Надежда Арбатова
Болезненное отношение некоторых современных политиков к декабрьскому восстанию 1825 года можно объяснить их сомнениями в устойчивости построенного ими российского государства. Василий Тимм. Лейб-гвардии Конный полк во время восстания 14 декабря 1825 года на Исаакиевской площади. 1853. Эрмитаж
Исторические события не могут быть преданы забвению или переписаны набело навсегда. Образно говоря, они находятся в спящем режиме и прорастают через ткань сегодняшней жизни, когда возникают определенные условия. Знание и осознание исторических явлений прошлого захватывает умы политиков, историков и простых граждан и побуждает думать о будущем.
История переписывания истории
Переписывание истории – занятие не новое, им занимались и во времена античности, и в Средневековье, и в новой, и в новейшей истории. Это делали и римские императоры, и Иван Грозный, и Екатерина II, и Сталин, и многие другие. Разрушались империи и государства, на смену старым приходили новые династии и правители, у которых возникала необходимость подправить историю в соответствии с собственными нуждами и представлениями о том, каким должно быть великое прошлое или какими ничтожными и коварными были их противники. Переписывание истории с возникновением христианства приобрело религиозный подтекст, а с появлением идеологии в конце XVIII века и ее развитием в XIX–XX веках – идеологический. Тем не менее оно всегда имело сильный личностный отпечаток. Сегодня история, одобренная и принятая на официальном уровне, является своего рода лакмусовой бумажкой, проявляющей спущенную сверху идеологию.
Интересно, что методы переписывания истории практически не менялись – фальсификация фактов путем замены одних событий другими, стирания значимых явлений и персонажей, но главное – новая интерпретация известных исторических событий. Менялась лишь техника исполнения. Император Каракалла, стремившийся избавиться от соперника, не только убил своего брата Гету, но и отдал приказ стереть его изображение с фасада арки неподалеку от Бычьего рынка в Риме, а Иосиф Сталин, казнивший и отправлявший в лагеря опальных партийных деятелей и военачальников, стирал их имена из учебников и книг типографским способом.
Пример искусного переписывания истории замечательно описал русский публицист и литературный критик Николай Добролюбов, разобрав труд Екатерины II «Записки о российской истории»: «Вообще в «Записках о российской истории» императрица, дав нам образец своих взглядов на историю, вместе с тем представила и образец уменья провести свою мысль во всем труде и направить его к подтверждению своей идеи, не прибегая ни к явным натяжкам, ни к совершенному искажению достоверных фактов. Иногда она давала им свой смысл, умалчивала об одном и изменяла тон рассказа о другом; но искусство рассказа было таково, что читающему даже не приходило в голову, чтобы могло быть что-нибудь другое, кроме того, что ему сообщается».
Наверное, остроумный тезис о непредсказуемости прошлого относится не только к России, но применительно к новейшей российской истории он приобретает особое значение в силу трагичности ее развития, следствием которого стала дихотомия исторического сознания постсоветской России.
Кто мы такие?
После того как Советский Союз прекратил свое существование, одним из главных вопросов стала дилемма: кем является постсоветская Россия – правопродолжателем и правопреемником СССР или Российской империи? Первоначально соломоново решение этой проблемы в развернувшейся дискуссии между историками и юристами о национально-государственной преемственности новой России было найдено в упрощенном определении РФ как продолжателя СССР и как правопреемника Российской империи. Юридически ответ на этот вопрос был прописан в дипломатичной формулировке постановления Государственной думы РФ от 23.10.98: «Российское государство (Русь), Российская Республика, РСФСР, СССР, Российская Федерация – один и тот же участник межгосударственных отношений, один и тот же субъект международного права, не прекращающий своего существования». Эта формулировка настолько же верна, насколько бессодержательна для понимания природы постсоветской России. Как справедливо отмечал советский и российский историк Сергей Волков, «для жителя самой страны для уяснения сущности существующего в ней государственного режима важно не то, кем считают его другие страны, а то, кем этот режим сам себя считает». Это и по сей день остается самой большой загадкой.
Доработанный федеральный закон о соотечественниках от 2010 года, утверждающий, что «Российская Федерация есть правопреемник и правопродолжатель Российского государства, Российской республики, РСФСР и СССР», лишь формально указывает на историческую преемственность сегодняшней России, поскольку невозможно найти больших антиподов, чем историческая дореволюционная Россия и созданный на ее пепелище Советский Союз. Поправка, внесенная в Конституцию в 2020 году, также не может примирить непримиримое, но ставит еще больше вопросов: «Российская Федерация, объединенная тысячелетней историей, сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога, а также преемственность в развитии Российского государства, признает исторически сложившееся государственное единство». Однако разные наши предки передавали нам и разные идеалы: «комиссары в пыльных шлемах» – одни, а «господа юнкера» – другие. Если же говорить о вере в Бога, то ее просто не существовало в Советском Союзе, стране научного атеизма. Так кому наследует сегодняшняя Россия – дореволюционной России, России Ивана Грозного, Российской империи времен Александра II и т.д.? И какому Советскому Союзу – сталинскому, брежневскому, горбачевскому? Пожалуй, ничто так не проливает свет на этот экзистенциальный вопрос, как отношение к истории самой власти.
Что такое хорошо и что такое плохо?
Подспудно существующая дихотомия российского общества нынешней России как в зеркале отражается в интерпретации и оценке исторических событий от Древней Руси до наших дней. Место по-прежнему самой актуальной и неизменной по своей важности и интерпретации темы занимают победа и патриотизм советского народа в Великой Отечественной войне. Нельзя не восхищаться самоотверженностью и стойкостью советских людей, измученных коллективизацией, голодными пайками и сталинскими репрессиями, которые сражались с нацистской Германией за свое Отечество. По аналогии, идея патриотизма – главная и в отношении нынешнего российского руководства к Отечественной войне 1812 года. Наполеоновский врач Барри О’Мира отмечал в своих мемуарах, что Бонапарт был поражен отчаянным сопротивлением и патриотизмом простого народа, который находился, по сути, в рабстве, но сражался за родину.
В целях борьбы с искажением истории Следственный комитет (СК) РФ принял решение в сентябре 2020 года о создании подразделения по расследованию преступлений, связанных с фальсификацией истории Отечества и реабилитацией нацизма. Нужно отметить, что борьба с фальсификацией истории велась с незапамятных времен. В Древней Греции Геродот, прозванный Цицероном «отцом истории», стал создателем первой великой исторической энциклопедии древнего мира – «Истории греко-персидских войн» и был борцом с мифологизацией истории. В 1440 году итальянский гуманист и филолог Лоренцо Валла разоблачил путем филологического анализа подложность (сейчас бы сказали, фейк) так называемого Константинова дара, который служил обоснованием для притязаний Католической церкви на верховенство над светской властью. Точно так же русский историк Николай Карамзин поставил под сомнение подлинность книги Пращица, рассказывающей о мнимом еретике Мартине. Это произведение использовалось со времен Петра I для борьбы со старообрядцами.
Создание специальной структуры в СК неизбежно ставит вопрос о том, будет ли впредь возможна научная дискуссия на исторические темы, то есть сохранится ли сама историческая наука. К примеру, существование секретного протокола к пакту Молотова–Риббентропа от 23 августа 1939 года (о разделе Европы на сферы влияния между СССР и Германией) всегда с негодованием отрицалось в Советском Союзе, а его публикация на Западе объявлялась фальшивкой (о чем в СССР писались диссертации). В декабре 1989 года существование секретного протокола было признано в СССР, он был официально осужден в постановлении Съезда народных депутатов. В 1992 году оригинал протокола был обнаружен в российских архивах, а в 2019-м – опубликован. Однако его оценка в наши дни выявляет диаметрально противоположные точки зрения.
Есть версия российских историков, поддерживаемая на официальном уровне, в частности МИД РФ и Государственной думой, о том, что Договор о ненападении для Москвы был вынужденным шагом, который дал Советскому Союзу почти два года передышки и территориальный буфер для подготовки к войне и отражению агрессии. Но есть и другая оценка этого договора: пакт Молотова–Риббентропа являлся стратегической ошибкой и практическим преступлением сталинского руководства. Он обеспечил Гитлеру безопасный тыл и поставки советского сырья для захвата остальной Европы, форсированного наращивания военной мощи и получения поддержки населения Балтии, Западной Украины и Белоруссии для молниеносного броска к Москве за четыре месяца после 22 июня 1941 года.
Существует и третья точка зрения: само по себе подписание секретного протокола, как и других подобных соглашений, преступлением не является. Преступлением является не сам секретный протокол, а его последствия: бездарная финская кампания, провалы в подготовке к большой войне, уничтожение армейского командования, репрессии против населения новых территорий. Может ли, а главное, должно ли государство вмешиваться в профессиональную дискуссию историков? Тем более что нынешнее высшее российское руководство в разное время по-разному оценивало и договор, и его последствия. И если да, то к двум вечным российским вопросам «Кто виноват?» и «Что делать?» прибавляется и третий: «А судьи кто?»
Есть и более сложные, идеологически острые для власти вопросы, связанные с отношением к протестным движениям, мятежам и революциям в истории России и других государств. В принципе любая власть не жалует протестные движения, будь то французские «желтые жилеты» или американские фанаты Джорджа Флойда. Несомненно, эволюция, задающая обществу вектор прогрессивного развития, лучше, чем революция, которая редко бывает бескровной, не говоря уже о «русском бунте, бессмысленном и беспощадном». Но эволюция немыслима без обратной связи между властью и обществом. Революции прошлого наглядно показали, что оторванная от реальных потребностей общества власть сама порождала революционные движения. Ей казалось – «дай палец, так и руку откусят», а кончалось гибелью всего тела. Такое случалось в разные исторические периоды и в России, и в других странах.
Дореволюционные историки оценивали восстание декабристов 14 декабря 1825 года как военный мятеж против законной власти, верхушечный переворот либерального офицерства, нахватавшегося за границей революционных идей. А между тем необходимо признать, что идеи и цели декабристов были необходимы для нормального развития Российской империи – введение конституционной монархии и отмена крепостничества. Осмелься Александр I на это, и не было бы восстания декабристов, революции 1905 года, Октября 1917 года и многого другого. Парламент взял бы на себя функции осуществления обратной связи между монархом и обществом и ограничения бесконтрольного самодержавия, которое в конце концов привело к власти большевиков.
Советская историография особенно выделяла прогрессивную роль декабристов. В соответствии с большевистской идеологией, классовая ограниченность декабристов не позволила им довести задуманное до конца, но все же они «разбудили Герцена». В более позднее время советского периода нашей истории замечательный историк и писатель Натан Эйдельман оправданно считал восстание декабристов попыткой модернизации России сверху. Нравственная сила декабристов воспевалась и писателями-шестидесятниками, в частности Булатом Окуджавой в «Глотке свободы». В наши дни декабристам даются иные оценки: от дугинской – «сволочи, бесы и сатанисты» до обвинений в бездарности и беспомощности, какими проникнута современная печатная и кинематографическая продукция, предназначенная для «правильного» воспитания масс. Владимир Мединский в радиопередаче о «Мифах о России» проводил параллель между восстанием декабристов с сегодняшним днем: «Представьте себе, инаугурация президента, на Красную площадь выходят мятежные танки». В этом сравнении поражает прежде всего то, что современная политическая элита России продолжает проецировать на себя события 200-летней давности. Это немыслимо ни во Франции, ни в Великобритании, переживших свои кровавые революции, хотя сегодня их руководители сталкиваются с разнообразными протестными движениями. Столь болезненное отношение некоторых современных политиков России к декабрьскому восстанию 1825 года можно объяснить лишь одним – их сомнениями в устойчивости построенного ими российского государства.
С революциями в России еще сложнее. Если с позиций сегодняшнего политического прагматизма российской элиты Февральскую буржуазно-демократическую революцию 1917 года можно не принимать всерьез в силу ее скоротечности и задним числом объявленной обреченности, то с Октябрем 1917-го дело обстоит сложнее. Как сегодняшней власти политически корректно оценить масштабное историческое явление, убившее Российскую империю, правопреемником которой провозглашает себя постсоветская Россия, если та же революция дала рождение другому ее предшественнику – глобальной советской империи?
Как трактовать искажение истории применительно к вождям революции – Троцкому, Бухарину, Каменеву, Зиновьеву и другим? Поначалу они – «верные соратники» Ленина. Потом – «злобные враги» советской власти, «шпионы и наймиты мирового империализма». Затем – «безвинные жертвы» сталинского режима, изменившего ленинским заветам. Позже – «соучастники преступного переворота», которых постигла законная кара судьбы за их преступления. А впоследствии их вообще забыли по принципу «замнем для ясности». Интересно, кем они официально будут завтра, если о них вспомнят?
Еще сложнее оценить личность вождя мирового пролетариата, заварившего эту кашу. Фигура Ленина оказывается крайне неудобной для сегодняшней власти – приехал из Германии, в специальном вагоне, чтобы захватить власть, не что иное, как вмешательство «западных русофобов». В советской школе каждый ученик знал биографию «великого Ленина», с самого детства, когда он «бегал по горке ледяной», до его торжественно-печального конца в Горках. Все помнили слова юного Володи, сказанные после казни брата Саши: «Мы пойдем другим путем». Все знали о его доброте и любви к детям, ходокам, зайцам и т.д. Разумеется, мифологизация личности Ленина в советской историографии и искусстве имеет мало общего с реальными обликом и ролью этого человека, вызвавшего катастрофические потрясения в России и мире. Но если советские школьники, имея перед глазами сильно засахаренный образ вождя, все же знали, кто это такой, то современные дети просто не знают, кем был Ленин, то есть они не знают важной части своей истории.
Со Сталиным проще, поскольку именно он воссоздал в новом современном обличье советской империи русское царство Ивана Грозного с его собиранием земель огнем и мечом, опричным террором, одержимостью личной безопасностью, жесточайшим угнетением крестьянства и других слоев общества («холопей своих волен жаловать и казнить»). По данным Левада-Центра (признан в РФ иностранным агентом), роль Сталина в жизни страны положительно оценивают сегодня в общей сложности 70% россиян. Популяризация Сталина как сильного лидера достигается практически полным исключением темы политических репрессий из школьного образования и героизацией Сталина-победителя, построившего самую мощную военную империю с ее последующими победами – первый спутник, полет в космос Гагарина и многое другое, что внушает гордость за страну. И здесь встает другой неудобный для власти вопрос: как быть с революцией (или контрреволюцией) 1991 года? С одной стороны, это историческое событие явилось точкой в окончательном распаде Советского Союза, который, по известному высказыванию, стал «крупнейшей геополитической катастрофой века». С другой стороны, та революция, ельцинское государство и Конституция привели к власти сегодняшнюю правящую элиту, на которую бросают тень проклятия в адрес августа 1991 года. Пока этот исторический парадокс остается нерешенным.
Кесарю кесарево, божие Богу, а историю историкам
Владимир Путин во время последней пресс-конференции 17 декабря 2020 года признал, что «в нашей истории было много трагических, черных страниц». Трагические, черные страницы есть в истории любого государства. Однако важнейшее условие того, что мрачные события прошлого не повторятся в будущем, есть знание этих страниц, а не переписывание их набело. Именно поэтому интерес к истории и историческое образование должны начинаться со школьной скамьи и продолжаться всю последующую жизнь, кем бы ни стали профессионально молодые граждане России. Они должны научиться мыслить непредвзято, самостоятельно оценивать те или иные исторические события, отличать подлинную историческую науку от мракобесия и в рамках научной дискуссии проявлять терпимость к разным точкам зрения. Одно из преимуществ, которое дала нам новая Россия, – разнообразие точек зрения и свобода дискуссии в отличие от «советского вчера», когда существовала лишь одна непререкаемая истина, спущенная отделом пропаганды ЦК КПСС.
Административное чистописание истории в угоду политической конъюнктуре – дело неблагодарное и опасное для заказчиков. Историческая правда может вернуться к ним бумерангом, который в случае промаха всегда возвращается к месту своего отправления.
комментарии(0)