Лев Симкин
|
|
На фото Виктор Кравченко. Фото wikipedia.org |
Виктор Кравченко выбрал не самое удачное время для побега, его могли экстрадировать в два счета: США и СССР были союзниками, приближалась общая Победа. По сравнению с довоенными временами отношение американцев к Советскому Союзу изменилось. В том же 1944 году в Голливуде сняли «Песнь о России» – историю любви американца и советской пианистки, она там разъезжает по деревне на тракторе, а потом исполняет в консерватории концерт Чайковского.
1 апреля 1944 года Кравченко приехал из Вашингтона в Нью-Йорк и сразу заявился к эмигрировавшему из СССР в 1921 году меньшевику Давиду Далину, с кем до того каким-то образом сумел познакомиться. И с места в карьер поделился с ним своим желанием попросить политического убежища.
Далин, ошарашенный нежданным гостем, позвонил журналисту Юджину Лайонсу. Евгений Натанович Привин, так того звали с рождения, в 12-летнем возрасте был перевезен родителями в США, а на рубеже 1930-х в течение пяти лет работал в Москве в качестве корреспондента UPI. Он решение Кравченко не одобрил и посоветовал поскорее вернуться в Вашингтон, пока его отсутствие не заметили. Кравченко совету не последовал и в тот же день подал заявление о предоставлении политического убежища. Советский Союз немедленно потребовал выдачи беглеца. Президент Рузвельт склонялся к тому, чтобы пойти союзнику навстречу, но процедура экстрадиции нескорая, и он не дожил до ее завершения, а после отношения с СССР разладились, и о выдаче уже больше речи не шло.
Страх
Покуда Рузвельт не умер, Кравченко пришлось скрываться от полиции в квартире знакомой семь месяцев. Жить в постоянном страхе для него было привычным. Перед войной он руководил строительством трубопрокатного комбината в Кемерове. С его приездом в город совпало проведение самого крупного политического процесса в Сибири – о взрыве метана на кемеровской шахте «Центральная», в котором обвинили девятерых горных инженеров, объявленных троцкистами. Отсюда – панический страх, парализовавший всех причастных к строительству. Агнесса Миронова-Король, вдова начальника Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю Сергея Миронова, вспоминала его рассказ о показаниях одного из получивших «вышку» инженеров: «Все наши заявления про технику безопасности оставались без внимания, а когда взрывы произошли, нас судили за вредительство».
К расстрелу были приговорены все подсудимые, правда, троим из них высшую меру заменили 10 годами лагерей, но год спустя двое из помилованных все же были расстреляны. Их всех вместе реабилитировали через 20 лет, в конце 1950-х.
Посредине дня
Мне могилу выроют.
А потом меня
Реабилитируют.
Это я цитирую поэта Александра Аронова.
...Скажут: срок ваш весь,
Что-нибудь подарят...
Может быть, и здесь
Кто-нибудь ударит.
Будет плакать следователь
На моем плече.
Я забыл последовательность:
Что у нас за чем.
Думаю, страх и побудил Кравченко к побегу. Конечно, трудно себе представить, что после побега он не входил в контакт с американскими разведслужбами, но, судя по всему, собственно изменнических мотивов в его поступке не было. Чего нельзя сказать о бежавшем полтора года спустя (в сентябре 1945 года) начальнике шифровального отдела посольства СССР в Канаде Игоре Гузенко. Этот захватил с собой шифры и документы с данными советской агентуры, собиравшей на Западе «атомные секреты» США. Насколько известно, Кравченко отказался обсуждать с американцами какие бы то ни было детали, касающиеся советской экономики и поставок по ленд-лизу.
Авторство
В 1947 году книгу Кравченко издали полумиллионным тиражом во Франции. Это не могло понравиться французским коммунистам и их московским кураторам. В ноябре 1947 года в коммунистическом еженедельнике Lettre Française, издаваемом Луи Арагоном, появилась статья под названием «Как была сфабрикована книга Кравченко». В ней говорилось, что Кравченко – изменник, бросивший свою страну во время войны, алкоголик, да и книгу писал не он, а те, кто под его именем действовал по указке американских секретных служб.
Между тем Сим Тома, чья подпись стояла под статьей, был мифическим персонажем. Скорее всего опус изготовили в Москве, а в Вашингтоне – и вновь скорее всего – решили нанести ответный удар. И этот удар с пропагандистской точки зрения оказался эффективнее, чем сама книга. Холодная война в разгаре, коммунисты подставились, их противники не могли этого упустить – Кравченко обратился с иском о защите чести и достоинства во французский суд.
«В зале исправительного суда, где до сих пор разбирались дела об украденных велосипедах или о драке двух соперниц и где ныне слушается самое большое дело о диффамации, какое когда-либо пришлось разбирать французскому суду, переполнены все скамьи – публика, адвокаты, журналисты». Это из книги «Дело Кравченко. История процесса» Нины Берберовой, известной у нас благодаря мемуарам, открывшим многим Серебряный век.
«Господин Кравченко сказал, что он выбрал свободу, – говорил его адвокат мэтр Изар на первом заседании 24 января 1949 года. – Ну так вот, на этом процессе свобода выбрала его, чтобы защищать свое дело». «Настоящая свобода как раз в СССР», – доказывал представитель противной стороны мэтр Матарассо. В этих двух репликах – суть всего процесса.
Сим Тома в суде так и не появился, да никто его особо и не ждал, все понимали, что его не существует. «Но и Кравченко не был автором своей книги, – уверял суд эксперт Lettres Françaises Владимир Познер, – она написана не русским, а американцем». Этот Познер – двоюродный дядя знаменитого тележурналиста, сотрудничавший, как пишут, с советской разведкой, был поэтом. Его вирши цитировал в одной из статей сам Набоков («грезы» и «розы», «новорожденного лепет»), сопровождая убийственными комментариями: «Слыхал ли когда-нибудь автор такой лепет?»
Противники Кравченко пытались перевести разговор на его личность и авторство. Доказав несостоятельность истца, можно было поставить под сомнение и его иск. Защитники Кравченко, наоборот, уводили разговор от авторства, упирая на критику советского режима: «Нам называют Лайонса как редактора книги. Какое нам дело, кто это?.. Ведь в Соединенных Штатах не существует политруков для литературы, а вот в СССР существуют политруки даже для цирков! Мы разбираем здесь книгу не литератора, мы оправдываемся не в том, что у автора есть талант. Вопрос поставлен о лжи и правде».
«Подлинным автором книги Кравченко является известный Лайонс, который сам хвастал тем, что он собрал документы и составил рукопись на английском языке, или, если быть более точным, на англо-американском языке...» – писала бельгийская газета «Фронт» уже во время процесса. Хвастал или нет, мы уже не узнаем, но с рукописью он, вероятно, немало поработал, уж очень много с ним связано. Первоначальный перевод рукописи о реалиях советской жизни, написанной в американском подполье, сделал Чарлз Маламут, зять Джека Лондона, бывший помощником Лайонса в Москве.
К тому моменту Лайонс превратился в критика советского режима, хотя долго был его апологетом. Еще до своего приезда в 1928 году в СССР Лайонс прославился защитой американских анархистов Сакко и Ванцетти, казненных за убийство инкассатора и охранника, везших зарплату работникам обувной фабрики. Московское издание своей книги о них Лайонс лично подарил Сталину в 1930 году, он стал первым из иностранных корреспондентов, которому позволили взять интервью у вождя.
В Советском Союзе имена Сакко и Ванцетти были известны каждому школьнику, карандашами фабрики, названной в их честь, писала вся страна, не говоря уже о десятках улиц их имени. Процесс и последовавшие за ним безуспешные попытки добиться пересмотра дела вызвали широкий резонанс, организованным агентом Коминтерна, «гением пропаганды» Вилли Мюнценбергом. С протестами выступили Альберт Эйнштейн, Бернард Шоу, Томас Манн, Джон Дос Пассос. Так что не один Лайонс полагал, что Сакко и Ванцетти осудили из-за их политической позиции, и пусть те были близки к вооруженным подпольным анархистским группам, их вина судом доказана не была. В США эту казнь до сих пор называют «вершиной несправедливости американской юстиции» вне зависимости от того, совершали они преступление или нет.
В 20-е годы Юджин Лайонс шагал в ногу «со всем прогрессивным человечеством», а в 40-е поплыл против течения. Думаю, он оба раза был искренен. На этот раз Лайонс стремился «открыть миру глаза на Сталина». Закрывали же глаза миру ненавидимые им левые американцы, к которым сам он еще недавно принадлежал. По его словам, «они не столько обманывали других, сколько обманывали себя, воспринимая миф о чужой стране как утешение, как замену реальности. Несправедливость в Америке служила извинением для поддержки несправедливости, царящей в других странах».
Ну а о европейских интеллектуалах и говорить нечего. Эти выступили против Кравченко единым фронтом. Как они могли поверить его словам, если, даже посещая СССР, не замечали очевидного? Лион Фейхтвангер, как видно из его книги «Москва, 1937», принял за чистую монету признания Карла Радека и Юрия Пятакова, воочию наблюдая в Октябрьском зале Дома союзов процесс «антисоветского троцкистского центра». Между прочим, там упоминалось Кемерово как город, где якобы находилась подпольная типография «вредителей» – мнимой оппозиции.
Коммунисты, вперед!
Содержание книги Кравченко опровергали многочисленные свидетели со стороны коммунистов. «Да, в Советском Союзе существуют лагеря для врагов народа, но и они получают за свой труд заработную плату, равную той, что получают люди на свободе, – уверяла судей деятельница международного женского движения Мари Клод Вайян-Кутюрье. – Заключенные могут купить все, в чем они нуждаются, иметь индивидуальную комнату, смотреть фильмы и заниматься музыкой». «Лично я полагаю, что вообще не было никаких репрессий, – говорил историк-коммунист Жан Баби. – Как это так может быть, чтобы рабочим и крестьянам стало хуже при социалистическом строе, чем при царизме? Нелепость какая-то». «Этого не могло быть, – опровергал знаменитый философ Роже Гароди страницы книги, где говорилось о голоде в Украине в годы коллективизации. Зачем правительству это делать?»
Гароди попытался высмеять оппонента, не без остроумия заметив, что все измышления об «ужасах» советского строя опровергаются в самой же книге различными эпизодами из жизни самого Кравченко. «От чистки к чистке, от обыска к обыску Кравченко только и делал, что получал повышение за повышением, ему не хватило лишь одной чистки, чтобы стать министром». Жан-Поль Сартр, присутствовавший в суде в группе поддержки противников Кравченко, впоследствии вывел его в пародийном виде в своей пьесе «Только правда». В ней речь идет об антисоветской кампании, затеянной неким авантюристом, выдающим себя за сбежавшего на Запад советского министра.
В то время во Франции коммунисты были овеяны славой героев Сопротивления. В нем участвовал выступавший свидетелем Фредерик Жолио-Кюри. Великий физик трижды посещал Россию и ничего такого ужасного там не заметил. А приехавший специально из Лондона настоятель Кентерберийского собора Хьюлетт Джонсон, также бывавший в СССР, уверял суд, что церковь там свободна. Впрочем, «красный декан Кентербери» много чего наговорил: незадолго до смерти в 1966 году он заявил, что скоро увидит на том свете Маркса, Ленина и Сталина – и это будет самый радостный момент в его загробной жизни.
Из плена в плен
«Коллективизация в Советском Союзе представляла собой вторую революцию, более кровавую, более жестокую и варварскую, чем Октябрьская, – заявлял суду Кравченко. – И я и мои свидетели это докажем». Откуда в Париже взяться свидетелям коллективизации? Из «перемещенных лиц», насильственно вывезенных гитлеровцами и их пособниками с оккупированных территорий для работы в Германию, таких было около 5 млн. Вначале союзники поместили их в специальные лагеря, откуда они в большинстве своем были репатриированы, за исключением тех, кто отказался возвращаться в Советский Союз, ожидая возможных репрессий. Их опасения были далеко не безосновательными. Всем репатриантам предстояло пройти через сито советских проверочно-фильтрационных лагерей, откуда вполне могли отправить в другие лагеря – исправительно-трудовые. Особенно тяжко пришлось тем, кто сумел выжить в лагерях для военнопленных.
И до конца в живых изведав
Тот крестный путь, полуживым –
Из плена в плен – под гром победы
С клеймом проследовать двойным.
Угнанная в годы войны в Германию Ольга Марченко рассказала судьям, как проходила коллективизация в ее селе (Ростовская область). В феврале 1930 года ее, на девятом месяце беременности, вытолкали в снег в числе 14 крестьян (из 67 хозяйств), назначенных «кулаками». «Трупы лежали до весны, на морозе, – давал показания бывший военнопленный Лев Силенко, родом из Кировоградской области. – Колхозники пухли с голоду. А когда все кончилось, поставили на селе памятник Сталину».
Среди свидетелей со стороны Кравченко была женщина, проделавшая путь с запада на восток и обратно. Маргарита Бубер-Нейман, вдова немецкого коммуниста и депутата Рейхстага Гейнца Неймана, после прихода Гитлера к власти переехавшего в СССР. В 37-м его расстреляли, ее же приговорили к пяти годам лагерей, а спустя два года из карагандинского лагеря повезли в Брест-Литовск и выдали гестапо. Она поведала суду, как на мосту через Буг проходила эта выдача: «Три человека отказались перейти мост – венгерский еврей по фамилии Блох и молодой рабочий-коммунист, приговоренный в Германии заочно к смертной казни за убийство нациста. Их силой потащили через мост». Этих двоих ждала смерть, ее же препроводили в концлагерь Равенсбрюк, где она просидела до апреля 1945 года. Так что ей, как говорится, было с чем сравнивать. Как она напишет в книге «В качестве заключенной у Сталина и Гитлера: мир во тьме», «в Равенсбрюке чище, но голоднее, в Карлаге ужас скрашивала непунктуальность «карательной активности исполнителей».
Процесс освещался не только в мировой, но и в советской прессе. «Иуда Кравченко и его хозяева» – так назывался опубликованный в «Правде» 1 февраля 1949 года репортаж, где Константин Симонов живописал, как «отребье, предатель и выродок… паясничает в зале парижского суда». Понятно, читатель «Правды» так и не узнал о том, что процесс завершился победой Кравченко, и о назначенном ответчику штрафе за диффамацию. Тем не менее советские газеты написали о провале «американской провокации».
Не идиоты
Ну с советскими газетами все ясно. Но французские левые, как могли они не замечать людоедской сущности режима, который защищали? Как могли умышленно лгать, называть черное белым? А так – если факты не соответствовали их представлениям о том, как обстоят дела на «родине социализма», тем хуже для фактов. Западные интеллектуалы по большей части левые, так уж сложилось.
Не будем, однако, забывать, что только недавно завершилась война, в которой они, понятно, были на стороне Советского Союза, и Кравченко в их глазах был если не предателем, то уж, во всяком случае, дезертиром. К тому же нацистская пропаганда ухватилась за интервью Кравченко, опубликованное в американской печати в апреле 1944 года. Его цитировал сам Геббельс, германское радио сочло побег советского чиновника к американцам началом раскола между союзниками.
Так что я бы не стал клеймить их, как сейчас принято у некоторых публицистов, «полезными идиотами». Это выражение, приписываемое то Ленину, то Радеку, обозначало тех, кто, живя в либеральных странах, оказывал моральную помощь идеям тоталитаризма. К тому же не такие уж они и идиоты, их поддержка часто неплохо оплачивалась. Разумеется, не напрямую – левые интеллектуалы получали гонорары в валюте за труды, опубликованные в стране победившего социализма, их привечали так называемые движения за мир. Не раз высказывались подозрения, что НКВД манипулировало ими через женщин. Так вышло, у многих из них оказались русские жены или любовницы: Луи Арагон и Эльза Триоле, Ромен Роллан и Мария Кудашева, Герберт Уэллс и Мура Будберг. В том же 1949 году Фредерик Жолио-Кюри стал иностранным членом советской Академии наук, а в 1951-м – лауреатом Сталинской премии мира.
…Виктор Кравченко последующие годы жил в Нью-Йорке под именем Питера Мартина. Огромный гонорар от книги он потратил на неудачные проекты организации крестьянской бедноты в коллективных хозяйствах на серебряных рудниках в Перу и Боливии. В итоге разорился. Женился, причем два его сына оставались в неведении относительно их отца. Стал страдать депрессией (писали, впал в нее, узнав о гибели родных в советских лагерях) и в 1966 году застрелился. Не все поверили официальной версии его смерти, возникли подозрения, что его убили советские агенты. Думаю, вряд ли: скорее всего на родине он был давно забыт, и к тому же, как я слышал, советские и американские спецслужбы по негласной договоренности никогда не убирали кого-либо на территории друг у друга.
…Что же касается нынешних властителей дум, то наличие левых убеждений по-прежнему относится к их правилам хорошего тона. «Очень многие интеллектуалы в ходе ХХ века поддерживали Сталина, Мао и Пол Пота, и никто никогда их серьезно за это не осуждал», – констатировал Мишель Уэльбек. К слову, выступавший на парижском процессе Роже Гароди в ту пору был коммунистом, а в последующем не раз менял свои взгляды – отойдя от Компартии, стал набожным христианином, наконец, принял ислам и вместо пролетарского интернационализма стал проповедовать антисемитизм.
Того же Пол Пота поддерживал Ноам Хомский, полагавший, что преступления красных кхмеров в Камбодже преувеличиваются. Выдающийся лингвист, известный своими радикально-левыми политическими взглядами, любит повторять леволиберальные штампы об израильских репрессиях против палестинцев. Полагаю, даже самый крупный ученый необязательно разбирается в жизни общества. В естественно-научной и гуманитарной сферах разные системы связей и зависимостей. Когда представители первой применяют к общественным отношениям математические категории, они рассматривают ту или иную ситуацию как условие в математической задаче и принимают во внимание только те вводные, которые нужны для ее математического же решения, остальное можно игнорировать. Из бассейна выведены две трубы, и неважно, в какой вода холодная, в какой горячая, а в жизни все имеет значение, к ней абстрактно подойти не получится.
«Полезные идиоты», оправдывающие сталинский режим, на Западе тоже не перевелись, что при отсутствии самого режима выглядит странно. Но наши сталинисты этим пользуются. На днях тверскими властями были демонтированы мемориальные таблички, установленные 30 лет назад в память о репрессированных советских гражданах и расстрелянных польских военнопленных. Инициаторы акции ссылались на авторитет широко издаваемого в России американского профессора Гровера Ферра, опровергающего «либеральные мифы» о «невинных жертвах репрессий» и официальную версию «Катынского дела».
Уроки «дела Кравченко» еще и в том, что всегда найдутся те, кто готов на любую правдивую информацию навесить хештег «Вывсеврете».
комментарии(0)