Михаил Пантелеев
Дуче хотел превратить фашистскую партию в парламентскую наподобие социалистической, но для средних классов. Открытка 1926 года
Уже к 1923 году в коммунистической среде выкристаллизовались два мнения относительно сущности фашизма. Первое отстаивали Карл Радек и первый официальный руководитель Компартии Италии Амадео Бордига. Фашизм рассматривался как «политическое движение широких масс пролетаризирующейся мелкой буржуазии».
Второе мнение принадлежало зиновьевской фракции, а затем было перехвачено сталинским большинством Коминтерна. Его транслировали: в СССР – Николай Мещеряков, на международной арене – немец Герман Реммеле. Зиновьевцы и сталинисты утверждали, что «фашизм – это явная, ничем не прикрытая диктатура буржуазии».
Ошибки в дефиниции
Принятые летом 1924 года V конгрессом Коминтерна документы по данному вопросу оказались крайне противоречивыми. В резолюции «О фашизме» это движение объявлялось «одной из классических (как раз наоборот!!! – М.П.) форм контрреволюции в период развала капиталистического строя и пролетарской революции». Далее утверждалось, что «фашизм представляет собой боевое оружие крупной буржуазии в борьбе с пролетариатом, который она не в силах сломить путем законных государственных мер». И тут же в явном противоречии с выше сформулированным авторы резолюции добавляли: «Однако по социальному составу фашизм должен быть признан мелкобуржуазным движением. Питательной средой для его корней являются главным образом те средние слои буржуазии (уже средние!!! – М.П.), которые капиталистический кризис обрекает на гибель, а также элементы, деклассированные войной, как бывшие офицеры и пр., отчасти даже некоторые элементы пролетариата (уже пролетариат!!! – М.П.), горько разочаровавшиеся в своих надеждах на революцию и озлобленные».
Но в одновременно в опубликованной «Программе действий Итальянской Компартии» акценты были расставлены согласно позиции Амадео Бордиги. «Фашизм явился в Италии вооруженным движением наиболее энергичной и активной части мелкой буржуазии, которая хотела разрешить в свою и капитализма пользу положение, создавшееся в 1919–1920 годы вследствие разложения рабочего движения», – утверждалось в документе. Тут же он добавлял: «Фашистское движение с самого начала открыто поддерживалось государством и крупной промышленной и аграрной буржуазией».
В общем, можно сказать, что V конгресс предложил интерпретировать фашизм каждому коммунисту на свой лад! Вскоре, однако, поскольку и Карл Радек, и Амадео Бордига оказались в политической борьбе на стороне Льва Троцкого, их представление о фашизме было без особого шума предано Кремлем забвению.
Однако кто же был прав в споре? На самом деле обе группировки демонстрировали односторонность. Своеобразие, политическое новаторство фашизма как раз и заключалось в его дуализме, в сочетании в долгосрочной перспективе несочетаемого – мелкобуржуазного антикапиталистического революционаризма и вполне капиталистического империализма. В единстве фашизм существовал лишь в движении, а поэтому по мере упрочения фашизма у власти неизбежно возникал внутренний конфликт, разрешавшийся кровавыми разборками. Адольф Гитлер это прекрасно понимал, не забывая повторять: «Мы – движение. Ни одно слово не выразит нашу сущность лучше».
Итак, исторически фашизм представлял собой альянс мелкой буржуазии и крупного капитала против коммунизма и либерализма. Однако получавший поддержку государственных структур империалистический капитализм неизменно побеждал. В Германии его окончательная победа ознаменовалась «ночью длинных ножей», когда физически была ликвидирована верхушка штурмовиков во главе с Эрнстом Ремом, а также Грегор Штрассер. Этот эпизод истории хорошо известен.
Пока умножали сущности
Гораздо менее в исторической литературе отражен процесс приручения фашизма буржуазией в Италии. А ведь уже осенью 1921 года между Бенито Муссолини и главарями фашистских сквадр возник конфликт: дуче хотел превратить фашистскую партию в парламентскую наподобие социалистической, но для средних классов. «Расы» взбунтовались, открыто называя Муссолини предателем, и он отступил. Второй акт драмы состоялся через три года. 10 июня 1924 года группа фашистских бонз, большая часть которых состояла в масонской Ложе площади Иисуса шотландского обряда и была недовольна желанием Муссолини наладить сотрудничество с Ватиканом, организовала провокацию. Им удалось подговорить фашистского боевика Америго Думини убить очень популярного оппозиционера – секретаря Унитарной социалистической партии Джакомо Маттеотти, намекнув, что таково желание самого дуче. Было сделано все, чтобы оставить следы на месте преступления. Когда полиция арестовала ряд вовлеченных в акцию фашистов, начались разговоры о заказчике убийства и разразился политический кризис. В парламенте сформировался блок легальной демократической оппозиции, но, главное, свое недовольство позицией дуче открыто высказали так называемые революционные фашисты. Все же в итоге, использовав раздоры в лагере противников, Бенито Муссолини устоял у руля власти. К январю 1925 года фашисты консолидировалась: специальная партийная делегация посетила дуче, чтобы заявить о его безоговорочной поддержке.
Как реагировали большевики на кризис в Италии? Советский полпред пригласил Бенито Муссолини в разгар «дела Маттеотти» в свою резиденцию на обед!
Утверждения зиновьевцев, а затем сталинистов, что мелкобуржуазный элемент в фашизме лишь используется монополистической буржуазией в целях захвата и упрочения власти, означали возможность только лобового столкновения с этой политической силой. Все гипотетические попытки раскола фашистского движения изначально Москвой отвергались. В итоге европейские коммунисты предпочитали драки с нацистами на улицах подрывной работе в их рядах.
Между тем альянс с плебейским крылом нацизма (фашизма) и отрыв его от клана Адольфа Гитлера был вполне возможен вплоть до нацистской конференции в Бамберге в феврале 1926 года. Плебейская группировка, возглавляемая Грегором Штрассером, была многочисленна и контролировала подавляющее большинство партийных организаций Северной Германии. У нее была собственная программа, которая имела шансы стать официальной общепартийной программой. Штрассер выступал за социализм, в частности за национализацию тяжелой промышленности и крупных поместий, включая собственность семей бывших германских монархов. Ему симпатизировала та часть НСДАП, которая была недовольна все более частыми реверансами Гитлера в пользу господствующих классов. Однако фюрер сумел методами шантажа и подкупа сломать сопротивление и консолидировать НСДАП. Изолированные, не имевшие серьезных политических союзников плебейские нацисты не решились на раскол. Коммунисты даже и не пытались воспользоваться ситуацией. И моральные доводы роли не играли: организовала же Компартия Германии в августе 1931 года совместный с нацистами референдум против социал-демократического правительства в Пруссии!
А ведь, как писал в своей вышедшей в 1933 году книге эмигрант Николай Устрялов, «Геббельс и Гр/егор/ Штрассер до последнего времени слыли решительными советофилами: Германии, – утверждали они, – по пути с молодым и смелым большевистским великодержавием, призванным доконать изолгавшиеся и распадающиеся демократии европейского Запада. Отто Штрассер отошел от партии в значительной мере из-за разногласий по русскому вопросу». Кстати, брат Грегора Штрассера для борьбы с Гитлером создал «Черный фронт», но позже вынужден был бежать из страны, сотрудничал с английской разведкой, пытался установить контакт с оппозиционными Гитлеру генералами.
В декабре 1933 года большевикам пришлось публично сделать кое-какие выводы из факта прихода Гитлера к власти и ликвидации Веймарской республики в Германии. Вновь встал вопрос о сущности фашизма. Ответ был дан в докладе Отто Куусинена на XIII пленуме Исполкома Коминтерна и в тезисах «Фашизм, опасность войны и задачи коммунистических партий», принятых по его докладу. «Нельзя смешивать вопрос о классовом характере фашизма с вопросом о классовом составе фашистского массового движения. Состав его, как известно, самый разношерстный», – заявил Куусинен, изобретая прием, с помощью которого сталинисты начали объяснять массовость фашистского движения, его проникновение в народную среду. Затем последовало ожидаемое заключение: «Фашистская политика – это политика крупной буржуазии». В итоговом документе пленума, принятом, разумеется, единогласно, формулировку развернули: «Фашизм есть открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала». Ставший Генеральным секретарем Исполкома Коминтерна болгарин Георгий Димитров с добавлением пары слов повторил его, на многие десятилетия сделав официальным, в своем докладе на VII Всемирном конгрессе Коммунистического Интернационала 2 августа 1935 года.
Почему же фракция Сталина после разгрома троцкистов не присвоила себе идею Бордиги и Радека о наличии мелкобуржуазного компонента в фашизме как системообразующего? Представляется, что вплоть до 1932 года в Кремле вопреки активнейшей пропагандистской кампании не верили в возможность прихода нацистов к власти. А с фашистской Италией Бенито Муссолини были налажены вполне корректные межгосударственные отношения. Только в 1932 году уже опальный Григорий Зиновьев спешно перевел для членов ЦК ВКП(б) «Майн кампф» Адольфа Гитлера.
Сорвавшийся с поводка демагог
Почему Сталин не верил в возможность захвата Гитлером власти в Германии? Потому что и элита западноевропейских стран не верила в такую перспективу. Нацисты рассматривались лишь как пугало для слишком революционизировавшихся масс, а Адольф Гитлер – как работающий «на поводке» демагог. Даже лидер французских социалистов, будущий глава правительства Народного фронта Леон Блюм кулуарно всех уверял, что Гитлер никогда не придет к власти.
Мнение Блюма, как указывал историк Бруно Гроппо, было наиболее распространенным в Социнтерне («Германия – это не Италия») Почему? Ответ дает карточка, заведенная на лидера национал-социалистов еще в 1924 году службой безопасности Верховной комиссии союзников на прирейнских территориях. Созданная согласно Версальскому договору, эта совместная комиссия французов, бельгийцев и англичан управляла оккупированными немецкими землями вдоль Рейна. Служба безопасности вплоть до 1930 года собирала сведения о политических деятелях Германии. В карточке на Адольфа Гитлера наряду с рядом фактических ошибок (родился в 1880 году в баварском городе Пассау!!!) указывалось, что он представляет собой «немецкого Муссолини», руководя отрядами «фашистского типа». Но главное, автору текста будущий фюрер Германии не представлялся особо опасным: «Не дурак и очень умелый демагог». Однако всего лишь «инструмент высших сил»!
Под высшими силами подразумевалось руководство баварского рейхсвера – ведь Гитлер был его политическим агентом. Для маскировки же среди французской элиты распространялась конфиденциально версия, что Адольф Гитлер является «не кем иным, как агентом Людендорфа». Камуфляж получался вполне убедительный – отставной генерал Эрих Людендорф действительно открыто сотрудничал с Гитлером. Но сотрудничество – не наставничество. Боевой генерал Людендорф пользовался уважением националистов, но политик он был слабый. Вскоре он увлекся изобретением собственной религии, и даже многие нацисты считали его сумасшедшим.
Дьявол, как известно, кроется в деталях. Историки мало обращают внимания на факт значительной автономии баварского рейхсвера: в мирное время он более подчинялся Мюнхену, чем Берлину. А баварское земельное правительство возглавлял склонный к сепаратизму Густав фон Кар. В этом его поддерживали командующий баварскими частями рейхсвера генерал Отто фон Лоссов и начальник полиции Ганс фон Зайсер. Сепаратизм в Германии подогревали французы. Получается, что Адольф Гитлер опосредованно – через курирующего его начальника отдела пропаганды IV военного округа Эрнста Рема и баварское руководство – начал политическую карьеру в качестве «своего» человека для французов. Не потому ли Адольф Гитлер, резко осудив ввод франко-бельгийских войск в Рур в январе 1923 года, тем не менее запретил своим людям какие-либо насильственные акции против оккупантов? Небезызвестный историкам Альберт Лео Шлагеттер вышел из НСДАП, громко хлопнув дверью, именно потому, что был с этим указанием не согласен. Вскоре он взорвал железнодорожный мост на оккупированной территории, за что был 26 мая расстрелян французами. Впрочем, не исключено, что французы использовали и Гитлера, и Рема втемную.
Оставили ли французские опекуны Адольфа Гитлера после того, как он превратился в общегерманского фюрера и переехал в Берлин? Отто Штрассер писал в мемуарах: «Двадцать шестого января (1933 года. – М.П.) я обедал с французской журналисткой мадам Табуи в ресторане на Унтер-ден-Линден. «Совершенно нечего бояться, – уверяла меня эта очаровательная женщина. – Я только что от Шлейхера, и он сказал мне, что крепко держит Гитлера в своих руках». Лукавый Отто умолчал, что 29 января он успел объявить немцам о «якобы сложившейся тайной коалиции нацистов, немецких националов, католических партий, которая ставила целью привести к власти коалиционное правительство во главе с Ялмаром Шахтом». 30 января Адольф Гитлер стал канцлером!
«Очень сложно сказать, откуда брал свою информацию лидер «Черного фронта», – писал историк Андрей Васильченко. – Нередко он приводил достоверные сведения о закулисных политических переговорах. Нередко интерпретировал ее в благоприятном для революционных национал-социалистов виде».
Журналистка Женевьева Табуи (урожденная Лекен) – личность интересная. Будучи племянницей премьер-министра правительства Франции Камбона, она с детства вращалась в высшем обществе. С другой стороны, письмо заместителя наркома иностранных дел СССР Владимира Потемкина полпреду СССР во Франции Сурицу свидетельствует о «дружественных связях», соединявших полпредство с «такими журналистами, как Пертинакс, Эмиль Бюре, Табуи и др.». Конечно, среди выходцев из богатых семей были и такие, которые сочувствовали советской власти, но гораздо вероятнее, что Табуи в ходе своих журналистских контактов внушала иностранцам угодные властям идеи, будучи попросту «инструментом влияния». Нельзя, конечно, исключать, что Табуи передала Отто Штрассеру в январской беседе реальные слова канцлера Шляйхера, тем и ограничившись, но можно также предположить, что она развила тему, упомянув в качестве потенциального кандидата в рейхсканцлеры Шахта. Тем самым она запустила нужную французам дезинформацию с целью усыпить бдительность антагониста Гитлера.
А как Леон Блюм отреагировал на все же состоявшееся 30 января 1933 года назначение фюрера рейхсканцлером? Надо было ждать 9 февраля, когда в центральном органе французских социалистов газете «Попюлер» наконец-то появилась его статья о смене власти в Германии. Манипулируя изобретенными некогда им же понятиями «исполнение власти» и «завоевание власти», Блюм умозаключал: «Поможет ли Гитлеру исполнение власти в рамках старой Германии, феодальной и патерналистской, заполучить в следующем месяце абсолютное большинство, которое тогда бы превратило исполнение власти в его революционное завоевание? Такое возможно; вполне естественно его опасаться. Мудростью является подготовка к нему. Но великолепные знатоки немецких дел в этом сомневаются, и игральные кости могут выпасть не в пользу Гитлера, которого в таком случае обойдет стороной удача. В этом смысле жертвы социал-демократии, так глупо, так подло раздуваемые нашими спокойными мелкими буржуа, были бы не напрасны. Сила рабочих в Германии остается одним из главных слагаемых конъюнктуры».
Итак, лидера социалистов тревожила отнюдь не сама фигура Гитлера, а возможность революционных изменений в соседней стране, то есть захват государственного аппарата популистской фракцией нацистов! А восхождение самого фюрера на вершину власти воспринималось как простое стечение обстоятельств, удача. Интересно, вспоминал ли Леон Блюм о своей статье, когда в 1940 году оказался в немецком концлагере?
Французы до последнего момента не понимали, что нацистская верхушка неуправляема. Что касается Сталина, то он, не имея серьезной информационной сети внутри европейских ультраправых движений, неизбежно оказался втиснут в логику политического мышления западного истеблишмента. А она оказалась фатально ущербной. Ведь вопреки долгое время распространенному мифу советская разведка в Германии была слаба. Вот что писали авторы «Очерков истории российской внешней разведки»: «Среди основных объектов разработки национал-социалистская партия Германии впервые самостоятельно упоминается в документе Центра, направленном в Берлин к концу 1932 года. Это не означает, что до этого резидентура не занималась нацистами, однако добываемая по этому вопросу информация носила эпизодический характер». Советским разведслужбам также не удалось внедрить агентов в аппарат Национальной фашистской партии в Италии. Напротив, разведывательная работа на уровне элит во Франции и Великобритании, несмотря на ряд крупных провалов, шла успешнее.
комментарии(0)