Где начинается политика и кончается защита избирательных прав

Фото агентства городских новостей "Москва"

В последнее время мне приходится спорить с коллегами по ряду вопросов, которые можно объединить общей темой. Вопросы такие:

Какова цель наблюдения на выборах?

Можно ли совместить борьбу за честные выборы и борьбу за смену власти?

Занимается ли движение «Голос» политической деятельностью?

Все эти вопросы укладываются в рамки одной большой темы: относится ли борьба за честные выборы к политической деятельности. И мне захотелось развернуто высказать свое мнение по всем этим вопросам.

Что такое политика?

Из Википедии мы можем узнать, что определений понятия «политика» довольно много. Вот некоторые из них:

Политика – борьба множества интересов (искусство управления с учётом интересов всех слоёв общества).

Политика – это управление распределением ресурсов.

Политика – это сфера жизнедеятельности общества, связанная с получением, удержанием и использованием власти.

Политика – это участие в делах государства, направление государства, определение форм, задач, содержания деятельности государства.

Политика – это борьба за право устанавливать свои правила игры.

Политика – деятельность органов государственной власти и их должностных лиц; а также вопросы и события общественной жизни, связанные с функционированием государства.

А вот определение из Федерального закона «О некоммерческих организациях»:

«Некоммерческая организация, за исключением политической партии, признается участвующей в политической деятельности, осуществляемой на территории Российской Федерации, если независимо от целей и задач, указанных в ее учредительных документах, она осуществляет деятельность в сфере государственного строительства, защиты основ конституционного строя Российской Федерации, федеративного устройства Российской Федерации, защиты суверенитета и обеспечения территориальной целостности Российской Федерации, обеспечения законности, правопорядка, государственной и общественной безопасности, обороны страны, внешней политики, социально-экономического и национального развития Российской Федерации, развития политической системы, деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, законодательного регулирования прав и свобод человека и гражданина в целях оказания влияния на выработку и реализацию государственной политики, формирование государственных органов, органов местного самоуправления, на их решения и действия».

В общем, как и многие другие понятия, политику можно понимать как в широком, так и узком смысле. Отсюда и путаница. В узком смысле политика – это собственно борьба за власть и осуществление власти. В широком – все, что так или иначе связано и с борьбой за власть, и с деятельностью государства.

И, как и во многих других случаях, широкое определение не функционально. Ибо под него может подпасть все что угодно. Конечно, наши законодатели вполне сознательно дали как можно более широкое определение политической деятельности, чтобы под него подпадала любая деятельность. Но сделано это именно для легализации произвола в определении так называемых «иностранных агентов». И нам не стоит идти по тому же пути.

Я все же предпочитаю придерживаться узкого понятия, чтобы можно было отделить собственно политическую деятельность от других видов деятельности: правозащитной, просветительской, экспертной, лоббистской и т.п. И с этой точки зрения политикой занимаются те, кто осуществляют государственную власть, и те, кто стремятся к этому (политические партии, кандидаты и их актив).

Является ли «Голос» частью либеральной оппозиции?

В своем интервью «Интерфаксу» 16 сентября 2020 года Элла Памфилова так ответила на вопросе о якобы ее конфликте с движением «Голос»:

«Нет никакого конфликта – назрели принципиальные политические расхождения по ряду вопросов. Подчеркиваю – политические, поскольку большинство из тех, кто позиционирует себя, как независимого наблюдателя «Голоса», на самом деле являются частью либеральной политической оппозиции. А это, естественно, влияет и на ряд претензий в наш адрес с их стороны. И что такое «Голос» сейчас? Кого вы имеете в виду? Это очень разные люди. У меня не может быть конфликта со всем «Голосом», тем более, что у них нет юридического лица. Я знаю нескольких экспертов, и некоторых из них очень ценю… Но есть тенденция (к сожалению, она стала превалировать), когда ряд людей, которые позиционируют себя как «Голос», реально являются политической оппозицией. В этом нет ничего плохого, мы общаемся с разной политической оппозицией. Но тогда вы себя так и позиционируйте, что вы занимаетесь оппозиционной политической деятельностью, а это уже не объективная экспертная позиция «над» процессом, а прямое вовлечение «внутрь» процесса на позиции одной из сторон».

Здесь сразу несколько вопросов.

1. Действительно ли в «Голосе» есть две разные группы людей: нейтральные эксперты и политические активисты?

2. Действительно ли большая часть «Голоса» (или весь «Голос», как это уже прозвучало позже) является частью либеральной политической оппозиции?

3. Можно ли считать экспертов «Голоса» независимыми?

Очевидно, что мои ответы на эти вопросы будут субъективными. Впрочем, я не знаю никого, чьи ответы на подобные вопросы можно счесть объективными. Так что я свое мнение выскажу – и послушаем, что скажут другие.

Если говорить не обо всем «Голосе» («Голос» – движение без фиксированного членства), а о его руководящем органе – совете, то я не вижу среди членов совета принципиальных расхождений. Тактических расхождений немало, но речь сейчас не о них.

Я полагаю, что мы политически независимы в том смысле, что не аффилированы ни с одной из партий и ни с какими государственными органами. Ко всем политикам, включая и либеральных, у нас вполне критическое отношение.

Является ли «Голос» частью оппозиции – это сложный вопрос, ответ на него зависит от того, что понимается под оппозицией. Но я бы сказал: если «Голос» и часть оппозиции, то гражданской оппозиции, а не политической.

Об этом речь пойдет дальше. Но сначала поговорим о наблюдении на выборах.

Наблюдатели и надзиратели

И вновь хочется процитировать Эллу Памфилову (на этот раз это будет моя расшифровка ее выступления на заседании ЦИК 20 марта 2020 года):

«Нам действительно нужны наблюдатели, а не надзиратели… В чем основная задача наблюдателей? Не допустить, предотвратить какие-то возможные злоупотребления, которые могли бы смазать или дискредитировать процесс голосования. А чем занимаются надзиратели (я их подразделяю)? Это вот как стервятник: дождаться, даже иногда спровоцировать то или иное нарушение, зафиксировать его, для того чтобы потом трубить на всех площадках…».

Оставлю на совести председателя ЦИК домыслы насчет «спровоцировать нарушение». А вот разделение вполне реальное. Есть те, кто старается предотвратить нарушение, помешать его осуществлению. И те, кто ставит своей задачей фиксировать нарушения.

Задачи действительно разные. И наблюдатели (в широком смысле, то есть и члены УИК с ПСГ, и представители СМИ, и др.) ставят себе первую или вторую в зависимости от нескольких факторов – от собственного темперамента и степени интереса к результату выборов, и от политических обстоятельств, да и от статуса.

Сразу скажу по поводу статуса, хотя мало кто на это в реальности обращает внимание. У члена УИК с ПСГ возможности для предотвращения нарушений самые большие. А у представителя СМИ – самые маленькие. Формально он как раз может быть только надзирателем, то есть только фиксировать нарушение. А уж трубить на всех площадках – это его прямая обязанность, коли он журналист.

А политические факторы… Я помню время, когда председатели УИК искали любой повод, чтобы удалить наблюдателя. И тогда мы им рекомендовали: сидите тихо и фиксируйте. Не пытайтесь помешать вбросу или еще какому-то нарушению и даже не пользуйтесь своим правом сообщать о нарушении председателю УИК. Иначе вы не досидите до конца, не увидите, что будет дальше, и не получите копию протокола. Эти времена, спасибо Элле Александровне, прошли. Но не уверен, что безвозвратно…

Конечно, сами термины, использованные Эллой Александровной, весьма условные. Все-таки, исходя из русского языка, наблюдатель – этот тот, кто наблюдает. А не тот, кто закрывает своей грудью или другими частями тела щель в урне от вброса. Но попробуем здесь использовать эти термины.

Да, мы знаем «эффект наблюдателя». Не раз видели на диаграммах, что участки, где были наблюдатели, давали иные результаты, чем участки без наблюдения.

Так что, конечно, одна из задач наблюдателей – предотвратить нарушения. Но ведь это значит, что они влияют на итоги голосования!

Оговорюсь сразу: нарушение нарушению рознь. Есть неумышленные. Есть не влияющие на итоги голосования. Но мы все-таки говорим о других. О тех, которые называют длинным словом «фальсификации». Или чуть более коротким – «подтасовки». Вбросы, многократное голосование, неправильный подсчет, неправильное заполнение протокола – способов много. И задача, которую председатель ЦИК поставила перед «истинными наблюдателями» – предотвратить все эти, мягко выражаясь, подтасовки, а грубо говоря – преступления.

А задача «надзирателей» – заметить их и сообщить о них городу и миру. А если их не было – сообщить, что не было.

Но вообще-то «надзиратели» обычно работают в команде. И потому их функция более фундаментальная. Когда мы собираем информацию от большого числа таких «надзирателей», количество переходит в качество. И у нас (я имею в виду, например, «Голос») появляется возможность оценивать выборы целиком.

Например, мы видим тот самый «эффект наблюдателя»: там, где были наши «надзиратели» и где они не заметили никаких нарушений, результат один. А на точно таких же участках, где наблюдателей и надзирателей не было, – другой. Тем самым «надзиратели», не видя своими глазами нарушений, позволяют их выявлять.

Я на этот момент обращаю внимание не случайно. Мои коллеги говорят: трудно находить волонтеров, если просить их просто сидеть и собирать информацию для «московских экспертов» (с теми, кто наблюдает за деньги или иные блага, ситуация, конечно обратная). Вот если им сказать, что их задача – поймать фальсификаторов за руку, тогда у них больше желания. А я все время пытаюсь объяснить, что даже если они никого не поймают, их работа не напрасна.

На чьей стороне государство?

Но вернемся к тем, кто предотвращает нарушения. И тем самым влияет на итоги голосования. В чью пользу? Ответ очевиден. Ибо мы знаем, что фальсификации исходят от власти.

Оговорюсь: мы знаем, что иногда фальсификации бывают не в пользу «Единой России» либо ее выдвиженцев или других представителей обобщенной «партии власти». Бывают такие исключения. Но всегда они происходят по инициативе власти и в интересах каких-то ее представителей. Как, например, фальсификация в 2016 году в пользу «Справедливой России» в Воронежской области с целью протащить в Думу ставленника вице-губернатора.

Таким образом, борьба с фальсификациями всегда в пользу оппозиции!

И получается, что Элла Александровна непоследовательна. С одной стороны, хочет, чтобы мы предотвращали нарушения. С другой стороны, упрекает нас в том, что мы действуем в интересах оппозиции. Но второе вытекает из первого.

Значит ли это, что те, кто борются с фальсификациями, являются частью политической оппозиции?

А вот это уже вопрос к власти.

В марте этого года я писал: «Когда правозащитная деятельность начинает ассоциироваться с политической – это прямой индикатор того, что нарушение прав человека стало элементом государственной политики».

Сейчас я могу конкретизировать. Если фальсификации на выборах – преступление, эксцесс исполнителя, то те, кто с ними борются, – не оппозиция, а помощники власти. Примерно это мы слышали от Эллы Памфиловой первые четыре года ее деятельности на посту председателя ЦИК.

Но если фальсификации – это системные действия правящего режима в борьбе с оппозицией для удержания власти вне зависимости от уровня ее поддержки в обществе, тогда конечно же борцы с фальсификациями – часть оппозиции. И иногда даже ее боевой отряд.

Я понимаю, что ни один представитель власти на трезвую голову и перед широкой публикой не признается, что фальсификации для него – как минимум один из способов удержания власти. Но мы можем судить по делам. Когда начинается борьба с наблюдательскими движениями, когда в этой борьбе (а не в борьбе с фальсификациями) происходит единение законодателей, Минюста, прокуроров, полиции, следователей и судей, когда обучение наблюдателей объявляется преступными действиями, а для наблюдателей уже готовятся ярлыки типа «иностранных агентов» – трудно сделать иной вывод, кроме того, что фальсификации на выборах становятся элементом государственной политики.

Политики и правозащитники

А теперь перейдем к оппозиции. И в первую очередь к ее либеральной части. Которая, к сожалению, не едина.

Кстати, а почему именно к либеральной? Вроде бы не самая ее большая и сильная часть. И в Госдуме ее нет вот уже 17 лет.

Ответ очень простой. Идеология защиты политических прав и свобод – это часть (и важнейшая) либеральной идеологии. И потому те, кто борются за честные выборы, легче всего находят общий язык именно с либеральными политиками.

Но надо сказать, что находят его не всегда. Ибо политик, как отметил когда-то Черчилль, думает в первую очередь о будущих выборах. А правозащитник думает в первую очередь о принципах. И тут могут быть расхождения.

Представим себе, что в некоем округе выдвинулись три либеральных кандидата – один от партии, имеющей льготу (то есть ему не нужно было собирать подписи), второй от партии, не имеющей льготы, и третий самовыдвиженец. Первого зарегистрировали. А двум другим отказали в регистрации по подписям – их зарубили на основании заключения почерковеда и справки из МВД. Зарубили явно несправедливо, о чем практически все знают (примерно так, как это было на выборах в Мосгордуму в прошлом году).

Что скажет политик (из той самой партии, у которой льгота)? Он может, конечно, для виду сказать, что тем двум отказали несправедливо. Но на самом деле он будет радоваться. Ибо сняли двух его конкурентов (он даже может сказать – спойлеров). Ибо в данной ситуации у оппозиции гораздо больше шансов на победу (что доказали те же выборы в Мосгордуму). И с этим невозможно спорить.

Правда, политик может пойти и дальше. Например, сказать, что самовыдвиженцев вообще не надо пускать на выборы – мол, выборы – дело исключительно партий. Что льгота – это хорошо, и фильтр в лице почерковедов – здорово. Такое мы тоже слышали, и кое-что (например, насчет самовыдвиженцев) даже от либералов.

Наконец, политик может подать иск о снятии конкурента. Придравшись к тем же подписям или еще к какой-нибудь ерунде, которую наши суды считают достаточной для снятия.

А что скажет правозащитник? Что несправедливый отказ в регистрации – зло, которое не может быть оправдано даже увеличением шансов на победу оппозиции. Что надо всеми силами бороться за допуск кандидатов. Что проблему конкуренции между близкими по платформам кандидатами нужно решать другими методами.

Правозащитник будет отстаивать право граждан на самовыдвижение, чтобы ни говорили по этому поводу представители близких ему партий. И он никогда не одобрит правила проверки подписей, позволяющие творить произвол. И также не одобрит снятие кандидата с помощью суда.

Борьба за честные выборы – гражданская по сути

Итак, борьба за честные выборы в большинстве случаев оказывается в пользу оппозиции. Но все же не всегда. Но дело не только в этом. Все-таки борьба за власть и борьба за честные выборы – разные по своей сути.

Но ведь я выше написал, что власть сейчас готова любой ценой защищать свою несменяемость и для нее фальсификации и снятие опасных соперников стало системой. И мне оппоненты из либерального лагеря говорят, что в таких условиях борьба за смену власти и борьба за честные выборы – одно и то же.

И все-таки разница есть! 

Поборнику честных выборов важно, чтобы победил тот, кого поддерживают граждане. Даже если эти кандидаты, эта партия ему не близки.

И еще очень важный момент. Сторонников честных выборов в стране должно быть больше, чем сторонников смены власти. Ибо честные выборы нужны не только оппозиционерам. Есть одно очень простое соображение, которое почему-то редко приводят.

Понятно, что люди, получившие власть в результате выборов, хотят эту власть сохранить. Но у них есть два пути. Первый – проводить политику в интересах граждан. Второй – затруднять оппозиции борьбу за смену власти. Чем больше власть идет по второму пути, тем меньше у нее стимулов действовать в интересах граждан.

Поэтому у гражданского движения за честные выборы потенциал больше, чем у любой политической кампании. Но, к сожалению, пока этот потенциал не удается мобилизовать вовремя. Болотная в 2011 году была таким гражданским актом. Но было уже поздно, да и очень быстро это движение превратилось в политическое. А московские протесты 2019 года были одновременно гражданскими и политическими.

Гражданское движение должны возглавлять и направлять правозащитники, что не препятствует участию в нем политиков. Если же его возглавят политики, оно неизбежно станет политическим и менее широким. А политическая кампания – удел политиков.

Поэтому я пытаюсь убедить коллег, что кампания за честные выборы и кампания за смену власти должны идти параллельно, не смешиваясь.