0
6100
Газета Идеи и люди Интернет-версия

29.10.2020 17:25:00

Читать дальше

30 октября – День памяти жертв политических репрессий


Моисей Борисович Зайденбанд. Фото из следственного дела М.Б.Зайденбанда

Когда и как я познакомилась со своим дедом? Смазанные кадры из детской глубины иногда проступают отчетливее – на них высокий человек в белом халате. Шумный, нетерпеливый, обидчивый. Михаил Моисеевич Зайденбанд, отец моей мамы, он несколько раз возникал эпизодом, не связанным с общим течением семейной жизни, прежде чем для меня более или менее прояснилась причина его отчужденности. Бабушка ушла от него с двумя детьми. С прямой спиной, не обернувшись ни разу. Сутками пропадала на работе, сама вырастила-выучила дочь и сына. Никто не отрицал его существования: из фотографий не вырезали, ластиком не стирали – встречались, общались. Бабушка сохраняла дипломатические отношения с младшей сестрой деда Елизаветой Михайловной. Тогда не удивляла ни эта стратегия, ни разночтения в отчествах.  

Ему было уже за 60, когда всерьез и надолго он приехал погостить из Ленинабада к нам в Душанбе. С трудом верилось, что этот седовласый, степенный, будто родившийся в шляпе красавец, всю жизнь работавший парикмахером, – дебошир и пьяница из бабушкиных рассказов. Еще до приезда он писал короткие письма кривым почерком с бесчисленными ошибками. Это смешило и укрепляло подростковую уверенность в превосходстве. И вот теперь он сидел рядом, причмокивая,  поглощал бисквит с кокетливым названием «Дамский каприз» и глубокомысленно обращался к дочери: «Главное, Шура, питание!» Он щедро дарил подарки, очень хотел внимания и, прожив недели две, уехал обратно в свою жизнь.

Спустя несколько лет я приехала к нему в Ленинабад. По советским меркам дед оказался состоятельным человеком: кооперативная просторная квартира в новом микрорайоне, ковры, хрусталь. Атмосфера пенсионерского, довольно сытого быта второй половины 80-х обволакивала. Вечерами с его женой Розой мы припадали к источнику жгучей любви Волонтира и Клары Лучко. Деду нравилась красавица Лучко, но раздражал больший интерес к Будулаю-телевизору, чем к нему. Он хотел говорить об утратах: об отце Моисее Борисовиче Зайденбанде и пропавшем младшем брате Рувиме. Показывал самую главную драгоценность, добытую многолетними усилиями, фотографию отца – единственную. Он увеличил ее до размеров парадного портрета, но завитушки явно противоречили изображенному лицу. Из пыльно-коричневой сепии смотрел человек: среднего возраста, со щетиной и колючим, напряженным взглядом. Еще у него топорщился край воротничка, застегнутого под горло. Никаких чувств он не вызывал, вглядываться в него не хотелось, думать, что это твой предок, – еще меньше. Дед шумно сокрушался, что его мать, моя прабабушка Вера, не дожила до этого дня. Он целовал портрет и плакал: «Папу нашел».

Дед умер в феврале 91-го, и вместе с ним ушла живая память о расколотой семье. Все, за что он бился, вроде потеряло смысл. 25 лет спустя выяснилось, что в Москве, в Никитском переулке, в архиве МВД по Московской области, терпеливо ждет своего часа оригинал той самой карточки: фас и профиль опознавательного фото из следственного дела Зайденбанда М. Б. При виде сбоку стал заметнее фон – мятая простыня, а переносица оказалась более приплюснутой, чем можно было предположить. За спиной у прадеда ни масштабной линейки, ни таблички с номером впереди: не догадаешься, в каких обстоятельствах сделано фото, но на обороте младший лейтенант госбезопасности Родин удостоверил личность заключенного.

read02.jpg
Михаил Моисеевич Зайденбанд.
Фото из следственного дела М.М.Зайденбанда
Еще от прадеда осталось несколько собственноручных букв, слабых начертаний: заинбд – его роспись в протоколе допроса. Во всех анкетах он малограмотный. Много работал, мало учился, знал польский, идиш и русский. Плотничал с юности. Роста был выше среднего, телосложения слабого, волосы черные, глаза карие…Анкеты арестованных сохраняют всё.                

Он родился 25 января 1890 года в Польше, в Люблинской губернии, в Янове. Точный день его рождения нашелся в польском архиве. Никакой он оказался не Борисович и даже не совсем Моисей. Янкель Моше, сын Бенциона Зайденбанда и Лии, урожденной Гройсман. Там еще в генеалогическом анамнезе фамилия Блюменкранц и по мужской, и по женской линиям: вероятно, женились и выходили замуж за родственников, – и радующие глаз и слух имена: Руфия и Шпринца. У него сестра Эстера 1894 года рождения и брат Иосиф Альтер – 1899-го. Семья торговая, ремесленная, как и все в местечке. В 1912 году Моисея забирают в армию, больше он свою семью не видел. До 1917-го служил в уланских частях, а дальше тоже рядовым, но уже в красной кавалерии. В общем, 8 лет в седле.

Когда и где он познакомился с прабабушкой – неизвестно. Двойра Юдолевна Гер (в семье ее называли Верой) моложе его на 10 лет, родилась в Брест-Литовске, жила в Варшаве, работала на фабрике.

Их первая географическая точка пребывания в России – Воронеж. Там в октябре 1921-го родился мой дед, старший ребенок в семье. На дворе нэп, Моисей Борисович «торгует на базарах с рук», дела идут неплохо, но их учли. Они – «лишенцы», лишены избирательных прав как «живущие на нетрудовые доходы и использующие наемный труд».

В 1925 году они переехали в Орловскую область – в город Ливны. Сменили несколько адресов, пока не купили свой дом. Прадед явно не чувствовал угрозы благополучию и безопасности семьи: открыл бакалейную лавку, нанял помощника и домработницу. В апреле 1926-го родился второй сын – Рувим.

Три года спустя семья вновь ждала пополнения, а случилась страшная убыль – арестовали Моисея Борисовича. Его осудили за «спекуляцию» (то есть за торговлю) на 5 лет и сослали Ухтинско-Печорский лагерь. Вернулся из ссылки раньше, в сентябре 1933 года, и продолжил заниматься тем, что умел: обменивать, торговать, кормить семью. Советских газет прадед явно не читал, оттого не знал, что таких, как он, прямо объявили врагами государства: «Не допускать открытия магазинов и лавок частными торговцами и всячески искоренять перекупщиков и спекулянтов, пытающихся нажиться за счет рабочих и крестьян».

Прожившая без мужа четыре года прабабушка Вера страшно напугана, умоляет прекратить, но Моисей Борисович рассудил по-другому, по-хозяйски. Основной его маршрут: Ливны–Москва–Ливны. В Москву возил продукты – из столицы мыло и сахар. 1 марта 1934 года его остановили на станции Мармыжи по дороге в Киев: «При личном обыске у него обнаружено 8 шт. кур, 2 кил. коровьего масла, 3 кил. мяса, два шерстяных ковра, куплен. на базаре в гор. Ливны и 150 рублей облигациями (здесь и далее при цитировании документов сохранены особенности оригиналов. – Т.М.)». И еще 5 лет лагеря. Пытались посадить и жену, но не собрали достаточного количества свидетельских показаний.

Она опять одна: с тремя детьми, без средств к существованию, без поддержки, а народная власть говорит: плати налог. Тогда Вера Юдолевна по совету кого-то шибко умного или жалостливого возвращает себе девичью фамилию, но жить-то все равно не на что.

1 июня 1934 года Моисей Борисович прибыл этапом в Дмитровский трудовой лагерь, строивший канал «Волга–Москва». Какое-то время семьям бесконвойных заключенных лагерное начальство разрешало жить рядом. Прабабушка Вера с детьми поселилась на станции Большая Волга. Надеялись, как и тысячи других «каналоармейцев», на досрочное – «по зачету ударного труда» – освобождение. Не дождались – вернулись ждать в Ливны.

Канал достроили, в июле 37-го открыли. Оставалось семь месяцев, но в марте на теплоходе не поплаваешь…Могли бывшие зэки прокатиться по построенному ими каналу? Хотели ли?

read03.JPG
Рувим Моисеевич Зайденбанд.
Фото из следственного дела М.М.Зайденбанда
Во вторник, 25 января 1938 года, у дневального райгородка Волжского отдельного участка Зайденбанда М.Б. был день рождения, ему исполнилось 48 лет; к нему пришли с обыском: «Я оперуполномоченный III отделения Волжского участка Кожемякин в присутствии дежурного по графику Бакалин сего числа произвел арест и обыск з/к Зайденбанд Моисей Борисович в котором при обыске ничего не обнаружено в чем и составлен настоящий протокол обыска».

Протокол допроса очень короткий. Если б не биографические сведения, он состоял бы из нескольких слов: нигде, никому, никогда. Моисей Борисович все отрицал и виновным себя по статье 58-10 – проведение антисоветской агитации – не признал.

Его «изобличали» такие же бедолаги-заключенные Дмитлага. В их «показаниях» узнаешь фамильные черты. По словам Кашина Василия Григорьевича, «заключенный Зайденбанд, находясь в лагере выражал свое недовольство к существующему строю и свои враждебные взгляды высказывал среди заключенных. Так например, в августе месяце восхваляя старый капиталистический строй, говорил: «Мне раньше жилось неплохо, у меня всего было вдоволь, а также неплохо жил первое время при советской власти, когда имел свою торговую лавку, а теперь стало жить невтерпеж. Все, что было советская власть забрала, да мало этого ни за что в лагерь, а здесь над нашим братом издеваются». Яхиев Яхият Якубович добавлял к портрету прадеда: «В октябре месяце 1937 года заключенный Зайденбанд, выражая свое недовольство к существующему строю говорил: «Во время рассмотрения льготной комиссии с окончанием строительства канала Москва– Волга льготы давали без разбору, кто их не заслуживал – давали, а кто должен был получить хорошие льготы, тому только пыль в глаза пустили. Мне вот осталось отбывать несколько месяцев, а досрочно не освободили, несмотря на то, что я хорошо работал. Да к тому же житья не дают, семья приехала, все голые и голодные, а работать не дают им здесь, как семье заключенного. Видимо лучшего от советской власти ждать нечего. Было время я пожил, а теперь видимо придется погибать на этом канале, где над нами издеваются и ведут нас к тому, чтобы уничтожить». Показания Колюшко Петра Борисовича подгоняли обвинение под текущий момент: «В декабре месяце 1937 года в разговоре о прошедших выборах заключенный Зайденбанд говорил: «Из всего видно, что они нам хорошего не дадут, так как сама практика показывает, что вся политика советской власти ведет к тому, чтобы больше закабалить людей». В январе месяце 1938 года во время заседания первой сессии Верховного Совета СССР заключенный Зайденбанд говорил: «Она собралась (решать. – Т.М.) исключительно свои вопросы… Как например, то, чтобы за свое высокое положение и больше нажиться, а что касается нас заключенных, чтоб нам дать амнистию и освободить из лагеря, даже не ввели в порядок дня сессии. Так теперь нет никакой надежды на освобождение из лагеря, в котором придется подыхать ни за что».

31 января 1938 года начальник 3 отдела Дмитлага лейтенант госбезопасности Гороховский утвердил обвинительное заключение. 2 февраля судебная тройка вынесла приговор, 5 февраля Моисея Борисовича расстреляли на Бутовском полигоне. Еще не подозревая о своей участи, он успел отправить из Бутырской тюрьмы открытку семье.

В марте 1938-го арестовали старшего сына Мишу. Ему было 17 лет. Статья называлась «социально вредный элемент». Три года в Соликамском лагере. Через шесть месяцев арестовали жену Веру – 5 лет «за спекуляцию». Дальше – Приморлаг, Бамлаг, Севвостлаг. Младших – Рувима и Лизу – разлучили по разным детдомам: никакого специально продуманного изуверства, а порядок такой бюрократический, согласно возрасту.

Дед вышел на свободу в марте 41-го, вернулся в Ливны и разыскал сестру в Брянской области, в Белобрежском монастыре, переориентированном в детгородок. У Лизы имелся адрес детской колонии в Харьковской области, куда отправили Рувочку. Михаил успел съездить туда до начала войны, но младшего брата там уже не было.

Вскоре Михаил ушел на фронт. В мае 1942 года рядового саперного батальона Михаила Зайденбанда опять арестовали. Дед рассказывал, что он брил какого-то капитана, и тот высказал обидное про жидов: Михаил Моисеевич приставил бритву к горлу шутника. С передовой его отправили в Тулу, военный трибунал дал 10 лет. Он отсидел четыре с половиной в Нижнем Тагиле; в апреле 47-го приговор пересмотрели, и 29 июля 1947 года он вышел на свободу. Он и подумать не мог, что ровно через год в этот день у него родится дочь Александра, моя мама.

После пяти лет в дальневосточных лагерях прабабушка Вера вернулась почти оглохшей, она работала прачкой и сторожем в гостинице, писать по-прежнему не умела, но добрые люди помогли найти дочь. Детдом эвакуировали в Пензенскую область, там Елизавета училась в ремесленном училище. С мая 44-го почти профессиональный маляр Лизка Зайденбанд числилась «в самовольной отлучке». Они с матерью бежали на юг. Билетов не достать, но они самовольно пробрались на поезд и уехали в Таджикистан навсегда.

Дед Миша очень быстро разыскал мать и сестру в городе Ура-Тюбе. Там он познакомился с будущей женой. Эсфирь Сендеровна Безносова, ставшая Анной Сергеевной, молодой фельдшер. Яркая, энергичная. Она любила красивых. И вот крошка-дочь в беленьком платьице с бантом на голове и счастливый, очень красивый дед. Только худой очень.

В 1950 году все переехали в Ленинабад. Через два года родился сын, мой дядя, названный в честь деда Моисеем. Бабушке не нравилось слишком еврейское имя, она всю жизнь называла его Мариком. Они давно жили порознь, но дед Миша упорно настаивал: Моисей.

К началу 60-х из лагерей вернулись все, кто выжил. Но Михаил с прабабушкой Верой отказывались верить, что прадеда нет на свете. В марте 62-го подают заявление Генеральному прокурору СССР Руденко: «На наши неоднократные просьбы-розыски нам ответили, что Зайденбанд Моисей Борисович без права прописки был сослан. А поэтому мы в настоящее время не знаем, где он находится жив или нет? В случае его освобождения из ссылки, он не скитается ли где-нибудь, имея преклонный возраст». Просители заранее благодарствовали и прилагали конверт с 12-копеечной маркой.

Капитан I спецотдела УВД Мособлисполкома Зотова донесла до начальства, что Зайденбанд М. Б. осужден к «ВМН (к высшей мере наказания. – Т.М.). Приговор приведен в исполнение 5 февраля 1938 г.» – эта строчка вписана в документ от руки. Существовала директива председателя КГБ генерала Серова от 24 августа 1955 года: устно объявлять о кончине в местах заключения, искажая реальную дату и причину смерти. Далее госмашина на большой скорости восстанавливала социалистическую законность. Прокурор опротестовал дело («следствие проведено с грубейшими нарушениями закона»), суд удовлетворял протест, отменял постановление тройки, дело прекращалось «за отсутствием состава преступления». 19 мая 1962 года им выдали справку о реабилитации. На все про все два месяца. И 25 лет.

Среди бумаг 62-го года самый трогательный документ – расписка «органу милиции»: «На сообщение я не согласен потомчто сообщено неправельно я буду писать дальше сын моего отца». С чем он не согласился: с сообщением о смерти, с причиной или с датой – не узнать никогда, но слово он держал. Писал дальше. Уже Горбачеву. Добился документального признания гибели отца – в свидетельство о смерти внесли «исправления» «с крупозного воспаления легких на расстрел», неоднократно предпринимал розыски могилы. Не забывал интересоваться положенными льготами и компенсацией за отобранное имущество. Еще в мае 89-го года ему отвечали, что «реабилитированные граждане или их родственники имеют право на получение 2-х месячной заработной платы по месту работы до ареста», а «установить место захоронения за давностью не представляется возможным».

В апреле 1990 года деду отвечал заместитель начальника управления ГУВД Мосгорисполкома. Письмо начиналось так: «Уважаемый Михаил Моисеевич!» И дальше еще поразительнее: «К сожалению, места массовых захоронений репрессированных пока не установлены». Подпись: «С уважением, Н. В. Грашовень». Именно полковник Николай Викторович Грашовень руководил группой, разыскавшей захоронение на учебном полигоне НКВД в Бутово! Позднее это место на юге современной Москвы назвали Русской Голгофой из-за массовой гибели духовенства.

Еще три-четыре года назад оно выглядело зловеще. Автобус 18-го маршрута приезжал в тупик. За зеленым забором несколько гектаров поля: сплошные могильные рвы и яблоневый сад. На входе – информационный стенд со статистикой расстрелов по дням. 20 тысяч 762 человека, убитых с августа 1937 по октябрь 1938 годов. Это число документировано, сколько на самом деле – неизвестно. В один день с моим прадедом 5 февраля 1938 года расстреляли 246 человек. Каждый в этой  разноязыкой и разноплеменной толпе не похож на другого и похож одновременно. В большинстве своем неграмотные, плохо понимавшие происходящее, напуганные, обреченные, уставшие, измученные люди. После допросов из Дмитровского лагеря их отвозили в Бутырскую тюрьму, потом на полигон, по одному выводили из барака, зачитывали приговор и стреляли. 235 мужчин, из них трое – православные священники и столько же старообрядцев; 12 женщин, из них – три монахини. 172 русских, 19 латышей, 9 немцев, 9 украинцев, 9 белорусов, 4 корейца, 4 туркмена, 4 узбека, 4 еврея, еще троих записали тюрками, двое татар, двое китайцев, двое иранцев, один поляк, один афганец, один черкес. До сих пор 59 человек не реабилитированы.

Первая хрущевская и вторая горбачевская реабилитации происходили по запросам. Родственники убитых писали и по сей день должны писать заявления в прокуратуру и суд. Реабилитация – дело семейное, частное. Если у расстрелянных не осталось родных – погибли, умерли, не родились – или они не обращались с такими прошениями, убитые просто убиты.

В последние годы 29 и 30 октября, в дни памяти жертв политических репрессий, у Соловецкого камня на акции «Возвращение имен» длинная очередь к микрофону. Каждый пришедший успевает прочесть одно-два имени. В Бутово приезжает мало людей; они читают по 20–30 имен и фамилий и вновь занимают место в короткой цепочке, чтобы читать и читать дальше. В 2017 году там открыли Сад памяти. Стелы с фамилиями жертв, удар поминального колокола. Теперь приезжать не так страшно: гранит успокаивает.

P.S. В 2014 году моему дяде, Моисею Михайловичу Зайденбанду, в «Одноклассниках» написала незнакомая молодая девушка. Заподозрив спам или что-то еще более вредоносное, дядя не открыл сообщение, но и не удалил его. Спустя полгода мы познакомились с семьей старшей дочери Рувима Моисеевича Зайденбанда. Всю жизнь он прожил в брянской деревне Березовка. Там его звали Романом.

P.S.S. В 2015 году из Орловского архива мне прислали, наверное, самую раннюю фотографию деда Миши. Вальяжно опирающегося на стул щекастого парня в косоворотке могли помнить только те, кого уже нет на этом свете. Но в деле оказалось еще фото неизвестного. Утонченного вида подросток, что-то в его лице северянинское, в галстучке, в распахнутом пальто с меховой оторочкой. Вроде бы совсем из другого социального круга. В «Мемориале» сказали: «Значит, фотография находилась при вашем дедушке в момент ареста». Ничего непонятно, только слышен беззвучный крик: «И я здесь! И меня заберите отсюда!»

Я много раз разглядывала это фото, гадала и недоумевала. Несколько дней назад, когда этот текст был дописан, наконец-то догадалась отправить его обретенным брянским родственникам. Старшая дочь Романа (Рувима) Моисеевича Лидия заплакала сразу: «Это папка!»

Мы все-таки забрали его оттуда.        

Татьяна Маргулис – телевизионный редактор.


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


«Бюджетные деньги тратятся впустую» – продюсер Владимир Киселев о Шамане, молодежной политике и IT-корпорациях

«Бюджетные деньги тратятся впустую» – продюсер Владимир Киселев о Шамане, молодежной политике и IT-корпорациях

0
2279
Бизнес ищет свет в конце «углеродного тоннеля»

Бизнес ищет свет в конце «углеродного тоннеля»

Владимир Полканов

С чем российские компании едут на очередную конференцию ООН по климату

0
2958
«Джаз на Байкале»: музыкальный праздник в Иркутске прошел при поддержке Эн+

«Джаз на Байкале»: музыкальный праздник в Иркутске прошел при поддержке Эн+

Василий Матвеев

0
2219
Регионы торопятся со своими муниципальными реформами

Регионы торопятся со своими муниципальными реформами

Дарья Гармоненко

Иван Родин

Единая система публичной власти подчинит местное самоуправление губернаторам

0
3931

Другие новости