Андрей Ваганов Существует ли для России риск попасть в технологическую зависимость от Китая; как грамотно выстроить баланс во взаимоотношениях нашей страны между Западом и Востоком; какова может быть роль в решении обозначенных проблем академических структур – об этом в интервью заместителю главного редактора «НГ», ответственному редактору приложения «НГ-наука» Андрею ВАГАНОВУ рассказывает доктор филологических наук, и.о. директора Института Китая и современной Азии РАН, декан Финансового университета при Правительстве РФ Кирилл БАБАЕВ.
– Кирилл Владимирович, 10 июля 2022 года Институт Дальнего Востока Российской Академии наук (ИДВ РАН) получил новое название – Институт Китая и современной Азии РАН (ИКСА РАН). Если раньше институт имел статус федерального государственного бюджетного учреждения науки (ФГБУН), то теперь, вместе с новым названием, вы стали федеральным государственным автономным учреждением науки (ФГАУН). Это повышение в статусе или понижение? Поздравлять вас или сочувствовать?
– Разумеется, это важное и позитивное изменение. Во-первых, в нашем названии теперь закреплен главный предмет наших исследований. Мы являемся флагманским научным институтом по изучению и анализу нашего восточного соседа, крупнейшего стратегического и торгового партнера. Кроме того, в последнее время Китай приобретает для российской внешней политики и внешнеэкономической деятельности чрезвычайно важное значение.
В КНР, как известно, давно функционирует Институт России, стран Восточной Европы и Центральной Азии Китайской академии общественных наук, так что совершенно естественно, что и у нас должен быть научный центр, по своему названию ориентированный на Китай и окружающие его страны. Кроме того, термин «Дальний Восток» все же в большей степени относится к российским дальневосточным регионам – мы с ними активно сотрудничаем, но не изучаем их.
– Означает ли изменение названия, – по-моему, оно стало более конкретным и в географическом, и в историческом смысле, – что ИКСА РАН «дрейфует» в сторону более прикладных здесь и сейчас актуальных исследований? Ощущение, что государственному и политическому руководству страны сейчас остро не хватает квалифицированной экспертизы в этой области.
– Да, именно такую экспертизу мы и предоставляем как правительству, так и вузам и российским компаниям, желающим делать бизнес с китайскими партнерами. Мы в последнее время стали готовить много аналитики по текущим событиям, докладов по ситуации в Китае, вокруг него, в целом в АТР, в отношениях между Россией и странами региона. «Разворот на Восток» – вопрос стратегический, и мы помогаем государству сформировать эту стратегию, строим научную базу для всей восточной политики нашего государства. И полагаем, что для России сегодня это один из важнейших вопросов развития.
– В этом году эксперты Центр безопасности и новых технологий (Center for security and emerging technology, CSET) Джорджтаунского университета (США), проанализировав работу более 140 китайских дипломатов по науке и технологиям (S&T diplomats) за пятилетку 2015–2020 годов в 52 странах, пришли к выводу, что главной страной – донором новых технологий для Поднебесной стала Россия: 112 технологических проектов с китайскими товарищами. США – на втором месте, 77 проектов. Вместе с тем именно в последние годы около десятка российских ученых были обвинены в шпионаже в пользу Китая. Самый свежий пример – арест двух физиков из Сибирского отделения Российской академии наук: Дмитрия Колкера и Анатолия Маслова… Это уже выглядит как некая системная проблема во взаимоотношениях наших стран. В чем тут дело, по вашему мнению? Какова должна быть «линия поведения» нашей страны в этой ситуации? И как работать в такой реальности академическому синологу?
– Разумеется, в международных связях сегодня приходится соблюдать осторожность, но ничего необычного здесь нет. Технологическое соперничество в мире обостряется на глазах – значит, активизируются и разведслужбы. Ученому нужно отдавать себе отчет в том, что интересы страны должны соблюдаться в первую очередь, какими бы дружескими ни были отношения с зарубежными коллегами. И трижды думать, прежде чем делиться результатами своей работы с ними: особенно в таких чувствительных областях, как физика. Мы активно работаем с нашими коллегами из спецслужб и благодарны им за помощь и своевременные советы.
– Институт статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ, применив систему интеллектуального анализа больших данных iFORA, выявил актуальные цели, тренды и приоритетные направления научно-технической политики Китая. К 2035 году КНР планирует стать мировым лидером в инновациях. В частности, в информационных технологиях, квантовой информатике, биотехнологии, в генетических технологиях, в освоении морского, воздушного и космического пространства, в создании новых материалов и энергетике (водородной в частности)… В общем, сложно сказать, в каком направлении китайцы не намерены стать лидерами. Как вы считаете, это несет какие-то риски для России? Ведь если сегодня выявилась критическая зависимость отечественной экономики от западных технологий (и, кстати, японских и южнокорейских), то не попадем ли мы в будущем в такую же «китайскую» ловушку?
– Да, я читал отчет ВШЭ, прекрасный анализ. Действительно, зависимость от западных поставщиков, оборудования, технологий сыграла с нами злую шутку, когда Запад резко перешел к политике железного занавеса. Важно теперь не повторить сделанных ошибок в отношении стран Востока. Россия должна уверенно стоять на двух ногах, выстраивая взаимовыгодные отношения со всеми крупными мировыми игроками, заимствуя лучшие практики – только тогда ее технологическое развитие будет успешным.
Я поэтому убежден, что «разворот на Восток» нужно рассматривать не как «поворот спиной к Европе», а как выстраивание разумного баланса между западным и восточным векторами нашего технологического взаимодействия. Это единственный путь к технологической самостоятельности в высококонкурентном мире.
– Мне давно запомнилась китайская поговорка: «Если долго сидеть на берегу реки, то мимо проплывет труп твоего врага». То есть китайское общество – это общество долгой воли. Пример с Тайванем, а раньше с Гонконгом – хорошая иллюстрация этому. Еще в 2016 году директор Центра китайских исследований Гудзоновского института Майкл Пиллсбери отмечал, что КНР, в ознаменование 100-летия китайской революции, к 2049 году планирует стать единственной супердержавой в мире. Русский менталитет, наоборот, часто характеризуют как менталитет людей, способных на титаническое, одномоментное сверхусилие, но долговременные проекты – это не для нас. Примеров тоже хватает. Насколько эффективным может быть сотрудничество культур с такими разными фенотипами?
– Разумеется, нас и Китай, вообще Восток, сегодня разделяет гигантское пространство. Но именно поэтому задача изучить Восток, понять его культуру, мышление, методы управления, экономические и научные модели является такой интересной. Российские и китайские принципы, взгляды и глобальные интересы сегодня во многом совпадают – что гарантирует успешное сотрудничество между нашими странами и народами.
Убежден, что научное изучение и практическое сотрудничество – два важнейших инструмента, чтобы со временем лучше понять друг друга и взять от соседа то лучшее, что может быть применено у нас дома. Собственно, именно этой увлекательной задаче и посвящена работа нашего Института Китая и современной Азии РАН.
