Дмитрий Боровиков: Цена на углерод – не угроза экономике, а драйвер устойчивого инвестиционного роста российского ВВП

Для достижения амбициозных климатических целей во всем мире нужно будет разработать новые механизмы. Фото Reuters

Климатическая повестка набирает обороты. Россия с каждым днем активно включается в международное движение по сдерживанию роста глобальной температуры. На прошлой неделе вышел список поручений президента Владимира Путина правительству. Перед премьером Михаилом Мишустиным, исполнительной властью в целом и куратором климатической повестки в правительстве Андреем Белоусовым лично стоит амбициозная задача по разработке конкретных мер, которые обеспечат, с одной стороны, устойчивый рост экономики, а с другой – углеродную нейтральность страны к 2060 году.

В годы обострившейся в пандемию тенденции к экономическому национализму зеленая повестка становится на удивление общим знаменателем, объединяющим даже США и Китай. Мир твердо намерен к середине столетия перейти к углеродонейтральной модели развития. Почти 90% глобальных выбросов СО2 покрывается теми или иными декларациями по их снижению. При этом действия финансового и корпоративного секторов становятся решительнее и опережают международные дипломатические усилия.

Многим сторонним наблюдателям результаты первого после Парижского соглашения отчетного саммита по климату показались скромными: в Глазго не было революционных решений или ярких речей. Саммит проходил на фоне энергокризиса в Европе, вызванного дефицитом газа и отсутствием достаточных резервных мощностей, и это добавило скепсиса относительно приверженности мировых лидеров зеленой повестке.

Но, на мой взгляд, в Глазго прозвучали важнейшие заявления, имеющие последствия для дальнейшей деловой практики и политики финансирования различных проектов.

В первую очередь хочется отметить, что финальный документ саммита, Климатический пакт, поддержали все страны-участницы, что само по себе стало небывалым дипломатическим успехом в сфере глобальной повестки устойчивого развития. Некоторые из пунктов коммюнике кажутся судьбоносными. Например, впервые прописаны цели по отказу от сжигания угля, если только выбрасываемый СО2 не улавливается специальными системами. Также все страны согласились прекратить финансирование неэффективных углеводородных проектов (что это означает на практике – еще предстоит узнать). Такого рода заявления, согласованные всеми участниками, звучат впервые.

Также в Глазго было объявлено о нескольких важных решениях, поддержку которых получили десятки стран: о необходимости снижения выбросов метана, о недопущении дальнейшего сокращения площади лесов. Немаловажно, что на полях форума было достигнуто соглашение о сотрудничестве между Китаем и США – двумя главными эмиттерами парниковых газов.

Кроме того, был выдвинут целый ряд корпоративных инициатив. Самая заметная из них – инициатива сотен международных финансовых институтов Glasgow Financial Alliance for Net Zero (GFANZ). Участники GFANZ, в управлении которых находится около 130 трлн долл., разработают план по достижению нулевых выбросов их портфельных компаний и финансируемых проектов.

По итогам саммита обязательствами покрыто более 90% глобальных выбросов парниковых газов, а крупнейшие экономики мира взяли на себя обязательства достигнуть углеродной нейтральности: ЕС, США, Япония, Бразилия – к 2050 году, Россия, Китай – к 2060 году, Индия – к 2070 году.

Как отстоять интересы России

Россия отныне выступает полноценной участницей международного климатического диалога. Почти пять лет с заключения Парижского соглашения российские чиновники и бизнесмены, казалось, старательно не придавали значения международной климатической повестке, объясняя это тем, что Россия и так снизила выбросы в сравнении с 1990 годом, и делать в этом направлении более ничего не нужно. Теперь тектонические сдвиги очевидны: сначала президент Путин объявил о цели по углеродной нейтральности, затем и многие министерства начали актуализировать свою риторику. Вероятно, раньше чиновников необходимость активных мер в сфере декарбонизации осознал бизнес. Российские предприятия уже столкнулись на практике с зеленой повесткой: кто-то, как РУСАЛ, СИБУР и «Норникель», видит спрос на низкоуглеродную продукцию в своих отношениях с торговыми партнерами. Кто-то, как РЖД, потерял часть финансового ресурса в силу нежелания международных инвесторов иметь дело с облигациями компании, которая перевозит уголь.

В ходе саммита были подтверждены озвученные в октябре 2021 года президентом Путиным приоритеты: обеспечение экономического роста при низкоуглеродном векторе развития экономики с целью достижения углеродной нейтральности не позднее 2060 года. Наша страна ожидаемо присоединилась к глобальной инициативе по недопущению незаконной вырубки лесов.

Комментируя результаты саммита, спецпредставитель президента Руслан Эдельгериев отметил, что наша делегация вернулась со щитом, то есть отстояла интересы России, причем даже сверх изначальных ожиданий.

Отдельно ярко прозвучали тезисы представителей Минэнерго Павла Сорокина и Андрея Максимова об адаптации российской энергостратегии к целям углеродной нейтральности. Для выполнения планов по целевым объемам ВИЭ к 2030 и 2050 годам уже со следующего года России нужно будет вводить на 1–1,5 ГВт мощностей ВИЭ больше, чем сейчас. А это означает удвоение-утроение текущих темпов. Отметим, что при этом в реальности пока отсутствуют механизмы, способные обеспечить такой амбициозный темп.

Углерод в обмен на инвестиции

Принятые Россией обязательства означают, что за 40 лет нашей стране нужно будет найти способ снизить фактические выбросы парниковых газов, а те, что снизить не получится, – поглотить при помощи лесов, так называемых климатических проектов и иных способов.

При этом важно, помимо усилий по пересчету поглощающей способности лесов, разработать реальные амбициозные планы по сокращению эмиссии парниковых газов в промышленности и энергетике, и лишь те выбросы, которые не поддаются сокращению, компенсировать за счет лесов и иных мероприятий. Без четкого вектора на снижение выбросов в абсолютном выражении наш бизнес неизбежно столкнется с потерей экспортных рынков и утратой существенных финансовых ресурсов: под угрозой нефтехимия, металлургия, удобрения и, возможно, даже нефтегазовая отрасль. На прошлой неделе прогремела новость об отказе французских банков (под давлением экологических движений) по финансированию крупнейшего российского проекта по сжижению природного газа – «Арктик СПГ-2», компании НОВАТЭК. Вероятно, таких новостей будет все больше: без четких планов декарбонизации компании начнут терять доступ к финансовым рынкам.

Еще год назад в отношении цены на углерод в нашей стране превалировала негативная риторика. Теперь все чаще и от чиновников, и от промышленности слышится тезис о необходимости внедрения системы торговли углеродными выбросами как фактора, обеспечивающего приоритет зеленых и устойчивых технологий, а также как способа сохранить внутри страны деньги экспортеров, которые в противном случае уйдут в ЕС в виде трансграничного углеродного налога. Будучи уплаченными в России, эти средства могут использоваться для финансирования проектов зеленой экономики, если законодательно будет закреплена необходимость целевого использования средств только для устойчивых инвестпроектов. О необходимости создания российской ETS (Emission Trading System) и появлении цены на углерод недавно высказывались Дмитрий Конов, председатель правления СИБУР Холдинга, и Леонид Федун, совладелец ЛУКОЙЛа. О необходимости готовить бизнес-модели к появлению углеродного налога говорил в своем интервью для РБК глава золотодобывающей компании «Полюс» Павел Грачев.

Важно обеспечить сопряжение нашей системы торговли выбросами с иными международными системами, в первую очередь внедренными нашими торговыми партнерами. Пальму первенства держит ЕС – тут самая зрелая и развитая система. Отметим, что в рамках европейской системы жестко ограничены варианты реализации компенсирующих мероприятий по выбросам и приоритет установлен в сторону стимулирования прямого снижения выбросов, а не их компенсации. Это важно учитывать в рамках чрезмерного устремления ряда наших чиновников в сторону лесоклиматических проектов. С высокой долей уверенности можно сказать, что использование этого инструмента будут пытаться ограничивать. Такие офсеты в отсутствие снижения выбросов в номинальном выражении можно сравнить со средневековыми индульгенциями в католицизме: вместо отказа от греховных деяний прихожане откупались платежом в адрес церкви.

Практические шаги в направлении системы торговли выбросами уже заложены в пилотный климатический проект регулирования по Сахалину. Но экономика Сахалина составляет около 1% российского ВВП, и для проведения полноценного эксперимента необходимо включить и другие регионы. Это может быть экспортно-активный Северо-Запад или территория арктического пояса, в которую попадает целый ряд крупных промышленных кластеров («Норникель», НОВАТЭК, «Роснефть» и т.д.). Предоставление нашим промышленникам инструментов по оплате выбросов СО2 позволит им вести полноценные торговые отношения с партнерами в Европе, Азии, где такие системы уже внедрены. А собранные средства использовать для обеспечения инвестиционного процесса в России, если это оформить законодательно. Увидеть в углеродном регулировании возможности предлагает и зампред ВТБ Юрий Соловьев в своей недавней колонке для РБК. Он упоминает, что уже на горизонте 2030 года оборот углеродного рынка может составить впечатляющие 300 млрд долл.

Мы провели примерный расчет экономического эффекта от появления углеродного рынка в России. Так, по нашим расчетам, при оплате основными отраслями промышленности 15% квот (на первом этапе) по цене на углерод в размере 20 евро за тонну объем ежегодной оплаты выбросов СО2 составит 6,4 млрд евро. Напомним, что в 2021 году средняя цена СО2 в системе ЕС составляла 50–70 евро за тонну. Пилотная цена в Китае, где уже более года функционирует такая система, – около 9 евро. Для российской системы законодателям стоит предусмотреть обязательство направлять собранные участниками системы средства на финансирование проектов в области зеленой экономики, инициатив по дальнейшей декарбонизации. Используя значения мультипликативного эффекта от инвестиций в российской экономике в размере 2 (согласно оценке Министерства экономического развития), получим дополнительный ежегодный прирост ВВП около 0,8–1% в год. Рост цены на углерод будет только увеличивать данные цифры. При этом, по недавним оценкам аналитиков ВТБ Капитал (отчет «ESG и декарбонизация»), даже цена выбросов в пределах 25–30 евро за тонну позволит декарбонизировать более половины промышленных выбросов СО2. А при таких ценах эффект на рост ВВП может достигать и 1,5%.

Таким образом, цена на углерод – это не издержки экономики, а потенциально мощнейший двигатель нового инвестиционного цикла в российской экономике на базе принципов устойчивого развития и декарбонизации. При правильной политике действий российские компании могут от такого энергоперехода не потерять, а приобрести. Логика инвестиционного мультиплицирования и правильного аллоцирования средств, собираемых от функционирования рынка углеродных квот, позволит не реализоваться негативным сценариям от аналитиков Всемирного банка, которые считают, что в силу реактивности действий России она не станет бенефициаром российского энергоперехода. А ведь наша страна не только лидер по запасам углеводородов, но и лидер по природному потенциалу возобновляемой энергетики – солнечной, ветровой и приливной. Нужно только правильно реализовать это преимущество.

Адаптация энергорынка к условиям декарбонизации

В дополнение к системе торговли выбросами на рынке электроэнергетики (отвечающей почти за половину российских парниковых выбросов) необходимо создать условия для развития возобновляемых источников энергии (ВИЭ) без нагрузки на потребителя. Для этого нужен доступ ВИЭ в энергетический рынок без коммерческих и технологических барьеров. В частности, сейчас ВИЭ не может претендовать на значительную часть доходов с энергорынка: российский рынок электроэнергии построен исторически на базе двуставочной модели – оплаты за произведенные киловатт-часы и подключенную мощность. Но мощность ВИЭ не является гарантированным параметром, отсюда – потенциальное обнуление этого компонента платежа. При этом такое разделение на фоне значительного избытка мощности в энергосистеме становится искусственным – и рынок мог бы перейти на одноставку с одновременным формированием рынка системных услуг для поддержания надежности в системе. Эти изменения назрели, особенно в свете того, что предыдущая модель устарела и не дает возможности получать ВИЭ оплату с рынка на уровне тепловых, атомных или гидроэлектростанций (тоже, кстати, нестабильных). Такие изменения придутся по вкусу потребителям: они неоднократно выступали за рост генерации из возобновляемых источников при условии паритета оплаты с сущестсвующими электростанциями.

Другой важный компонент зеленого развития находится в области создания системы долгосрочных двусторонних договоров между промышленными потребителями и производителями энергии на базе ВИЭ. Такая система должна обеспечить гарантии инвесторам в возобновляемые источники энергии, а заинтересованным потребителям дать энергию без выбросов CO2 по разумной цене. Это еще один минус двуставочной модели рынка: система оплаты энергии на оптовом рынке не позволяет создать стимулы для таких отношений. Нужна либо глубинная реформа модели энергорынка, миграция в сторону одноставочной модели, появления рынка системных услуг, или же менее существенные сдвиги, например введение единой ценовой надбавки на поддержание целостности энергорынка при предоставлении участникам свободы отношений сверх этого абонентского платежа. Этот вопрос стал основным в ходе обсуждений на профильной энергетической конференции «Совета рынка», прошедшей в октябре в Сочи. Редкое единство мнений потребителей и многих производителей энергии, что такие изменения необходимы, вселяет надежду, что регуляторы в ближайшем будущем приступят к обновлению модели российского рынка. Иначе 97 ГВт ВИЭ к 2050 году в России не появятся.

Корпоративный запрос на зеленый драйвер роста

Активное участие России в проектах низкоуглеродного развития может переломить тенденцию отставания роста ВВП от среднемировых уровней. Появление нового направления для высокомультипликативных инвестиций, которое позволит направлять средства в промышленность и основной капитал, может дать ежегодный рост ВВП на 1–1,5%, значительно ускорив темпы роста нашей экономики.

Драйвером этого зеленого роста становится корпоративный сектор, который уже в ежедневном режиме ощущает важность создания условий для устойчивого развития и декарбонизации, что обеспечит не только процветание в долгосрочном периоде, но в первую очередь выживание здесь и сейчас.