Валерий Гарбузов
На фото встреча Вячеслава Молотова с Гитлером в ноябре 1940 года. Фото Chronik Verlag, Dortmund. 1989.
О предыстории Второй мировой войны написано много. Но с каждым очередным юбилеем о ней вспоминают не только историки и оставшиеся теперь уже совсем немногочисленные участники, но и современные государственные деятели. То, что тема последней мировой войны вплелась в ткань дискуссий нынешних мировых лидеров, говорит о многом. Их стремление опереться на прошлое (хотя и не такое далекое), попытки раскрыть закулисную сторону событий, понять их, переосмыслить, а порой и оправдать вполне очевидны. И это неудивительно. Слишком велико то историческое наследие, которое оставило после себя это крупнейшее событие ХХ века.
Обычно принято считать, что основные очаги этой войны (европейский и дальневосточный) формировались в 1930-е годы. И это действительно так. Но корни ее, истоки этого масштабного мирового конфликта следует искать все-таки в итогах войны другой – Первой мировой, которая окончилась в 1918 году, унеся с собой жизни 17 млн человек.
Версальское унижение
Как известно, Первая мировая война закончилась через неделю после падения кайзеровского режима и начала революции в Германии подписанием Компьенского перемирия 11 ноября 1918 года. Проблемы послевоенного урегулирования и решение германской проблемы решались уже на Парижской конференции, где и был разработан текст (Версальского) мирного договора, навязанный Германии странами-победительницами.
Конечно, тогда между ними шли ожесточенные споры. Франция, ближайший сосед и давний враг поверженного противника, требовала наказать Германию по всей строгости: заставить оплатить военные издержки, предлагала расчленить территорию на части и отобрать колонии. Но ее партнеры по Антанте оказались более гуманны. Премьер-министр Англии Дэвид Ллойд-Джордж и президент США Вудро Вильсон (особенно) сдерживали французского премьера Жоржа Клемансо, ослепленного нескрываемой ненавистью к давнему врагу.
В итоге окончательный текст мирного договора с Германией, хотя и был плодом компромисса победителей и не учитывал ни мнения побежденных, ни мнения вновь образованных государств, оказался все-таки неожиданно жестоким ударом для немцев. В соответствии с ним страна объявлялась главным виновником развязывания войны и лишалась значительной части своей территории в Европе. В результате этих потерь в центре континента образовывались немецкие национальные меньшинства, к положению которых особое внимание проявляли быстро становящиеся на ноги национал-социалисты. Да и в самих немецких анклавах во Франции, в Дании, в Чехословакии, в Польше, не говоря уже об Австрии, стремительно распространялись нацистские идеи, рождались местные фюреры, на которых впоследствии и стал опираться Гитлер, ловко манипулируя проблемой немецкого единства.
Версальский договор лишал Германию почти всех привычных атрибутов ее былого величия: части территории и населения, армии, флота, авиации, генерального штаба, военных училищ, оборонной промышленности, колоний. Позже на нее налагались огромные репарации, которые так и не были выплачены. Согласно условиям Версальского договора, предусматривалось снятие всех ограничений на ввоз товаров из стран-победительниц, свободный пролет авиации над территорией страны; реки Эльба, Одер, Неман и Дунай, а также Кильский канал объявлялись свободными для международного судоходства в пределах Германии. Само речное судоходство на ее территории ставилось под управление международных комиссий. Над финансами и экономикой страны также устанавливался контроль.
Подобное урегулирование германской проблемы воспринималось немцами как намеренное унижение. Не решая старых проблем, оно создавало новые источники опасных противоречий, которые со временем неизбежно должны были проявить себя.
Первоначально правые социал-демократы, сформировавшие новую германскую власть, ознакомившись с текстом документа, отказались его подписывать. Настолько он казался им несправедливым и ужасным. Но позже, под угрозой оккупации страны войсками Антанты, все же подписали, заслужив в самой Германии репутацию «ноябрьских преступников», совершивших предательский «удар кинжалом в спину» собственного государства.
Именно Версальский мирный договор, который возненавидели все немцы, стал источником неутихающего германского реваншизма, культивировавшегося в годы Веймарской республики. А сама концепция «удара в спину» была очень популярна в те годы. В соответствии с ней вся ответственность за беды германского народа после 1918 года возлагалась именно на правых социал-демократов («марксистов-евреев»), совершивших революцию, подписавших Компьенское перемирие и согласившихся на версальское унижение.
С тех пор эта тема оказалась для немцев центральной. Именно вокруг нее формировалось все недовольство новыми властями, которое аккумулировалось прежде всего в сохранившейся после ноябрьской революции старой кайзеровской дореволюционной среде – среди монархистов, юнкеров, буржуазии, высшего потомственного офицерства, баварских сепаратистов.
Тем самым победители, вдохновляемые возможностью наказать виновника, сами взрастили своего будущего врага. Так недальновидность, просчеты, нескрываемые жажда мести и ненависть к поверженному противнику, стремление ослабить и унизить его рождало в нем ответ – обиду и горечь по утраченному величию, а вместе с ними и чувство реваншизма, ставшее питательной средой для партии Гитлера. Уже одно это делало новую войну неизбежной.
Нацизм
Именно эти условия благоприятствовали формированию и приходу к власти НСДАП – партии, возникшей в атмосфере безудержной демократии, дарованной Веймарской конституцией, партии, ставившей своей целью отказ от Версаля и наказание «ноябрьских преступников». Правда, первая попытка ее прихода к власти в ноябре 1923 года закончилась провалом. И это не стало неожиданностью. «Пивной» путч Гитлера в Мюнхене был комичен и скорее напоминал плохо отрежиссированный спектакль, все же превращенный позже нацистами в героический подвиг отважной группы немногочисленных немецких патриотов.
Приговор суда и заключение, совпавшие с началом экономического подъема второй половины 20-х годов, казалось, не оставили от этой партии и следа. О ней забыли. А о самом Гитлере вспоминали как о случайном и странном персонаже эпохи, рожденной ноябрьской революцией.
Однако вскоре нацизм вернулся. Этому способствовал мировой экономический кризис 1929–1933 годов, до предела обостривший все германские противоречия. Прекращение внешней финансовой поддержки и кредитования со стороны США привело к остановке германской экономики, которая не могла существовать самостоятельно без внешней подпитки. За этим последовали приостановка репарационных платежей и небывалая безработица. Все это создавало новые дополнительные условия для второго рождения нацизма, который отныне становится необыкновенно популярным.
Весь политический фокус Германии в 1929–1933 годах был сосредоточен на Гитлере – новом человеке, рожденном эпохой Веймара, которого многие современники стали воспринимать как необыкновенный общественный феномен, как личность, способную разрешить самые сложные проблемы. Он обещал все: разрушить оковы Версаля, объединить всех немцев, вернуть отторгнутые территории и колонии, наказать «ноябрьских преступников», восстановить армию.
Кризис способствовал быстрой политической радикализации страны. Немецкий электорат отныне стал концентрироваться вокруг двух политических крайностей – нацизма и коммунизма, что неизбежно приводило к размыванию традиционно влиятельного политического центра и его институтов. Социал-демократы и буржуазные партии на глазах теряли свое влияние, сдавая позиции крайним силам. Причем благодаря демагогии, а также использованию методов, практикуемых социал-демократами и коммунистами, нацисты вламывались в их же электоральную массу, перетягивали ее на свою сторону и очень быстро набирали обороты, завоевывая все новые и новые общественные ниши.
Укреплению нацизма в начале 30-х годов способствовала общая слабость власти всей веймарской эпохи: ее бесхребетность, широкая словесная полемика, безбрежная демократия, позволявшая действовать на политическом поле всем (даже самым радикальным) политическим силам, и как следствие этого – кабинетная чехарда, хаос и неуправляемость.
Приход завоевавшего симпатии миллионов немцев Гитлера к власти в январе 1933 года и его политика раскрыли глаза почти всем. Нанося удары по институтам Веймарской республики (но не отказываясь от ее Конституции, превратившейся в декорацию нового режима), преследуя и расправляясь с политическими противниками, фюрер сумел быстро монополизировать политическое пространство, используя НСДАП как главный инструмент всего механизма государственной власти Третьего рейха.
Успехи социально-экономической политики нового рейхсканцлера (экономический рост, ликвидация безработицы, расширение социальных функций государства) наряду с государственной пропагандой, умелым манипулированием массовым сознанием, огосударствлением частной жизни немцев, внедрением тоталитарного контроля над обществом и его милитаризацией, политическими репрессиями и культом Гитлера достигли своих целей: очень быстро немецкие обыватели стали воспринимать нацистов как спасителей, а его самого – как настоящего гения государственного руководства.
Вообще говоря, все, что собирался делать Гитлер в случае прихода к власти, он изложил в своей (надиктованной в заключении после «пивного» путча) книге «Моя борьба», которую, правда, не все поначалу воспринимали всерьез. А между тем она и есть тот главный документ, который раскрывал взгляды и намерения нацистов еще в 20-е годы.
Его открытое неприятие парламентаризма, борьбы партий, да и самой Веймарской республики, ненависть к евреям и патологический антисемитизм – все то, чем в избытке были пересыпаны страницы этого самого издаваемого в Третьем рейхе произведения, сочеталось с неприкрытым раздражением условиями Версаля и его вдохновителями: прежде всего Англией, Францией и США.
Отказ от выполнения условий Версальского договора и выход Германии из Лиги наций в 1934 году открывали путь реваншистским устремлениям фюрера. Восстанавливать утраченные позиции Германии он намеревался как дипломатическими усилиями, так и военными. До начала войны ему удалось демонтировать версальскую систему и путем ультиматумов и переговоров мирно включить в состав рейха Рейнскую демилитаризованную зону (1936), Австрию (1938), Судетскую область Чехословакии (1938), оставшуюся часть Чехии (1939), Богемию, Моравию и Клайпедский край Литвы (1939).
Иллюзии умиротворения
Появление Адольфа Гитлера на политической сцене Германии, его неприкрытый радикализм, стремительное восхождение и приход к власти настораживали многих. В самой Германии все сомнения на этот счет перекрывались верой в то, что его сможет контролировать консервативное большинство сформированного им же кабинета (что оказалось ошибкой).
Особые чувства в связи с этим возникали в политических кругах Франции и Великобритании. Понимание того, что поверженный, некогда ослабленный противник может вскоре сбросить оковы и вновь превратится в сильного и опасного врага, быстро охватывало страны западной демократии. В них формировалось несколько ответов.
Первый был связан с деятельностью министра иностранных дел Франции Луи Барту, стремившегося создать систему коллективной безопасности в Европе с включением в нее СССР. Однако его убийство в 1934 году изменило французскую внешнюю политику. Отныне она стала следовать в фарватере курса на умиротворение Германии, курса, сформированного в Великобритании.
Его автор и проводник – английский премьер-министр Н. Чемберлен понимал, что жажда мести, исходившая от победителей в 1918 году, возвращается к ним через 20 лет бумерангом гитлеровского реваншизма. Именно поэтому он считал, что необходимо действовать крайне осторожно, к притязаниям Гитлера стоит отнестись с пониманием и проявить определенную уступчивость, которая в итоге удовлетворит его и обеспечит мир в Европе. Именно этим объясняется линия Чемберлена, проявлявшего удивительную покладистость в отношениях с будущим новым хозяином континента, на сотрудничество с ним. Он готов был на все, чтобы избежать войны, сохранить мир и обеспечить собственную безопасность даже за чужой счет, соглашаясь при этом и на раздел Чехословакии в 1938 году (Мюнхенское соглашение), и на канализацию гитлеровской экспансии на Восток (в расчете на столкновение Германии и СССР и их взаимное ослабление).
Как оказалось, подобная недальновидная уступчивость как способ сохранения мира в итоге обернулась против самого же Чемберлена и его союзников. Тогда мало кто понимал всю опасность, к которой приводил любой сговор с Гитлером. Фанатичный в своих устремлениях фюрер, оказавшийся явно не тем, за кого себя выдавал в 1935–1939 годах, вскоре сбросил маску, стал действовать более решительно и перешел к открытым захватам. В начале апреля 1939 года им был утвержден план нападения на Польшу («Вайс»).
СССР – один, всегда один
Если исходить из того, что все ведущие страны, как пишет в своей недавней статье В.В. Путин, «в той или иной степени несут свою долю вины» за начало войны, то мы вправе задать вопрос: а в чем в таком случае был виноват Советский Союз?
Не стану приводить все доводы за и против или упреки в адрес Сталина и тогдашнего советского руководства. Они хорошо известны. Скажу одно – по большому счету вина СССР состояла лишь только в том, что он просто был: со своей централизованной экономикой, системой организации государственной власти, политическими репрессиями, идеей мировой революции и Коминтерном как инструментом собственной внешней политики и пр. Без Советского Союза сама мировая конфигурация тех лет была бы принципиально иной. Само существование государства, непохожего на все остальные, уже неизбежно превращало его в международного изгоя и делало виноватым.
Англию и Францию, конечно же, всегда очень настораживал Гитлер со своим неприкрытым антиверсальским реваншизмом, но, несомненно, не менее Гитлера их пугал и Сталин, все еще воспринимавший Запад как единое враждебное целое и по-прежнему не оставлявший надежды реализовать импульс Октябрьской революции за пределами Советского Союза.
СССР, страна – «осажденная крепость», никогда не имевшая надежных союзников и находившаяся во враждебном капиталистическом окружении, была серьезно ограничена в своих возможностях участия в тех или иных коалициях и союзах. Поэтому оказавшийся в одиночестве Советский Союз пытался играть на взаимных противоречиях между западными государствами, неизбежно испытывая при этом проблемы в определении предпочтений. Сталин, воспринимавший Гитлера как антисоветское орудие и продукт западной буржуазной демократии, все же не мог провести четкую грань между ними. Тем более что политика умиротворения создавала иллюзорное ощущение единства и взаимопонимания внутри Запада, того, чего на самом деле не было.
Весной и летом 1939 года в европейских столицах велись три линии параллельных переговоров, которые явились ярким примером двойной игры, полного недоверия и взаимных сомнений в надежности партнеров, царивших в межгосударственных отношениях накануне войны.
Первая линия – англо-франко-советские переговоры в Москве, проходившие в условиях нарастания гитлеровской экспансии, в расчете на взаимодействие и организацию коллективного отпора агрессору. Они провалились по вине западных партнеров, которые, используя как инструмент давления на Гитлера, намеренно затягивали их, проявляя при этом явную неготовность и нежелание решать конкретные проблемы по созданию системы коллективной безопасности. Свой вклад в этот провал внесла и ослепленная антисоветизмом и старыми обидами Польша, так и не соглашавшаяся в случае агрессии предоставить коридор для прохода Красной армии.
Вторая линия – англо-германские секретные переговоры, которые велись через германского посла в Лондоне фон Дирксена, также закончились ничем: двум сторонам так и не удалось договориться о разделе между собой сформировавшихся сфер влияния (жизненного пространства) и об изоляции СССР. Используя переговорный процесс как инструмент зондажа, обе стороны лишь ограничились обоюдными озабоченностями.
Третья линия – советско-германские контакты, проводившиеся через немецкого посла в Москве графа фон Шуленбурга (в будущем, кстати, участника заговора 1944 года против Гитлера) и закончившиеся конкретным результатом: подписанием советско-германского пакта о ненападении – пакта Молотова–Риббентропа.
Его секретные протоколы фиксировали как разграничение сфер советского и германского влияния в Европе, так и договоренности, касающиеся раздела Польши, в очередной раз ставшей заложницей и жертвой политики великих держав, да и своего национального эгоизма.
В своих действиях Сталин, вынужденный пойти на пересмотр собственной внешней политики и не располагавший широким спектром возможностей, неизбежно наступил на грабли Чемберлена: стремясь избежать войны, он действовал по такому же сценарию – обеспечение собственной безопасности за чужой счет. Игра на противоречиях партнеров, стремление столкнуть и тем самым ослабить их стали главными инструментами в предвоенной политике великих держав.
Пакт, подписанный Молотовым и Риббентропом за неделю до начала Второй мировой войны, вот уже несколько десятилетий является предметом не столько историографических, сколько острых политических споров. Причем в центре этих дискуссий всегда один вопрос: привел ли именно он к началу войны?
Любой человек, обладающий знаниями прошлого и сформированным историческим сознанием, понимает, что этот пакт лишь завершил тот сложный предвоенный период, во время которого началось складывание противостоящих группировок, окончательно так и неоформленных. Сама же Вторая мировая война рождалась постепенно, ее предпосылки формировались не сразу, а в течение двух десятилетий после окончания Первой. Она стала неизбежным результатом рокового стечения обстоятельств: исторических событий и закономерностей, человеческих амбиций и недальновидных поступков, явных просчетов и непоправимых ошибок, самонадеянности и политического авантюризма.
Союзники поневоле
При всем этом несомненно одно: пакт 1939 года, ставший последним предвоенным крупным событием в череде обстоятельств 1920–1930-х годов, сблизил СССР и Германию, превратив их во временных союзников, позднее, правда, ставших непримиримыми врагами. С тех пор начинается первый и самый сложный (с точки зрения историографических оценок) в истории начавшейся войны период – период кратковременного, но тесного сотрудничества двух стран.
Согласованные операции НКВД и гестапо по перемещению поляков с территории Восточной Польши, переселение немцев из Эстонии, Латвии и Литвы в 1939–1941 годах, совместные смотры и парады войск Красной армии и рейхсвера на линии разграничения, взаимные подарки Геринга и Ворошилова друг другу в знак советско-германского боевого единства – все это происходило на фоне резкого сворачивания антигерманской и антифашистской государственной пропаганды, которая прежде в избытке присутствовала на страницах советской печати.
Эти с трудом воспринимавшиеся перемены подкреплялись соответствующей риторикой тогдашних советских руководителей. Так, в докладе председателя СНК СССР и народного комиссара иностранных дел Вячеслава Молотова «О внешней политике правительства» на Внеочередной 5 сессии ВС ССССР 31 октября 1939 года отмечалось: «Со времени заключения 23 августа советско-германского договора о ненападении был положен конец ненормальным отношениям, существовавшим в течение ряда лет между Советским Союзом и Германией. На смену вражды, всячески подогревавшейся со стороны некоторых европейских держав, пришло сближение и установление дружественных отношений между СССР и Германией. Дальнейшее улучшение этих новых, хороших отношений нашло свое выражение в германо-советском договоре о дружбе и границе между СССР и Германией, подписанном 28 сентября в Москве. Происшедший крутой поворот в отношениях между Советским Союзом и Германией, между двумя самыми крупными государствами Европы, не мог не сказаться на всем международном положении».
Удивляли и новые, непривычные оценки, прозвучавшие тогда же из уст Молотова: «Теперь … Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру, а Англия и Франция, вчера еще ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и против заключения мира».
Или: «Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это – дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с нею войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма» прикрываемая фальшивым флагом борьбы за «демократию».
Однако, как оказалось впоследствии, советско-германские договоренности 1939 года вовсе не гарантировали безопасности СССР надолго, а были рассчитаны на усыпление его бдительности.
Разгром Польши, агрессия Германии в Европе в 1939–1940 годах, капитуляция Франции, битва за Англию со всей очевидностью продемонстрировали полный крах политики умиротворения, которая, так и не обеспечила мир, лишь поощряя Гитлера к новым захватам. На этом фоне стали ухудшаться и советско-германские отношения.
В декабре 1940 года, спустя всего лишь месяц после безрезультатного визита Молотова в Берлин, Гитлер подписал план нападения на СССР («Барбаросса»), представленный на военном совещании еще раньше – в конце июля 1940 года. А 22 июня 1941 года Германия, несмотря на пакт о ненападении, все-таки напала на Советский Союз, оказавшийся очередной жертвой ненасытного фюрера.
комментарии(0)