Юрий Юдин
Изрядная часть советского народа была охвачена неподдельным энтузиазмом и обожествляла своих вождей. Фото © РИА Новости
Советский Союз был удивительной страной. Во второй половине 1930-х внезапно выяснилось, что почти все партийное и советское руководство на протяжении долгих лет составляли враги и вредители, изменники и шпионы, террористы и диверсанты.
Старые большевики чуть ли не поголовно оказались врагами. Новые были не лучше и сменялись на руководящих постах с поразительной быстротой.
Враги руководили Коммунистической партией, Рабоче-крестьянской армией и государственной безопасностью. Милицией, судами и прокуратурой. Дипломатией, внешней торговлей и внешней разведкой. Почти всеми наркоматами – причем во главе многих из них враги сменяли врагов многократно, до семи раз.
Враги управляли гигантами индустрии и передовыми совхозами. Газетами и журналами. Наукой и культурой. Образованием и медициной. Книгоизданием и кинематографией. Заготовками и кооперацией. Комсомолом и пионерией. Профсоюзами и женсоветами. Обеими столицами, всеми без изъятия союзными республиками и абсолютным большинством краев и областей.
Враги засидели и загадили Коминтерн и Межрабпом. Доброхим и Добролет. ВОКС и МОПР. Леноах и Оавук. Досарм и Досфлот. РОКК и АККУКС. Озет и Освод. Цунху и Цекубу. ГИФКИЛ и ГЦОЛИФКА. Рабочкомсод и Теревсад. Всекомдраму и Всекохотсоюз. ВАРНИТСО и ПИЖВЯ. Губтрамоты и облсовпрофы. Последголы и бригадмилы. Лечсанупры и медсанбаты. Райпо и облоно.
Враги сидели в жилконторе и в парикмахерской. На почте и в нефтелавке. В будках сапожников и в юртах кочевников. На полевых станах и прокатных станах. В бедных саклях и красных чумах. В кишлачных советах и лесных сторожках. В поморских избах и в казачьих седлах. На фабриках-кухнях и в креслах-качалках. У детской колыбели и в советской Бессарабии. На дальних забытых полустанках и в башнях высоких маяков.
Враги были повсюду.
Никакой организм бы не выжил, если бы все члены его оказались поражены. Тут скорее напрашивается сравнение с трупом, который терзают одновременно гиены, муравьи и коршуны, черви, бациллы и плесень.
Но Советский Союз каким-то образом жил и даже развивался.
Чудеса двоеверия
Английская исследовательница (или, если хотите, британская ученая) Джейн Харрисон писала о конкуренции двух религиозных культов в древнегреческих полисах.
Высоким олимпийским богам приносили жертвы, заручаясь их благоволением. Но отправляли и ритуалы по предотвращению вреда, приносимого злыми керами – демонами подземного мира. Темные силы также нужно было задобрить.
К этим хтоническим силам относились и герои. Их почитали не за подвиги, но из страха перед вредительством, которым могли заняться их мятежные души.
Жертва олимпийским богам превращалась в пиршество. Сжигали только жир, кости и шкуру белого быка, а мясо поедали сами жертвователи. Это был своего рода ритуальный обман.
В жертву подземным силам приносились животные черного цвета. Такие жертвы сжигались полностью: обманывать мстительных демонов и героев было себе дороже. Как известно, незримые боги карают за незримые преступления.
Олимпийская религия была религией аристократов. Демократия была связана с хтонической религией, которой придерживалось большинство и которая базировалась на страхе.
В основе многих афинских праздников лежали ритуалы очистительного характера. Среди них было и принесение в жертву людей. Жертву из числа калек или слабоумных избивали ветками фигового дерева, а затем сжигали заживо или побивали камнями. Такая жертва называлась фармак; именно от нее происходит слово «фармакология».
Говорили даже о параноидальном характере афинской демократии. Разрушение ее открыло дорогу эллинистическим культам обожествленных правителей. Подземный ужас не исчез, но принял характер мистерий, посвящений в тайное знание.
Верна ли эта схема в отношении классической Греции, судить не берусь. Но положение дел в СССР сталинской эпохи она описывает очень хорошо.
Изрядная часть советского народа, особенно городская молодежь, была охвачена неподдельным энтузиазмом, обожествляя своих вождей. Этот энтузиазм уживался с привычным ужасом: роль мстительных демонов и героев приняли на себя чекисты.
Надежда Мандельштам пишет: «Столкновение с иррациональной силой, иррациональной неизбежностью, иррациональным ужасом резко изменило нашу психику... Нам действительно внушили, что мы вошли в новую эру и нам остается только подчиниться исторической необходимости, которая, кстати, совпадает с мечтами лучших людей и борцов за человеческое счастье».
Борис Гройс рассуждает о живописи сталинской эпохи. Всякая картина содержит в себе эстетическое переживание ужаса, потому что неправильная зашифровка или дешифровка ее может привести к смерти. Соцреалистическая картина, несмотря на ее «светлость и миловидность», вызывает у советского человека такой же ужас, как сфинкс у Эдипа. Неверная трактовка может означать отцеубийство и собственную гибель.
Это не значит, что советское общество находилось в состоянии непрерывного психоза.
Нельзя постоянно жить в предчувствии катастрофы, ужас без конца – всего лишь фигура речи. Тревога вытеснялась оптимизмом, казенным или неподдельным, и загонялась в подсознание.
О военных машинах
Кроме того, даже самый тоталитарный режим не может контролировать все и вся.
Вот представьте: стоит себе лагерем большое войско. Выдался у него промежуток между боями и походами. Но в ставке командующего и в главном штабе очень смутно представляют, чем в каждый отдельный момент занят каждый отдельный элемент.
Пушкари, допустим, ревизуют подмоченный порох и заплесневелый горох. Если, конечно, не протоптали стезю в ренсковый погребок в соседнем местечке.
А драгуны, предположим, озабочены конскими недугами: сапом, мытом и мышаками. Если только не экзаменуют с пристрастием случайно пойманного цыгана где-нибудь на опушке.
А есть в этом обширном хозяйстве такие закоулки, куда лучше не соваться без нужды, не будить лихо. Войсковая казна, не к ночи будь помянута, до подъема не заснешь. Интендантство, где сам черт ногу сломит, где фураж, где голенища. Лазарет, где наука умеет много гитик, завяжи и лежи.
А есть еще прикомандированное туземное воинство. Люди ландшафта типа зуавов или башибузуков. И поди сыщи их по сучкам, по веточкам, пока они сами за провиантом не придут.
Или горные стрелки, полевая жандармерия и лесные снайперы. Из тех, что белку бьют исключительно в глаз, причем кулаком, чтобы не портить шкурку. Тоже мастера сливаться, не подумайте плохого, с местностью.
Или конная разведка и безлошадные пластуны. Это, кто не знает, казачья пехота. Что само по себе какая-то дичь: просто ум расступается, глузд разъезжается.
Зато повсюду снуют и высовываются адъютанты и вестовые. Ординарцы и денщики. Драгоманы и шифровальщики. Писари и псари.
Мелькают пулеметчики и самокатчики. Маркитанты с вагенмейстерами и оркестранты с тамбурмажорами. Полковые капелланы и военные экзекуторы. Похоронные команды и арестантские роты. Петухи поют, собаки лают.
А гренадерам вышло распоряжение: передвигаться по расположению части исключительно бегом либо строевым шагом. Чтобы служба медом не казалась.
А дамы и вдовицы из ближнего местечка забросили чепец за мельницу и попадаются теперь in flagranti в самых неожиданных местах.
В общем, живое дело, броуновское движение, увлекательная бестолочь.
Виктор Шкловский рассказывал о двухлетней девочке, которая про всех отсутствующих говорила: гуляет. У нее были две категории: здесь или гуляет. Кошка здесь. Мама гуляет.
Вот и в самой жесткой структуре часть людей служит, а часть гуляет. А еще больше тех, что гуляют, но умеют сделать вид, что служат. Хотя бывает и наоборот.
Тут хочется напомнить, что прусская военная машина, которую почитали совершенным изделием точной механики, никакой большой войны не выиграла. Плохо кончили и Наполеон I с Карлом XII. Хотя войска их также считались образцовыми. И военный их гений никто под сомнение не брал.
А вот Россия ни одной большой войны не проиграла. Хотя вряд ли кто-нибудь скажет, что причиною тому шкворни, шатуны и шпиндели ее войсковых механизмов. Пригнанные, как правило, довольно скверно.
Или петровские забавы на токарном станке, выделка шахматных фигур из дворянских недорослей. Или потемкинские деревни, населенные гоголевскими мертвыми душами.
Или аракчеевские военные поселения, фабрики по переработке шпицрутенов. Или сталинское колесо фортуны, которое давило только своих.
Все было как раз наоборот. Между частями механизма здесь всегда был изрядный люфт, как в паровой машине Ползунова. Для машины это плохо, для империи хорошо. Люфт – это воздух, это свобода.
Осторожно: слепой водитель
Социолог Анатолий Вишневский писал, что мифология советского планового хозяйства всегда противопоставляла его анархии производства при капитализме.
На деле же в СССР ограничивалась не анархия производства, а анархия потребления. Потребитель был отстранен от процесса планирования, в системе были нарушены обратные связи. Экономика превратилась в «слепого гиганта, способного двигаться только по подсказке оказавшихся поблизости зрячих».
Далее выясняется, что на устах этого гиганта играла смутная улыбка («Твердые низкие цены на товары и услуги, которых не было, наводили на мысль об улыбке Чеширского кота»). И при этом гигант испытывал постоянный голод (инвестиции в производство не ограничивались, министерства готовы были сожрать любые деньги).
А роль зрячих поводырей, по Вишневскому, исполняли западные страны. СССР на них оглядывался (точнее, прислушивался, если держаться метафоры слепоты). И подправлял таким образом собственный курс.
Отсюда постоянное стремление догнать и перегнать (Ленин). Ликвидировать отставание в 10 лет, а иначе нас сомнут (Сталин). Настигнуть и похоронить постылого поводыря (Хрущев).
В общем, «с ужасом увидел Хома, что лицо его было железное».
Похоже, эта же догматическая слепота не давала советской власти замечать микрофлору и микрофауну на теле гиганта и внутри него. Эту живность можно уподобить бактериям кишечного тракта (благотворным и даже необходимым) и внешним паразитам и вирусам (вредным и даже губительным).
Когда прекратились лечебно-гигиенические процедуры (сталинские чистки, маяковские бани, платоновский антисексус, ежовы рукавицы, булгаковские трепанации по Преображенскому, хрущевская блефаропластика – «поднимите мне веки», брежневское слабительное, солженицынская химиотерапия) – гигант умер. Споры о том, что его доконало – внутренние расстройства или внешняя зараза, – продолжаются до сих пор.
Секреты загадочных тайн
Вот загадка. Считается, что страны Запада разбогатели и возвысились благодаря пуританскому духу. На потребление предприниматели-протестанты тратили минимум, домочадцев и работников держали в черном теле. Все вкладывали в производство. Вот за 300 лет и набили кубышки доверху.
Но когда СССР на государственном уровне гнет ту же линию, его подвергают нещадной критике. Что вы, как можно было вкладывать основные средства в основные фонды. Ведь при этом не учитывались интересы потребителя. И даже хуже того: ограничивался платежеспособный спрос.
Скажут: ну так это когда было, на Западе-то. Где то, а где это. То первоначальное накопление. А нынче совсем другое дело. Нынче у них общество потребления.
Ну ладно. Но когда СССР должен был бросить набивать кубышку и перейти к безудержному потреблению? В 1920-е годы – сразу после Гражданской? В 1930-е – после коллективизации? В 1940-е – на военном пепелище? В 1950-е – вместо атомной бомбы и межконтинентальных ракет? В 1960-е – на фоне кубинского кризиса и Пражской весны?
В 1970-е тоже было некогда. Мы же тогда за мир боролись. За третий мир, брошенный колониалистами, за Африку, Азию и Латинскую Америку. Опять же по старинным рецептам: первоначальное накопление и внешняя экспансия всегда идут рука об руку.
В 1980-е, наконец, и до потребления руки дошли. Ну так мы и попробовали, стали перестраивать экономику. Результаты известны. Так какие вообще претензии?
Или еще загадка. Жили-были две империи: одна морская, другая сухопутная.
При этом Британия всегда была передовой, а Россия – отсталой. И при Иване Грозном, и при Петре Великом. И при Александре II Освободителе, и при Николае II Кровавом. И при Ленине, и при Сталине.
К тому же потери Советского Союза и Соединенного Королевства Великобритания во Второй мировой войне были несравнимы. Прежде всего человеческие, но и материальные тоже. Британский историк Марк Харрисон так и написал: «Влияние войны на советскую экономику больше соответствовало опыту побежденных стран, нежели опыту победителей, Британии или США».
Но после этой войны развалилась почему-то Британская империя. А Советский Союз, напротив того, вышел в великие державы.
И ведь все-то у нее, у англичанки, было. И технологии самые прогрессивные, и торговцы самые разворотливые. И правовые нормы, и финансовые институты. И традиции, и амбиции. И бремя белого человека, и цинизм заядлого колонизатора. И укротители, и строптивые. И робинзоны, и пятницы. И лилипуты, и великаны. И гордость, и предубеждение. И лавки, и древности. И ярмарки, и тщеславие. И острова, и сокровища. И копи, и соломоны. И человеки, и невидимки. И собаки, и баскервили. И сыновья, и любовники. И книги, и джунгли. И пироги, и пиво. И мышеловки, и негритята. И саги, и форсайты. И сила, и слава. И офицеры, и джентльмены. И повелители, и мухи. И наибы, и магараджи. И крокодилы, и бегемоты. И большую бомбу она вовремя заполучила, и в концерте послевоенных держав уселась на почетном месте.
А вот поди ж ты, рассыпалась империя. Канула в омут летейский, как некий дредноут, и не оставила всплеска, лишь пятна мазута на глади.
Так кто ж из них двоих вышел победителем? Кто кого обошел на повороте, полюбовался агонией и пошмыгал носом на похоронах?
Чудеса двурушничества
Ну ладно, бог с ней, с экономикой. Она рисует что-то свое: малый круг кровообращения, темные кишечные закоулки, блуждающий нерв между ухом и брюхом. И сравнивать ее с целым человеком неправильно и бессмысленно.
Вернемся к нашему слепому гиганту. Российская империя была сословной. Большевики считали актуальным другое деление – классовое. Но сословное происхождение в анкетах строго учитывалось, принадлежность к тому или иному сословию портило или облегчало жизнь. И эта двойная бухгалтерия сильно усложняла общую картину.
Усложнилась и национальная политика. СССР считался семьей народов, а не федерацией территорий. Что совершенно не мешало отдельные народы репрессировать. В семье, как говорится, не без урода.
Сначала большевики наделили национально-культурной автономией даже тех, кто в ней не нуждался. Например, евреев и эвенков. Потом стали устраивать принудительные переселения народов, а автономии ликвидировать. Проведенные тогда мерцательные границы мерцают до сих пор. В Абхазии и Бессарабии, в Крыму и Донбассе.
Считается, что это плохо, что рубежи державы должны быть незыблемыми. Но такого никогда и нигде не бывало. Во времена расцвета империи непрерывно расширялись, во времена упадка от них начинали отщипывать по кусочку.
Подвижные рубежи – это скорее преимущество. Организм пульсирует, дышит. А в случае чего супостат вынужден будет форсировать туманные пределы и кисельные берега. И только потом, если не увязнет, ступит на твердую почву за колючей проволокой.
А еще одна принудительная мутация – огромная сеть лагерей. Она обеспечивала действительное, а не бумажное равенство. Все были равны – не перед законом, а перед его отсутствием. Все легки на подъем, все ветром подбиты.
При этом сталинская политика была крайне непоследовательной. Одной рукой государство непрерывно стреляло себе в ногу. Другой рукой конструировало костыли. В частности, реставрируя прежние традиции. От академических званий до офицерских погон. От классицизма в архитектуре до гимназического образования. От волшебной сказки до новогодней елки.
Конечно, репрессии – сюжет радикального упрощения. Сталин был склонен рубить узлы в силу темперамента, революционного опыта и марксизма с его простыми отмычками. Но радикализм его умерялся звериным чутьем и узостью кругозора. И даже к сохранению культурного канона он, вольно или невольно, приложил свою сухую руку.
Борьба жизни черт знает с чем
А есть еще факторы, влияние которых измерить невозможно. Фабричная машина и железнодорожный состав кроме прямой работы производят шум. По здравом рассуждении, это эффект напрасный и даже вредный.
Но этот шум влияет на пульс эпохи. На ритм стихов и прозы, отчетного доклада и пионерского рапорта, неприличной частушки и лозунга на заборе. С ним резонируют военная доктрина, социалистическая законность и мичуринская биология. «Наша сила везде поспевает,/ И когда запоет молодежь,/ Вся пшеница в полях подпевает,/ Подпевает высокая рожь».
Идея Трофима Лысенко о самозарождении кукушек из чужих яиц под воздействием ритмического кукования была не совсем уж бредовой. Академик-мичуринец просто решил выкинуть лишние звенья. Избавиться от генетики, которая эти загадочные ритмы переводит в непонятные письмена.
Но даже и с точки зрения генетики чем сложнее организм, тем больше он подвержен мутациям. Многие их них вредны и даже губительны. Зато другие позволяют успешнее выживать и карабкаться на новый уровень сложности и могущества.
Устройство СССР напоминало известную классификацию Борхеса, которую он приписывал некой китайской энциклопедии. «Животные делятся на: принадлежащих императору; набальзамированных; прирученных; сосунков; сирен… Сказочных; включенных в эту классификацию; бегающих как сумасшедшие; бесчисленных; нарисованных тончайшей кистью… Прочих; разбивших цветочную вазу; похожих издали на мух».
Борхес так комментирует этот перечень: «Очевидно, не существует классификации мира, которая бы не была произвольной и проблематичной. Причина проста: мы не знаем, что такое мир».
В науке такой таксономией с логическими петлями обратной связи пользоваться нельзя. Но в целях, например, юридических – сложно, но можно. А красоту и полноту мироздания она описывает куда лучше, чем вся научная систематика, начиная с Линнея.
Эта цветущая сложность и плодотворная разлаженность как раз и позволяла Стране Советов жить и развиваться даже под самым тяжким гнетом.
Константин Ремчуков
комментарии(0)