Истоки и судьба сакрализации власти Путина

На сегодняшний день разрушены все предпосылки для былого обожествления власти Владимира Путина. Фото МБХ медиа

Судьба Владимира Путина уникальна. Человек, который еще летом 1999 года был «одним из», спустя 15 лет стал национальным лидером, с которым многие политики стали связывать судьбу страны. А воплощением русского чуда XXI века стало предложение Валентины Терешковой от 10 марта 2020 года обнулить 20-летие сверхвласти Путина и дать ему возможность вершить судьбы страны и дальше. Пока что – до 2036 года.

Настоящий хозяин нашей жизни – господин случай – устал от человеческой гордыни и свалившейся на нашу голову пандемией обнулил многое в нашей жизни, в том числе и сакрализацию власти Путина «глубинным русским народом». Выяснилось, что, когда хозяином души становится страх смерти, исчезает всякий мистицизм, стоящий за сакрализацией власти Путина. На наших глазах происходит отделение судьбы страны от чуда превращения преемника Бориса Ельцина в «наше всё».

Обнаруживает себя различие между реакцией населения на беду с человеческим лицом и реакцией на безликую беду, как нынешняя эпидемия коронавируса. Как правило, беда с человеческим лицом, к примеру внешняя угроза, ведет к сближению населения и власти. А такая беда, как коронавирус, напротив, ведет к отчуждению населения от власти. Это происходит и в России, несмотря на то что Путин в последнее время активно включился в организацию всей системы выявления больных коронавирусом и их лечения. И дело здесь в том, что в условиях угрозы смерти каждого от коронавируса люди по-другому смотрят и на мир, и на людей при власти. Сегодня очевидно, что это всего лишь люди, такие же смертные, как и мы. Несмотря на их претензии, им мало что подвластно в этом мире.

Теперь понятно, что будущее России во многом зависит от того, чем закончится спровоцированное пандемией обнуление былого сакрального отношения к Путину. Становится понятно, что возможность демонтажа путинского авторитаризма, о котором говорит сегодня либеральная оппозиция, целиком зависит от возможности демонтажа традиционной русской сакрализации власти. Не следует забывать, что в 1991 году произошел демонтаж советского авторитаризма, но уже в 1993 году командой Ельцина были созданы все политические предпосылки для возрождения традиционного русского самодержавия. Этого не произошло бы, если бы не возродилась привычка «глубинного русского народа» восторгаться всесилием власти, смотреть на нее снизу вверх. Ельцин продемонстрировал свое всесилие решением расстрелять из танков всенародно избранный парламент.

Понятно, что за сакральным отношением к Путину в переломное 10 марта 2020 года стояли и вера, что никто другой не сможет сохранить их настоящее, и все еще сохраняющийся восторг от способности Путина решиться на немыслимое, к примеру в мирное время использовать армию для присоединения к РФ территории другого государства. Для того чтобы понять судьбу сакрального отношения «глубинного русского народа» к Путину, понять, почему при всей несомненной усталости от его лица на экране телевизора «глубинный русский народ» еще в начале марта этого года был согласен на пожизненное путинское самодержавие, надо учитывать специфику восторга властью Путина.

Все дело в том, что с самого начала сакральное отношение к Путину было вызвано особым типом восторга – от его закрытости, от его эмоциональной непроницаемости, от его способности быть выше обстоятельств жизни, смотреть на происходящее спокойно, уверенно, с высот своей власти. 14 августа 1999 года в «Независимой газете» вышла моя статья «Полковник ФСБ Владимир Путин как зеркало российской демократии». В ней я писал, что Путин станет близок народу именно своей холодностью, своей жесткостью, обещанием сажать тех, «кто будет дестабилизировать ситуацию в стране».

Но я тогда не предполагал, что выборное самодержавие Путина превратится в пожизненное. Я писал, что «если «семья» остановится на Владимире Владимировиче и изберет его президентом России, что является «технической проблемой», то эпохе «либеральных вольностей» конец».

Нет и не было никогда у Путина никакой харизмы в точном смысле этого слова. Но зато, по крайней мере до недавнего времени, его лицо излучало поразительную силу воли, желание подчинить своей власти не только нас, смертных, но и саму жизнь. Путинская сакральность не имела ничего общего с сакральностью царей как помазанников Божьих. Своими рассуждениями, кому суждено попасть в рай после ядерной катастрофы, а кому – нет, Путин поставил себя выше Бога. Именно по этой причине Путин своим проектом «русской весны» 2014 года втолкнул Россию и весь мир в экстрим, поставил на повестку дня возможность третьей мировой войны.

Возможно, за всем этим не было никакой стратегии, а просто сработал инстинкт самосохранения сверхвласти. Путин пошел на рискованный путь самоизоляции России, превращения ее в осажденную крепость, использовал все возможности для милитаризации сознания людей, внедрения в него образа враждебного Запада для укрепления сакральности своей власти, для того чтобы «глубинный русский народ» воспринимал его как человека, который держит в своих руках судьбу всей цивилизации.

Мобилизация «крымнашевской» России на борьбу с врагами русской суверенности привела к возрождению старого советского оборонно-милитаристского сознания. Посткрымская Россия по характеру легитимизации власти стала очень похожа на СССР. КПСС спасала страну от «враждебного мира империализма», а власть Путина сегодня, как говорит официальная идеология, дает возможность сохранения «подлинного российского суверенитета». Сакрализация власти Путина в «крымнашевской» России, оказавшейся в осажденной крепости, соединилась с сакрализацией российской государственности, а это неизбежно вело если не к сакрализации, то к реабилитации Сталина и его побед. Отсюда – уход от правды, уход от драматизма советской истории, от страшной человеческой цены советского способа сохранения российской государственности.

Все это привело к деинтеллектуализации современной России, снижению качества мысли не только у государственных пропагандистов на телевидении, но и в целом в обществе. У меня складывается ощущение, что постсоветские российские мозги куда более ленивы и неподвижны, чем мозги бывших советских людей. И чем больше мистицизма, мессианизма в нынешней государственной трактовке советской истории, тем больше вымывается из сознания реализм, самоценность человеческой жизни, осознание собственных причин наших русских катастроф. В результате сакрализация даже несомненных достижений советской истории ведет к дегуманизации сознания населения, к утрате исходной христианской основы русского мышления, к утрате здравого смысла, способности объективно оценить себя лично и ситуацию в собственной стране, ее реальные перспективы.

В этих обстоятельствах – и не только в силу политических причин – невозможен анализ несомненных просчетов нынешнего руководства страны во внутренней и внешней политике. Нельзя не видеть, что сакрализация власти Путина в посткрымской России достигается не только из-за примитивизации мышления «глубинного русского народа», но и за счет примитивизации мышления власти. Люди при власти теряют то, на чем держится здравый смысл: чувство сомнения, чувство реальности, способность предвидеть последствия принимаемых решений. Временные, тактические победы власти ведут к поражению России в глобальном историческом масштабе. Не надо большого ума, чтобы увидеть, что Россия до 2014 года – равноправный член «восьмерки» – имела куда больше шансов для развития, прогресса, чем посткрымская Россия, превратившаяся в осажденную крепость, страдающая от санкций и воспринимаемая в мире как угроза.

Проблема не только в том, что люди в посткрымской России оказались во власти агрессии, но и в том, что они теряют интерес к мысли. Ярким примером утраты способности думать о последствиях была абсурдная история с решением Игоря Сечина и российской власти отказаться от предложения ОПЕК России сократить с 1 апреля добычу нефти на 500 тыс. барр. в день. Этот демарш, на мой взгляд, говорит о том, что мы плохо думаем, наша государственная стратегия неадекватна особенностям глобального мира. Наша трагедия в том, что возрождение русского самодержавия в XXI веке привело к возрождению традиционного пространственно-державного мышления давно ушедшего XIX века.

Сегодня происходит то, о чем предупреждал Иван Ильин: «Вырождение национальной гордости в тупое самомнение и плоское самодовольство, в манию величия». Именно это характерно для «крымнашевской» России. Хозяйкой государственного телевидения становится ложь во имя сохранения веры в непогрешимость нашего лидера. Нынешняя пандемия, угроза подрыва основ современной цивилизации убивает все то, на чем держится сакральность власти Путина. В нынешних условиях, когда все страны в равной степени страдают от пандемии, становится противоестественной и античеловеческой вся наша пропаганда, провоцирующая ненависть к современному Западу.

Путинская сакральность, на мой взгляд, близка к сакральности вождей большевизма – Ленина и Сталина, в основе которого восторг «глубинного русского народа» перед руководителями государства, которые пытаются совершить немыслимое и стать выше. Нам сегодня не следует уподобляться большевикам, их претензиям переделать мир, за которыми стоял протест против сути человеческого бытия, против изначального приоритета того, что существует, над тем, что возникает в головах революционеров.

Что стоит за внешней политикой Путина? Не просто, как говорят либералы, имперский синдром, а большевистская философия созидания того, что никогда не существовало или умерло. Советская империя умерла в силу целого ряда объективных причин, а мы сегодня, забыв об этих причинах, начинаем возрождать так называемый русский мир. Самым ярким примером того, что во внешней политике мы исходили не из того, что есть, а из того, что нам хочется, является убеждение Путина, что украинцы и русские – это разделенная нация.

И здесь хочу обратить внимание на самое главное, что актуально по сей день и важно для понимания природы сакрального отношения к Путину. Идейной почвой для побед марксистской идеологии в советской России, как ни странно, был противоречащий ей русский мессианизм, вера в особое предназначение России и особую российскую цивилизацию. При Сталине вера в особый русский мир соединилась с верой в победу коммунизма. И сегодня мы наблюдаем подобное: внешняя политика Путина, в основе которой тоже лежит невозможное, к примеру «силой принудить Украину к дружбе с Россией», подкрепляется реанимацией особой русской идеи. Большевизм оправдывал свое всевластие коммунистическим мессианизмом, а Путин – старым русским мессианизмом, идеалами «русского мира».

Самое поразительное, что патриарх Кирилл защищает антихристианскую веру в то, что народы делятся на морально образцовые и морально ущербные. Он прекрасно понимает, что русский мессианизм как иррациональное укрепляет власть тем, что становится дымовой завесой перед живой жизнью человека, не дает ему увидеть реальные тяготы жизни, ошибки и просчеты власти. Несомненно, все, что связано с так называемой русской идеей, полезно власти, поскольку оно замораживает здравый смысл и инстинкт самосохранения. Пандемия, ужасы и страхи, связанные с ней, для нас полезны тем, что оживляют инстинкт самосохранения, заставляют человека увидеть реальные угрозы жизни. Но как только возвращается к жизни инстинкт самосохранения, исчезает психологическая основа для всякой мистики, в том числе и сакрального отношения к власти. По этой причине я считаю, что пандемия неизбежно подорвет психологические основы сакрального отношения к власти Путина.

Надо учитывать, что за последние 20 лет своего всевластия Путин совершил два качественно отличающихся друг от друга прорыва в невозможное. Во-первых, он в начале нулевых направил свои усилия на преодоление бедности 1990-х, сделав нечто реальное для улучшения благосостояния населения. Наиболее ярким примером воплощения в жизнь того, что считалось в 1990-е невозможным, является решение Путина заставить олигархов платить государству «природную ренту» за использование ими в своем бизнесе природных национальных богатств. Не забывайте, в начале нулевых, когда Путин пришел к власти, и среди ученых, и среди журналистов было много тех, кто отстаивал интересы олигархов, кто пытался дезавуировать попытки Путина провести через Думу закон о природной ренте.

Это был реальный успех Путина на пути роста благосостояния населения, который вызывал восторг и стимулировал сакральное отношение к Путину в те годы.

Второй прорыв Путина – «русская весна» 2014 года, за которой не стояло ничего реального и предметно ощутимого. Разве что-то прибавили России и русскому человеку так называемые победы бывших шахтеров и трактористов Донбасса, которые несколько лет возвеличивало наше телевидение? В данном случае сакральность держалась на мистике и на восторге, которые не имели под собой никаких серьезных оснований. В данном случае это был восторг от гибели нескольких тысяч людей в мирное время. Какой мог быть восторг от того, что нами была спровоцирована гражданская война в Донбассе, что там умирали люди, что в результате неизбежно росли антироссийские настроения в Украине, которая неизбежно становилась громадным плацдармом для НАТО? Какая может быть радость от того, что сегодня в Конституции Украины первый пункт – заявление о ее движении в НАТО и Евросоюз?

Трагедия Путина и как личности, и как руководителя России состоит в следующем: если в нулевые его популярность росла за счет несомненных достижений, которые очеловечивали русскую жизнь и русского человека, укрепляя в нас уверенность в будущем, то начиная с организации зимней Олимпиады в субтропическом Сочи он стал отдавать приоритет невозможному, которое носило внешний, показной характер, имело временный эффект и ничего не давало России.

Не буду говорить о том, что вся эта история с «мельдониевыми» победами ничего, кроме позора, нам не принесла. Более того, рискну утверждать, что и победы «русской весны» тоже имели временный успех. Но самое главное, что меня превратило в оппонента внешней политики Путина 2014 года: с этого момента Путин во имя временного внешнего успеха начал жертвовать благосостоянием населения. Заслуга пандемии состоит в том, что она заставила и Путина, и все руководство страны обратить внимание на ситуацию с русской бедностью, увидеть, что 70% населения России не имеют никаких вкладов и живут от зарплаты до зарплаты.

Моя вера в то, что после пандемии мало что останется от характерной для посткрымской России сакрализации власти Путина, основана на том, что на сегодняшний день разрушены все предпосылки для былого обожествления власти Путина. Несовместимы с рожденной пандемией морально-психологической и политической ситуацией навязчивая милитаризация сознания, мистификация советской истории, попытки подменить реальные ценности человеческой жизни мифами о былом русском великодержавии. Противоестественными стали попытки соединить русскую судьбу с готовностью умереть во имя возрождения русского великодержавия.

Когда наряду с пандемией хозяином жизни стал «господин случай», прежние методы триумфаторства Путина стали невозможны. Он с высот своей сакральности спустился на землю, его лицо оживилось, на нем появилась тревога и даже растерянность. Пандемия обнаружила, что на самом деле не все, что планировал Путин, возможно, что непредсказуемость жизни в состоянии разрушить все планы власти. Обнажилась противоестественность, несущественность всех отчаянных споров о поправках к Конституции, о месте понятия «Бог» в Основном законе страны. Обратите внимание, даже такое переломное событие в российской истории, как решение Думы обнулить 20 лет путинского всевластия, было отодвинуто начавшейся пандемией, утратило свою былую актуальность. Рухнули планы Путина провести парад 9 Мая и продемонстрировать всему миру единство личной власти с памятью народа о великом подвиге народов СССР.

Оказалось, что сама жизнь со своей непредсказуемостью решает, чему быть или совсем не быть в этом мире, что нельзя даже во имя жажды невозможного игнорировать красную черту, через которую человеку, если он хочет остаться человеком, нельзя переступать.