Марат Бисенгалиев
Ицик Фефер (слева) и Соломон Михоэлс (справа) в гостях у Альберта Эйнштейна в США. Фото 1943 года
70 лет назад – в августе 1952 года – в СССР произошла большая трагедия: были расстреляны члены Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). Три с лишним года следователи безуспешно пытались придумать для них какие-то обвинения. Более того, через некоторое время сами инициаторы этого «дела» во главе с министром государственной безопасности СССР Виктором Абакумовым оказались в том же Лефортове – по иронии судьбы их обвинили в «сионистском заговоре». Тем не менее «дело ЕАК» продолжалось, подсудимых расстреляли. Каковы же нескрытые обстоятельства этой трагедии?
Действующие лица
Вернемся в 1939 год, когда многие участники будущей драмы только-только входили в культурную элиту Страны Советов.
Самой крупной фигурой и на судебном процессе – и вообще в истории с ЕАК – был Соломон Лозовский, старый большевик, член ЦК ВКП(б). С ЕАК его связывала работа в Совинформбюро, подразделением которого комитет и был с момента своего создания. В мае 1939 года Лозовский стал заместителем нового наркома иностранных дел Вячеслава Молотова, другом семьи которого он был много лет.
Его тезка Соломон Михоэлс, будущий руководитель ЕАК, в этом же году получил орден Ленина и звание народного артиста СССР. Награждены были орденами и расстрелянные в 1952 поэты-еаковцы Перец Маркиш (орден Ленина), Лев Квитко (орден Трудового Красного Знамени), Ицик Фефер (орден «Знак Почета»).
В том же 1939 году пошла в гору карьера Георгия Маленкова, который стал сразу и членом ЦК ВКП(б), и членом Оргбюро ЦК, и, что очень важно, начальником управления кадров ЦК, и секретарем ЦК ВКП(б). Начав в Москве при Лазаре Кагановиче, Маленков очень удачно перешел в ОРПО – Отдел руководящих партийных органов ЦК ВКП(б). Хорошо известен первый руководитель этого самого ОРПО – Николай Ежов, который в 1936 году оставил партийную кузницу кадров на своих заместителей Маленкова и Щербакова и отправился руководить НКВД.
Карьерный старт Александра Щербакова (именно он был главным куратором ЕАК с момента его основания в 1941 году и до самой своей смерти в мае 1945-го) объясним: он был свояком влиятельного уже с начала 1930-х годов Андрея Жданова.
Ну а что же Маленков? Кто протежировал молодому аппаратчику в чрезвычайно успешном старте?
Кровные узы
И тут следует вернуться к Соломону Лозовскому. В свое время он был удостоен странной чести – быть исключенным из партии лично Владимиром Лениным в декабре 1917 года. Не была секретом дружба Лозовского с семьей Молотова. Видимо, не последнюю роль в этой дружбе сыграл тот факт, что его родное село Нововасильевское в Гуляй-Польском районе современной Запорожской области находилось в двух шагах от городка Пологи, в котором родилась и выросла Перл Соломоновна Карповская, будущая Полина Семеновна Жемчужина, супруга Молотова.
Лозовский тоже был женат, причем не единожды. Упомянем второй брак – с Августиной Павловной Невзоровой, сестрой супруги другого верного ленинца Глеба Кржижановского Зинаиды. При этом Августина Павловна приходилась родной теткой Валерии Алексеевне Голубцовой. А последняя в 1920 году вышла замуж за Георгия Маленкова.
Таким образом, будущие главные участники этой истории Маленков и Лозовский были не просто знакомы, они с 1920-х годов состояли в родственных отношениях.
В 1941 году по решению Политбюро был создан Еврейский антифашистский комитет при Совинформбюро, непосредственным куратором которого стал Лозовский. Маленков к ЕАК в то время отношения не имел, но в 1943 году именно он рассматривал письмо академика Лины Штерн, члена президиума ЕАК. Она сообщала Сталину, что в стране поднимает голову антисемитизм, возможно, антисемиты есть даже в аппарате ЦК. Маленков «принял меры». Личное знакомство Георгия Максимилиановича и Лины Соломоновны продолжилось и сыграло важную роль в нашей истории.
Следующее пересечение произошло в 1944 году, когда Владимир Шамберг, товарищ Маленкова еще с 1920-х годов, унаследовавший его пост по управлению партийными кадрами (с другим названием – Организационно-инструкторский отдел ЦК), отправил своему патрону служебную записку о недостаточной активности Крымского обкома партии по продвижению наверх идеи о выселении из области татарского населения.
Датировка записки – 11 апреля 1944 года – логична. Как раз началась операция Красной армии по освобождению Крыма от немецких и румынских оккупантов. Но с чего вдруг Шамберг сам проявил интерес к теме выселения из Крыма татар и привлек к этому вопросу внимание Маленкова? Ответ на этот вопрос, возможно, кроется в родственных связях.
Дело в том, что непосредственный куратор ЕАК Соломон Лозовский был в то время женат в третий раз – на Софье Абрамовне Шамберг, родной сестре Михаила Шамберга. А старшая дочь Лозовского Вера Дридзо в 1924 году вышла замуж за Михаила Шамберга, превратив видных большевиков в близких, хотя и трудно классифицируемых родственников.
Но степень родства в данном случае не принципиальна. Важнее, что еще в феврале 1944 года Лозовский принимал самое активное участие в подготовке печально знаменитой «Записки о Крыме» на имя Вячеслава Молотова, составленной по его поручению руководителями ЕАК Михоэлсом, Эпштейном и Фефером. И если Шамберг об этом письме знал, то его активность в данном вопросе вполне объяснима. Особенно с учетом того, что и Маленков еще 28 февраля копию «Записки» должен был получить и прочитать. Если же учесть, что в это время у дочери Маленкова Воли и сына Шамберга, внука Лозовского, Владимира развивался бурный роман, закончившийся браком через год, любое взаимодействие в рамках этой большой семьи представляется логичным и ожидаемым.
Крымская Калифорния
Примерно через месяц, в мае 1944 года, Лаврентий Берия выходит прямо на Сталина с предложением выселить крымских татар в Узбекистан. Вождь одобряет. Само собой, никакой «Еврейской ССР» в Крыму Сталин создавать не собирался, но в сложной геополитической игре Черчилля и Рузвельта по недопущению создания в Палестине еврейского государства эта депортация могла выглядеть как приглашение заинтересованных стран и организаций к сотрудничеству для создания в Крыму альтернативного Израилю проекта.
По некоторым данным, последний раз вопрос Крымской Калифорнии всерьез обсуждался на Ялтинской конференции в феврале 1945 года. Но после смерти Рузвельта (12 апреля 1945) и потери Черчиллем поста премьер-министра (26 июля 1945) и их преемники, и сам Сталин потеряли даже надуманный интерес к проекту «Еврейской ССР» в Крыму. Об этом вспомнят позже.
1946 год был неудачным и для ЕАК, и для Маленкова. Виктор Абакумов, руководитель Смерша, предоставил Сталину данные о некачественной работе руководителей советской авиационной отрасли во время войны. Сталин Абакумову поверил, «авиаторы» – Новиков, Шахурин – оказались в тюрьме.
Вот что пишет в мемуарах сын Никиты Хрущева Сергей: «Рикошетом «дело авиаторов» ударило по Маленкову. Во время войны в Государственном комитете обороны он надзирал за авиационной промышленностью. В апреле 1946 года его, всего месяц назад избранного на Пленуме ЦК одновременно в Политбюро, Оргбюро и Секретариат ЦК (такой чести в советском руководстве удостаивались еще только два человека – сам Сталин и его правая рука Андрей Александрович Жданов), убрали из секретарей ЦК и оставили вообще не у дел…
В начале мая обеспокоенный Лозовский позвал к себе внука и под большим секретом показал ему только что доставленное Постановление ЦК об отстранении Маленкова от должности секретаря ЦК за потворство бракоделам-авиаторам. Сформулировано оно лично Сталиным в тонах, не суливших Маленкову ничего хорошего: «Установлено, что т. Маленков как шеф над авиационной промышленностью и по приемке самолетов – над военно-воздушными силами, морально отвечает за те безобразия, которые вскрыты в работе этих ведомств (выпуск и приемка недоброкачественных самолетов), что он, зная об этих безобразиях, не сигнализировал о них в ЦК ВКП(б)».
– Вы должны приготовиться, – посоветовал Шамбергу Соломон Абрамович. К чему следует готовиться, Лозовский хорошо знал, а Володя, несмотря на свою молодость, догадывался.
«Володя» – это Владимир Шамберг, на тот момент уже не только внук Лозовского, но и зять Маленкова.
Госбезопасность начинает копать
Ставший в мае 1946 года министром госбезопасности Абакумов начал проявлять повышенное внимание к ЕАК. Это привело к отправке в октябре того же года в ЦК ВКП(б) записки «О националистических проявлениях некоторых работников Еврейского антифашистского комитета». Новый (с апреля 1946-го) заведующий отделом внешней политики ЦК Михаил Суслов организовал проверку и уже 19 ноября того же года доложил в ЦК о том, что Еврейский антифашистский комитет желательно закрыть.
Это, кстати, было бы неплохим решением, тем более что в своей записке Суслов руководство ЕАК больше хвалил, чем ругал. Но изменившаяся внешнеполитическая обстановка – принятие Сталиным вместо нейтральной позиции в палестинском конфликте курса на поддержку сионистов в противовес «реакционным арабским режимам и стоящим за их спинами британским империалистам» – привела к прекращению процесса ликвидации ЕАК.
Но работа комитета сворачивалась. Тираж «Черной книги» о преступлениях нацистов против еврейского населения СССР в октябре 1947 года был уничтожен. Лозовского уволили из МИДа и Совинформбюро, а в январе 1948 года произошло жестокое убийство Соломона Михоэлса в Минске сотрудниками госбезопасности – все это поставило точку в деятельности ЕАК. Его новые руководители – поэт Ицик Фефер, он же агент МГБ «Зорин», и кадровый чекист Григорий Хейфец – по сути, лишь собирали информацию о реакции советских евреев на образование Государства Израиль.
А звезда Маленкова засияла вновь. Уже осенью 1948 года Маленков не только вернул себе должность секретаря ЦК, но и сумел отстранить конкурента Алексея Кузнецова от кураторства госбезопасности. Кто из секретарей ЦК ВКП(б) затем курировал МГБ, точно неизвестно. Однако именно Маленков стал в это время человеком, который, несмотря на большую занятость, много времени уделял взаимодействию с чекистами, невзирая на плохие личные отношения с министром Абакумовым.
После признания Советским Союзом Государства Израиль между странами были установлены дипломатические отношения. И в начале сентября 1948 года посол Израиля Голда Меир прибыла в Москву. Полина Семеновна Жемчужина установила с ней не просто дружеские, а демонстративно дружеские отношения. Госбезопасность такой повод упустить не могла – и начала копать.
В сборе компромата на Полину Жемчужину чекисты использовали ЕАК. Уже с зимы 1948 года член комитета Гринберг сидел на Лубянке и давал показания. Связать его рассказы о национализме уже мертвого Михоэлса с хорошо знакомой с Михоэлсом Жемчужиной было для абакумовских следователей делом техники. Тем более что в Киеве 16 сентября украинские чекисты арестовали другого еаковца, поэта Гофштейна. В отличие от коллег, пишущих на идише, Гофштейн был сторонником языка иврит, за агитацию в пользу которого и был заподозрен в шпионаже.
На основании выбитых из Гофштейна и Гринберга показаний следователи слепили схему будущего «дела ЕАК». Для получения нужного компромата на Жемчужину в Москве арестовали имеющего минимальное отношение к ЕАК, но знающего о дружбе Жемчужиной и Михоэлса руководителя еврейского театра ГОСЕТ Зускина, а также поэта Ицика Фефера, руководителя ЕАК, по совместительству, напомним, агента МГБ по кличке «Зорин».
На основании их показаний следователям удалось добиться ареста Жемчужиной и закрытия ЕАК. Правда, в ноябре 1948 года Сталин и Молотов еще письменно предупреждали Абакумова «пока никого (из руководства ЕАК. – М.Б.) не арестовывать». Но по итогам совместной работы следователей и Фефера (на суде в 1952 году Лозовский отнюдь не случайно назовет последнего свидетелем обвинения) в деле появились необходимые материалы. И уже в январе начались повальные аресты членов уже несуществующего комитета, в том числе и единственной крупной с точки зрения возможной теории заговора фигуры – члена ЦК ВКП(б), старого большевика Лозовского.
Чужая родня
Аресту предшествовал жесткий допрос, в котором участвовал Маленков, накануне организовавший экстренный развод своей дочери с внуком Лозовского. Правда, в итоге опытный аппаратчик все же попытался спасти родственника, он зафиксировал в докладной записке предложение исключить Лозовского из ЦК, оставив в партии. Коммунистов по негласным советским правилам арестовывать было нельзя. Но абакумовские следователи в этой ситуации оказались убедительнее.
Вскоре исключенный решением Политбюро из ВКП(б) Лозовский и многие его коллеги по ЕАК были арестованы. Возможно, важную роль сыграло переданное Фефером Абакумову «письмо о Крыме», о котором знали Молотов, Маленков и Лозовский, но не знали Сталин и Абакумов. Это письмо и стало тем самым козырем следствия, который позволил министру государственной безопасности сыграть на мнительности и шпиономании Сталина и его соратников, чтобы упрятать невинных людей за решетку.
Жемчужину через какое-то время сослали в Казахстан, а «разоблаченных еврейских националистов» из ЕАК Абакумов через год с небольшим предложил расстрелять. 23 марта 1950 года министр госбезопасности отправляет Сталину список из 85 кандидатов на расстрел – в том числе и 16 еаковцев.
Даже беглого прочтения «доказательств преступлений», представленных следствием, вождю оказалось достаточно, чтобы заметить полное отсутствие какого-либо результата от более чем годичной работы следственной группы. Сталин расстрельный список не утвердил. А летом 1951 года и Абакумов, и его главные следователи сами оказались в Лефортове. Причем главную роль в аресте Абакумова сыграл Маленков, именно к нему пришел с доносом на начальника следователь МГБ Рюмин.
Впоследствии высказывались предположения, что главным аргументом Рюмина была информация о том, что Абакумов начал собирать компромат на самого Георгия Максимилиановича.
В итоге министром госбезопасности стал партаппаратчик Семен Игнатьев – давняя креатура Маленкова. Казалось бы, самое время выручить из беды старого товарища и родственника Соломона Лозовского. Но происходит противоположное: Игнатьев и Рюмин рьяно возобновляют следствие по «делу ЕАК». Уже весной 1952 года Игнатьев предлагает судить всех 15 членов комитета, кто еще не осужден по смежным делам, и приговорить – кроме академика Лины Штерн – к смертной казни.
Открывшийся 18 мая 1952 года военный суд над членами ЕАК (ни одного военного в их числе не было) проходил нестандартно. Подсудимые получили возможность обсуждать и собственные показания, и показания свидетелей, и даже экспертные заключения. Дело рассыпалось: обвинения в «еврейском национализме» и «шпионаже» основывались на самооговорах и показаниях Фефера. Некоторым обвиняемым вообще нечего было предъявить даже и по таким основаниям.
В итоге председательствующий Чепцов – не бог весть какой гуманист, который до того уже вынес смертный приговор двум членам ЕАК по «делу автомобильного завода ЗИС», – попытался отправить «дело ЕАК» на доследование.
Он обошел все формальные инстанции – Верховный суд, прокуратуру, Комитет партийного контроля, Президиум Верховного Совета, – но нигде не получил конкретного ответа. В конце концов Чепцов попал на прием к Пантелеймону Пономаренко – секретарю ЦК ВКП(Б). Тот порекомендовал судье обратиться к Маленкову, которого знал еще по работе в ОРПО.
Но в кабинете Маленкова товарища Чепцова ожидали министр госбезопасности Игнатьев и глава следственной части Рюмин – творцы обвинительного заключения по «делу ЕАК». Получив от Маленкова прямое указание вынести приговор, соответствующий предложениям Игнатьева, с формулировкой «этим делом Политбюро ЦК занималось три раза, выполняйте решение Политбюро!», суд вынес расстрельный приговор.
Не остались в живых ни в чем не виноватые даже по версии следствия Зускин и Ватенберг-Островская, случайно попавший в число обвиняемых Тальми, родственник Маленкова Лозовский, необходимый тому же Рюмину для будущего «дела врачей» Шимелиович, агент МГБ Фефер.
Зато академик Лина Штерн, смелая женщина, позволявшая себе куда больше высказываний, которые усердно квалифицировались следователями как «националистические» – причем не в кулуарах, а открыто, – была приговорена «всего лишь» к нескольким годам ссылки. Попытки объяснить это решение желанием Сталина воспользоваться ее работами для продления своей жизни неубедительны. Сталин не доверял врачам, особенно в 1952 году, и предпочитал лечение народными кавказскими методами. А вот Маленков был человеком и образованным, и близким к медицине: к примеру, главный кремлевский врач профессор Виноградов был другом семьи Георгия Максимилиановича.
Так что жизнь Лине Штерн спасла все-таки ее смелость. Личное знакомство в 1943 году с Маленковым позволило ей и в тюрьме заниматься научной работой. Рукопись Лины Штерн о лечении рака забрал Игнатьев, но вряд ли малообразованному аппаратчику она была интересна. А вот Маленков, человек с хорошими знаниями физики и интересующийся естественно-научными основами медицины, безусловно, с интересом ее труд прочитал. И сохранил жизнь первой в СССР и в мире женщине-академику. Старый же большевик Лозовский разделил судьбу большинства своих соратников по ленинской гвардии, окончив жизнь в подвалах госбезопасности.
Интересно, что Лаврентий Берия после смерти Сталина начал активно копать под руководство МГБ и лично министра Игнатьева. Но на следующий же день, после того как он предложил коллегам из Политбюро арестовать Игнатьева и расследовать его деятельность, что-то пошло не так. «Большого мингрела» самого арестовали прямо на заседании политбюро.
А Полина Жемчужина, ради приговора которой и затевалось «дело ЕАК», освободилась уже весной 1953 года и вернулась в семью. Встречалась ли она потом со своей хорошей знакомой Линой Штерн, которая несколько позже тоже вернулась из казахстанской ссылки в Москву, неизвестно.
