Более того, пункт 14 Инструкции предписывает: «Ограничение въезда «закупщиков» в г. Москву проводится органами железнодорожной милиции путем прекращения продажи билетов на соответствующих станциях»!

Абсурдность сельскохозяйственной политики большевиков стала очевидной и приводила к опасной деморализации населения страны накануне Второй мировой войны и предстоящей мобилизации, в конечном счете – к развалу Союза ССР.

В постсоветской России растениеводство стало успешно возрождаться, но разрушенное большевиками животноводство поднимается с трудом, количество коров, судя по итогам сельскохозяйственных переписей Росстата, неуклонно снижается.