Юрий Юдин
|
|
Советские утописты походили на ученых свифтовской Академии Лапуты, которые пытались извлечь из огурцов солнечные лучи, превратить лед в порох и спрясть материю из паутины. Иллюстрация Рекса Уистлера |
Утвердить три котла: с молоком матери-материи, с ледяною водой диалектики, с кипятком классовой борьбы. Искупать в них землю и фабрику, науки и искусства, стрекозу и муравья. В трех чанах топлено, в трех кровях купано, в трех мылах варено: чище мы чистого.
Образы утопии
С виду это чистилище напоминает Дом Соломона из «Новой Атлантиды» Бэкона. Глубокие рудники для концентрации и уплотнения: тут можно лечить нездоровые настроения и бальзамировать заживо. Высокие башни для прожаривания и проветривания; заодно могут служить лагерными вышками. Обширные водоемы с тузлуками и щелоками для засолки и химизации: экспериментируй – не хочу.
Ну и всякого рода каморки и карцеры. Где можно учинять гром и молнию, наблюдать самозарождение в подопытных телах червей и мошек, устраивать африканскую баню и арктический колотун. Все ради чистого знания, чистопсового дознания и чистосердечного признания.
Но есть и другой пример: свифтовская Академия Лапуты.
Солнечный свет из соленых огурцов обогреет тундру и окультурит лесостепь. Музыканты и математики у нас лучшие в мире, это я вам говорю, не собака лает. А две эти луны называются Страх и Ужас; советую поглядывать на них почаще. Нет, батенька, это малодушие, мыслящий человек должен себя заставлять.
Мириады учетных карточек, секретных досье и особых папок – это наш суперкомпьютер, работает без электричества. Партийные хлопальщики над каждым умником направят научную мысль по верной дороге. А зачем собачку надуваем? А она у нас в стратосферу полетит, станет легче воздуха. А что вы улыбаетесь? Хотите на ее место?
Нет, порох изо льда – это вчерашний день, лед сам по себе горюч, в нем бездна метаногидратов. А что народишко внизу исхудал и в лохмотьях – мы тут ни при чем, вы углеводороды с углеводами не путайте. И не надо нам здесь подсовывать, протаскивать нам здесь не надо. Ступайте, гражданин, не мешайте работать, рукопожатия отменяются, сделал свое дело – и уходи.
Но к началу 1930-х мятежный романтизм почти простыл. И хлопальщики решили вернуться к прежней системе, нашпиговав ее хорошенько партийным контролем. Утописты никуда не делись, но теперь они норовили подмять под себя консервативную науку и традиционные искусства.
От абстрактной тектологии Богданова – к ежовым рукавицам на ужовой поворозочке (все в землю лягут, все прахом будет, но некоторые перед смертью помучаются). От примочек Блонского и припарок Макаренко – к аграрному перевоспитанию по Лысенко (мордой – и в говно). От самопадающей башни Татлина – к тяжелозадому зиккурату Иофана (впотьмах и лысина светит).
И только в ученых шарашках еще теплился кое-какой романтизм. В извращенной форме, но все-таки. Строгая изоляция – сильная штука. Где-то на полпути между летающей Лапутой и воздушными тюрьмами Пиранези.
Песочные часы с лагерною пылью
Отечественная генетика немало претерпела от советской власти. Но советских генетиков не нужно представлять беззащитными жертвами.
В начале 1930-х генетики во главе с Николаем Вавиловым сами разогнали научную группу неоламаркистов. К этой группе принадлежали Евгений Смирнов (видный энтомолог), Юлий Вермель (зоолог, изучал механизмы развития и наследственности) и Борис Кузин (энтомолог, гидробиолог, друг и адресат стихотворных посланий Осипа Мандельштама).
«Если все живое лишь помарка/ За короткий выморочный день,/ На подвижной лестнице Ламарка/ Я займу последнюю ступень./ К кольчецам спущусь и к усоногим,/ Прошуршав средь ящериц и змей,/ По упругим сходням, по излогам/ Сокращусь, исчезну, как Протей./ Мы прошли разряды насекомых/ С наливными рюмочками глаз./ Он сказал: природа вся в разломах,/ Зренья нет – ты зришь в последний раз./ Он сказал: довольно полнозвучья,/ Ты напрасно Моцарта любил:/ Наступает глухота паучья,/ Здесь провал сильнее наших сил».
В глухой провал неоламаркисты и впрямь угодили раньше других. Генетики захватили их научные центры, включая Тимирязевскую академию. Ламаркисты были арестованы. Юлий Вермель погиб в лагере, Борис Кузин 18 лет провел в заключении и ссылке.
Так что в наступлении мичуринско-лысенковской биологии можно увидеть реванш ламаркизма – правда, вульгарно-пародийного. Впрочем, сам Лысенко от учения Жан-Батиста Ламарка всячески открещивался.
Формалисты и органицисты
Борис Гаспаров объясняет советские идеологические тенденции 1930-х годов сменой мыслительных парадигм. Эти парадигмы напоминают культуру 1 и культуру 2 по Владимиру Паперному. Но Гаспаров распространяет их и на науки – в частности на биологию и лингвистику.
В 1920-е годы господствовала парадигма, которую можно назвать формальной, конструктивистской или механической. Верили в единый научный поход, применимый к природе и обществу, к жизни и мертвой материи. В ходу были индустриальные и технические метафоры. Всякое развитие понималось как серия сдвигов между дискретными состояниями или компонентами структуры.
В искусстве эта парадигма дает динамический монтаж или статический коллаж. В архитектуре – конструктивизм, функционализм, рационализм. В словесности – нелинейное повествование и постоянное обновление языка и приемов. В филологии – формальную школу Шкловского–Тынянова–Якобсона, структурные исследования Проппа, диахроническую лингвистику Поливанова. В биологии – развитие генетики.
В конце 1920-х годов проявляется другая парадигма: органическая, эссенциальная, или неоромантическая. Она жестко разграничивает жизнь (биологическую и социальную) и косную материю. Организму свойственны целостность и взаимодействие со средой. Организм нельзя рассматривать отдельно от среды. Развитие сводится не к перестройке компонентов, а к врастанию в будущее.
В биологии этому подходу отвечают диалектический витализм Ольги Лепешинской и мичуринский ламаркизм Лысенко. В словесности – связное и плавное повествование «в формах самой жизни» и критика всяческого формализма. В филологии – яфетическая теория Марра и концепции Бахтина. В архитектуре – неоклассика в широком смысле, включая необарокко и ар-деко.
Механическая парадигма опирается на идеи Гуссерля (а в ретроспективе Гегеля), органическая парадигма – на идеи Бергсона (а в ретроспективе Шеллинга).
При этом обе парадигмы, по мнению Бориса Гаспарова, можно считать утопическими: «Безличный рационализм и бескомпромиссный детерминизм утопии 1920-х годов проложили путь коллективности и всеохватной целостности утопии 1930-х».
Гаспаров отмечает синхронность сессии ВАСХНИЛ 1936 года (где Лысенко впервые ополчился против генетиков) и принятия сталинской Конституции (вернувшей права лишенцам): «Человека больше не рассматривали как винтик в машине; в нем скорее предполагали клетку организма». Клетка эта может врастать в организм или отторгаться им – в любом случае органический сценарий соблюдается.
Все смешалось в общем танце
Концепция ясная и стройная, но на деле проявления этих парадигм причудливо перемешиваются.
Академик Марр выступает с яфетической теорией в 1923-м, когда об органической утопии нет еще и помину. Ламаркисты активизируются в СССР в 1924-м (причем именуют себя механоламаркистами). Генетики громят ламаркистов в начале 1930-х – хотя им, генетикам, пора бы уже отступать в панике.
Конструктивизм доминирует в архитектуре почти до середины 1930-х. Педагог-чекист Макаренко в 1934-м выдвигает индустриальную метафору воспитания. Авангардист Маяковский в 1935-м объявляется лучшим, талантливейшим. Авангардист Лисицкий в 1936-м назначен главным художником Всесоюзной сельхозвыставки, будущей ВДНХ.
Вместо лозунга «Техника решает всё» (1931) Сталин выдвигает лозунг «Кадры решают всё» (1934). Вот, казалось бы, торжество органической парадигмы.
Но кадры – это не только персонал работников (причем предельно обезличенный). Кадр в кино – это дискретная единица, объект монтажа. В метафорическом смысле быть очередным кадром в киноленте или рядовым кадром на кинофабрике – разница небольшая, чтобы не сказать несущественная.
Дело еще больше запутается, если мы обратим внимание на теорию советского экономического планирования. К середине 1920-х сложились две влиятельные школы: телеологическая (Глеб Кржижановский, Станислав Струмилин, Владимир Милютин) и генетическая (Владимир Базаров, Николай Кондратьев, Владимир Громан).
Фокус в том, что генетики-экономисты следовали скорее органической парадигме. Экономические планы должны исходить из существующих тенденций развития отраслей и рынков и бережно подталкивать их в желательном направлении. Тогда планирование будет реалистичным и обоснованным.
Телеологи были куда более радикальными. Их лидер Струмилин как-то проронил афоризм: лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие.
Телеологический подход предписывал идти от цели к средствам. В народное хозяйство следует спускать планы-задания, определенные партийными директивами. Роль плановиков – распределить конкретные задачи для отраслей и предприятий и увязать их между собою.
В год сталинского великого перелома (1929) дискуссия приобрела политический характер. Генетики от планирования потерпели поражение. Своей смертью среди них умер только Базаров, хотя и он не избежал ареста и ссылки. Среди телеологов тоже были жертвы, но их вождь Струмилин стал академиком-лауреатом и дожил до старости в почете.
На практике же методы планирования то и дело менялись. В периоды «бури и натиска» (индустриализация, война и послевоенное восстановление) верх брали радикалы-телеологи. В другие времена (вторая половина 1930-х, косыгинские реформы 1960-х) переходили к планированию «от достигнутого» в духе постепеновцев-генетиков.
Обстановочка
Советская власть любила самоучек типа Мичурина или Циолковского, Трофима Лысенко или Терентия Мальцева за то, что они подтверждали ее убеждения и догмы.
Академический ученый вовсе не сакральная фигура, его можно заменить выдвиженцем из пролетариев или крестьян. Поскольку среди партийцев, военачальников и инженеров незаменимых нет, тот же принцип следует распространить и на ученых. Сталин как-то обронил: «Гениев не бывает, их выдумали. Влияет обстановка, условия». Вполне ламаркистский подход.
При этом Лысенко очень хорошо умел формулировать то, что от него хотели услышать: «Для того чтобы получить определенный результат, нужно хотеть получить именно этот результат; если вы хотите получить определенный результат, вы его получите». Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики.
Или еще одна формулировочка: «Природа живого тела принципиально отличается от природы мертвого тела. Мертвое тело чем больше будет изолировано от воздействия или взаимодействия с условиями внешней среды, тем дольше оно останется тем, что оно есть. Живое же тело обязательно требует определенных условий внешней среды... Если живое тело изолировать от необходимых ему внешних условий, то оно перестанет быть живым, перестанет быть тем, что оно есть. В этом и заключается принципиальное различие природы живого и мертвого тела». Прямо-таки знамя органического вероучения.
Сталин склонился к ламаркизму под влиянием Энгельса, верившего в наследование благоприобретенных признаков. «Диалектика природы» Энгельса вышла по-русски в 1925-м. А пять лет спустя Сталин сообщил молодым философам Митину, Юдину и Ральцевичу на заседании партбюро Института красной профессуры (отделение философии и естествознания), что не принимает генетику Вейсмана.
Правда, стенограмма этого заседания тогда не была опубликована. До начала развернутого наступления на генетику оставалось еще шесть лет.
Чего боялся Сталин
Боялся ли Сталин отдельных наук или науки в целом? Если верить историкам и мемуаристам, психологам и психоаналитикам, Сталин много чего боялся.
Открытого пространства, дневного света, бывать на людях. Покидать Москву, летать на самолетах, сидеть на коне. Собственного тела, мужского тела, женского тела. Сапожников, пьяниц и побоев.
Старости и дряхлости. Воды и наготы. Смерти и бессонницы. Заговоров и покушений. Ядов и револьверов. Ножей и кинжалов. Ледорубов и альпенштоков. Врачей-убийц и собственных охранников.
Людей с тихим голосом и бесшумной походкою. Жен соратников и детей врагов народа. Партийных начетчиков и кремлевских библиотекарей. Еврейских комиссаров и безродных космополитов.
Возвратного тифа, гнойного перитонита, суставного ревматизма. Старческого радикулита, несварения желудка, апоплексического удара. Хронических ангин, приступов неврастении и зубной боли.
Змей и жаб. Масонов и розенкрейцеров. Муравьев и тараканов. Эсперантистов и краеведов. Собак и лошадей. Демографов и статистиков. Пауков и скорпионов. Парикмахеров и дантистов. Болтунов и остроумцев.
Ленина и Троцкого. Зиновьева и Каменева. Свердлова и Бухарина. Рыкова и Томского. Дзержинского и Менжинского. Фрунзе и Тухачевского. Сырцова и Рютина. Ягоды и Ежова. Кирова и Куйбышева. Кузнецова и Вознесенского. Берии и Абакумова. Жданова и Щербакова. Молотова и Кагановича.
Марии Спиридоновой и Фанни Каплан. Атамана Каледина и генерала Корнилова. Розы Люксембург и Розалии Землячки. Генерала Деникина и адмирала Колчака. Клары Цеткин и Надежды Крупской. Маршала Блюхера и маршала Жукова. Стукачки Николаенко и доносчицы Тимашук. Генерала Власова и генерала Власика.
Профессора Бехтерева и рокового диагноза. Оккультиста Гурджиева и гипнотизера Мессинга. Академика Сперанского и несбыточных надежд. Кремлевских врачей Плетнева и Левина. Прозектора Рапопорта и кишечной требухи. Профессоров-терапевтов Когана и Когана. Чучельника Збарского и хорошенькой перспективы. Академиков-терапевтов Виноградова и Вовси. Скульптора Манизера и посмертной маски.
Неумеренного рвения Товстухи. Секретов Глеба Бокия. Непомерного раболепия Поскребышева. Ригоризма Ивана Москвина. Непробудного лакейства Мехлиса. Солдатской матерщины генерала Апанасенко. Неимоверной исполнительности Вышинского. Твердолобости Арона Сольца.
Неистового академика Павлова. Надменного академика Марра. Учтивого академика Тарле. Прозорливого академика Варги. Энергичного академика Курчатова. Упрямого академика Капицы. Вероломного академика Богомольца.
Сумбура вместо музыки и балетной фальши. Композитора Шостаковича и пианистки Юдиной. Павлика Морозова и фильма «Бежин луг». Грубых схем вместо исторической правды. Режиссеров Александра Довженко и Ивана Кавалеридзе. Махновского Гуляйполя и фильма «Прометей».
Какофонии в архитектуре и художников-пачкунов. Режиссера Мейерхольда и актрисы Райх. Развратных комсомольцев и фильма «Закон жизни». Журналов «Звезда» и «Ленинград» и оперы «Великая дружба». Режиссера Михоэлса и актера Зускина. Малюты Скуратова и фильма «Иван Грозный».
Старого дурака Горького. Есенина и Мандельштама, Платонова и Бабеля. Липкого дурака Бедного. Замятина и Пильняка, Пастернака и Булгакова. Циничного дурака Авербаха. Кольцова и Эренбурга, Зощенко и Ахматовой. Наивного дурака Афиногенова. Да, еще Шолохова: чего он все время жалуется, все пишет и пишет.
Первой жены-покойницы и второй жены-покойницы. Сына Якова и сына Василия. Дочери Светланы и ее женихов. Душных объятий Аллилуевых и Сванидзе. Бесстыдства Авеля и упрямства Серго. Бакинских комиссаров и даже их теней. Да, еще Камо и других кавказских разбойников, пускай сидят там, не высовываются.
Разоблачений Троцкого и других изгнанников. Разоблачений Бажанова и других перебежчиков. Разоблачений Дана и других злопыхателей. Разоблачений Раскольникова и других невозвращенцев. Разоблачений Жида и других иностранных писак.
Патриархов и аксакалов. Юнцов и молокососов. Старообрядцев и обновленцев. Юродивых и страстотерпцев. Храбрецов и фанатиков. Паникеров и саботажников.
Политэмигрантов обоего вида: как наших, так и иноземцев. Старых большевиков и недобитых меньшевиков. Троцкистского охвостья и иностранных наймитов. Дряхлых политкаторжан, не к ночи будь помянуты, еще сниться начнут. Коминтерновцев: все они оборотни, десять раз перевербованные.
Украинской самостийности и белорусской партизанщины. Армянского коварства и азербайджанского лукавства. Русского бунта и стрелецкого бунта. Казацкой вольницы и сибирского простодушия. Крестьянского упрямства и кулачества как класса.
Ультиматума Керзона, хамства Пилсудского, линии Маннергейма. Вероломства Гитлера, хитрости Черчилля, тупости Рузвельта. Югославского выскочки Тито: возомнил о себе, ревизионист, сукин сын. Польского недоумка Гомулки: услужливый дурак опаснее врага.
Обвинений в агрессии и провокаций на границе. Войны с Германией, войны на два фронта, войны с Америкой, войны как таковой. Собственной армии, фронтовиков и ветеранов, празднования Дня Победы. «Пятой колонны», Четвертого интернационала, Третьего рейха, Второго пришествия.
Польских панов и румынских бояр. Грузинских меньшевиков и латышских стрелков. Немцев и японцев, китайцев и корейцев, поляков и евреев, русских и украинцев. Крымских татар и понтийских греков, турок-месхетинцев и финнов-ингерманландцев. Чеченцев и ингушей, калмыков и ногайцев, кабардинцев и балкарцев, курдов и ассирийцев.
В общем, биологи-генетики (которых громили 12 лет, но так и не добили окончательно) на этом фоне выглядят скромно.
Сталин-ламаркист
Почему Сталину пришелся по душе ламаркизм, понятно. Он мог составить теоретическую основу планов преобразования природы и воспитания нового человека. Условные рефлексы народонаселение выучивало хорошо, но Сталин мечтал о безусловных. Генетика же отрицала наследование приобретенных признаков. Это означало, что каждое поколение советских граждан придется воспитывать заново.
Труднее понять, почему вождю народов не нравились теория относительности и квантовая механика. Дискуссии об их «буржуазных основах» велись с 1935 года, а в 1948-м готовилось всесоюзное совещание по физике, где предполагалось разгромить их окончательно. Правда, физики во главе с Курчатовым заявили: либо дискуссия, либо атомная бомба. И погром физической науки не состоялся.
Причины этих идиосинкразий можно разглядеть в мировоззрении самого Сталина. Но разговор о них придется отложить до другого раза.
Константин Ремчуков 
комментарии(0)