Петр Струве: "Я западник и потому — националист"

Петр Струве предложил концепцию объединения национально-патриотических и либерально-демократических ценностей. Фото из книги «Петр Бернгардович Струве». М., 2012

Петр Струве родился 7 февраля (по новому стилю) 1870 года в семье обрусевших немцев. Его отец был пермским губернатором. В гимназические годы Струве находился под сильным влиянием взглядов славянофила Ивана Аксакова и Федора Достоевского. В 14 лет он так сформулировал в дневнике свое политическое кредо: «Я национал-либерал, либерал почвы».

В молодости Струве пережил увлечение марксизмом. В тот период Струве рассматривал марксизм прежде всего как научную теорию, обосновывавшую неизбежность либерально-буржуазной модернизации России, и надеялся, что развитие капитализма принесет в Россию политическую свободу и подъем культурного уровня населения.

В 1894 году Струве опубликовал книгу «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России», в которой предпринял попытку проанализировать с марксистской точки зрения протекавшие в стране хозяйственные процессы. Критикуя народников, выступавших за самобытный путь развития России на основе крестьянской общины, он доказывал, что утверждение капиталистического способа производства в нашей стране является неизбежным. Интересно отметить, что уже в этой ранней работе Струве обращал внимание не только на отрицательные, но и на прогрессивные стороны капитализма. Развитие по буржуазному пути, доказывал он, рационализирует экономику, обеспечивает рост производительности труда и культурный прогресс. Книга завершалась призывом: «Признаем нашу некультурность и пойдем на выучку к капитализму» (за это Струве нещадно критиковали в советских учебниках истории).

Благодаря «Критическим заметкам» Струве приобрел репутацию одного из виднейших теоретиков марксизма в России конца XIX века. Впрочем, даже в тот период он не был ортодоксальным марксистом. Он не принимал революционные и утопические элементы марксизма (идеи социальной революции, диктатуры пролетариата) и полагал, что социализм возникнет эволюционным путем из высокоразвитого капитализма.

В последующие годы Струве все дальше отходил от марксизма. На рубеже веков он отказывается от материализма Карла Маркса в пользу идеалистической и даже религиозной метафизики и признает существование вечных и абсолютных ценностей, имеющих трансцендентный источник. В качестве таких ценностей Струве рассматривал человеческую личность и ее право на самореализацию. Эта установка уже не имела ничего общего с марксизмом: обоснование безусловного достоинства каждой человеческой личности, как отмечал Струве, было дано Иммануилом Кантом и восходит своими корнями к христианству. Вместе с тем эта идея является ключевым постулатом либерализма – так что, приняв ее, Струве возвращался к своим изначальным национал-либеральным установкам.

В 1901 году Струве опубликовал статью «В чем же истинный национализм?», которая, по словам американского историка Ричарда Пайпса, «является одной из наиболее амбициозных попыток за всю историю российской политической мысли разработать последовательную доктрину национально-демократического либерализма». В этой работе Струве обосновывал тождество подлинного либерализма и подлинного национализма. «Либерализм в его чистой форме, то есть как признание неотъемлемых прав личности, – утверждал философ, – и есть единственный вид истинного национализма, подлинного уважения и самоуважения национального духа, то есть признание прав его живых носителей и творцов на свободное творчество и искание, созидание и отвержение целей и форм жизни. Если верно, что «нация есть начало духовное», то истинный национализм не может быть нечем иным, как безусловным уважением к единственному реальному носителю и субъекту духовного начала на земле, к человеку». Авторитарный же национализм Струве вообще не считал аутентичным – ведь, «подкапываясь под начала индивидуальной свободы, под права личности, мнимый национализм сковывает живых носителей и творцов национального духа, его единственных и реальных субъектов».

Порвав с марксизмом и социал-демократией, Струве присоединился к либералам, точнее говоря, к земцам-конституционалистам. В 1902 году он начал издавать в Штутгарте журнал «Освобождение», ставший трибуной для противников самодержавно-бюрократического режима, прежде всего земских либералов, требовавших введения в России Конституции. В 1903 году Струве принял активное участие в состоявшемся в Швейцарии учредительном съезде Союза освобождения, в который вошли как оппозиционные земцы, так и либеральные и радикальные интеллектуалы. В 1904 году нелегальный Союз освобождения был основан в России, целью его была объявлена ликвидация самодержавия, установление конституционного правления и политической свободы. Ядром союза были сторонники журнала «Освобождение». Позднее Союз освобождения послужил основой для формирования Конституционно-демократической партии.

Струве смог вернуться из эмиграции только в конце 1905 года – после обнародования Манифеста 17 октября. В 1906 году Струве был избран членом ЦК Конституционно-демократической партии, в 1907-м стал депутатом II Государственной думы.

Став видным деятелем кадетской партии, Струве примкнул к ее правому – умеренному – крылу и стал его крупнейшим теоретиком. «Правизна» Струве состояла прежде всего в том, что он стремился предотвратить сближение партии кадетов с более радикальными политическими силами. Кроме того, он стоял на национально-государственных позициях, поэтому не разделял космополитических установок левых кадетов. В отличие от них Струве хотел видеть Россию не только свободной, но и великой, ратовал за усиление ее внешнеполитического могущества. С одобрением процитировав в одной из своих статей знаменитую реплику Петра Столыпина «нам нужна великая Россия», Струве отметил, что «для нас эта формула звучит не как призыв к старому, а, наоборот, как лозунг новой русской государственности».

«Я западник и потому – националист. Я западник и потому – государственник», – писал Струве. По его словам, «всестороннее западничество отнюдь не отрицает своеобразия национального развития». Более того, он утверждал: для того чтобы создать Великую Россию, российская нация должна проникнуться духом «национального европеизма», «творческого национального строительства на общечеловеческих началах». Эти формулировки могут показаться парадоксальными. На наш взгляд, Струве имел в виду, что формирование российской нации с опорой на русское национальное самосознание является важнейшей предпосылкой модернизации и европеизации России. Современные социологи нередко рассматривают создание нации как один из аспектов перехода к обществу Модерна, а залогом успешной модернизации считают органический синтез национальных культурных традиций с либерально-западническими ценностями.

В начале XX века отечественные либералы – а тем более социалисты – редко разделяли национально-патриотические чувства. Все «национальное» казалось им едва ли не синонимом «реакционного». Семен Франк не слишком преувеличивал, когда писал: «В среде, из которой он вышел, – в среде русской радикальной интеллигенции и в известной мере даже вообще в среде русской либеральной общественности, – Петр Бернгардович был первым человеком, отчетливо осознавшим себя русским патриотом и проповедовавшим патриотизм».

Струве жестко критиковал «отщепенство» интеллигенции от государства и российских религиозных и культурных традиций. Он участвовал в знаменитом сборнике «Вехи» (1909), для которого написал статью «Интеллигенция и революция».

Ядро авторов «Вех» составляли мыслители, которые, подобно Струве, в молодости были неортодоксальными марксистами, но затем перешли на позиции национально-консервативного либерализма (их иногда называли «кающимися марксистами»). Поправению их воззрений в немалой степени способствовало осмысление опыта революции 1905–1907 годов и той роли, которую играла в ней радикальная интеллигенция. Пафос сборника и был направлен прежде всего против ее максималистских, нигилистических, антигосударственных установок.

В своей статье в «Вехах» Струве жестко критиковал «безрелигиозное отщепенство от государства русской интеллигенции» и указывал, что «прививка политического радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных инстинктов» может привести к катастрофическим последствиям. Впрочем, предупреждения «Вех», как известно, не были услышаны.

В 1910-е годы Струве занимался преимущественно научными исследованиями, центральное место в сфере его интересов теперь занимала экономика. Февральскую революцию 1917 года он встретил с определенными надеждами, которые, правда, вскоре рассеялись. В стране нарастал хаос и усиливались центробежные тенденции, в этих условиях единственной силой, которая могла бы сплотить общество, становилась, по Струве, русская культура. В этой связи в мае 1917 года им была учреждена «Лига русской культуры», в которую вошли патриотически настроенные политики, ученые, писатели, иерархи Православной церкви.

Струве крайне негативно воспринял захват власти большевиками. Он расценивал октябрьский переворот 1917 года как контрреволюцию, уничтожившую зачатки конституционного строя и правовых гарантий. В 1918 году Струве стал издателем и одним из авторов сборника «Из глубины», на страницах которого бывшие «веховцы» и их единомышленники попытались осмыслить истоки, значение и перспективы большевистской революции.

В своей статье Струве охарактеризовал ее как национально-государственную катастрофу. Ответственность за революцию он возложил, впрочем, не только на радикальную интеллигенцию, бросившую в русские массы идеи классовой борьбы и интернационализма, но и на историческую монархию, не осуществившую своевременно назревшие социальные и политические реформы. При этом он был убежден, что возрождение жизненных сил России даст только национальная идея.

Струве боролся не только пером. Он участвовал в белом патриотическом сопротивлении и даже входил в одну из конспиративных антибольшевистских организаций. В 1920 году он занял пост министра иностранных дел в правительстве Врангеля. Эвакуация белых войск из Крыма застала Струве в Париже, где он вел переговоры с французскими властями о предоставлении правительству Юга России экономической и военной помощи. В результате Струве вновь оказался в эмиграции.

Первые годы изгнания он провел в Париже, Праге и Берлине, в 1928 году переехал в Белград. Когда нацистская Германия в 1941 году оккупировала Югославию, Струве был арестован гестапо и несколько месяцев находился в тюрьме. Вскоре после освобождения он уехал в Париж, где и провел последние годы жизни.

Во второй эмиграции Струве активно занимался научной работой, причем его интересы все больше смещались от социологии и экономики к российской истории. Он постоянно возвращался к осмыслению революции 1917 года, ее причин, движущих сил и результатов. В фокусе его внимания также были протекавшие в СССР политические и социально-экономические процессы, основательный анализ которых составил значительную часть его публицистики 1920–1930-х годов.

В своих работах Струве утверждал, что Октябрьская революция 1917 года была государственной и культурной катастрофой, а большевизм является сущностно антинациональным феноменом. «Революция эта была антипатриотична, противонациональна и противогосударственна», – писал он. Самое ужасное в ней он видел «в сознательном и грубом разрыве исторической преемственности, в циничном неуважении к своей истории, к ее образам и ликам, к ее алтарям и святыням». Важно отметить: когда Струве говорил об уничтожении большевиками подлинной России, он имел в виду Россию петербургского периода. Как отмечал Пайпс, «для него настоящая Россия была Россией петербургской и персонифицировалась в фигурах Петра Великого и Пушкина».

В социологическом плане Струве рассматривал Октябрьскую революцию 1917 года как «реакцию под личиной революции», отбросившую Россию на несколько веков назад. Это была, по его словам, «грандиозная реакция почвенных сил принуждения» против процесса европеизации и модернизации России. Ленин, считал он, «разрушил дело Петра Великого, отбросив Россию, как государство, в XVII век». Неудивительно, что возникший в результате революции тоталитарный строй Струве был склонен интерпретировать как возрождение Московского царства XVI–XVII веков с его деспотическим правлением и тягловым укладом. С точки зрения Струве, большевизм имел два основных истока – западноевропейский социализм и российскую азиатчину.

Несмотря на свой жесткий антикоммунизм, в годы войны Струве занимал безоговорочно патриотическую позицию. С момента нападения Германии на СССР он, по словам Франка, «без колебания, без малейшего духовного и умственного смущения, сознал себя духовным участником Великой Отечественной войны, которую Россия, хотя и возглавляемая тем же гибельным, ненавистным ему большевизмом, вынуждена вести против своего грозного врага».

В 1920–1930-е годы Струве посвятил много времени и усилий политической публицистике и газетно-редакторской работе. В 1925 году он стал главным редактором парижской газеты «Возрождение», которую стремился сделать – в соответствии со своими взглядами – либерально-консервативным изданием. В написанной им редакционной статье первого номера «Возрождения» он декларировал, что газета будет служить делу освобождения и возрождения России, то есть решению и либеральных, и консервативных задач. Либерализм, разъяснял Струве, «означает вечную правду человеческой свободы, славной традицией записанную и на страницах русской истории» с Екатерины II до реформ 1905 года. Консерватизм же «означает великую жизненную правду охранительных государственных начал, без которых государства вообще не стоят, без действия которых не было бы и никогда вновь не будет Великой России».

Мысль о необходимости органического соединения в будущей России либерализма с консерватизмом красной нитью проходит сквозь творчество Струве периода второй эмиграции. Философ утверждал, что здоровое развитие страны предполагает гармоническое равновесие между консервативно-охранительными, почвенными началами и либеральными ценностями свободы, творчества, индивидуальной инициативы. «В какой-то точке, – писал Струве, – либерализм и консерватизм, конечно, сходятся, ибо, как без свободы лица невозможна крепость современного государства, так без крепости государства невозможна свобода лица». Отстаивавшийся им синтез национально-государственных и либеральных ценностей Струве именовал либеральным консерватизмом. Причем его консерватизм, по словам Франка, «состоял в убеждении, что традиция, историческое преемство, органическое произрастание нового из старого есть необходимое условие подлинной свободы и что, напротив, всякий самочинный «революционизм», всякая насильственная и радикальная ломка общественного порядка ведет только к деспотизму и рабству». Добавим, что, с пылом защищая свободу и неотчуждаемые права человека, Струве полагал: основой грядущего духовного возрождения России могут стать только две идеи – религиозно-церковная и национальная.

Стоит также отметить, что либерализм Струве не был только политико-правовым, он отстаивал и экономический либерализм – свободу частного предпринимательства. Струве, как и классики либеральной мысли, был убежден, что «собственность и экономическая свобода есть основа и палладиум [оплот] личной свободы во всех ее проявлениях». Поэтому Струве высоко ценил аграрную реформу Петра Столыпина, положившую конец зависимости крестьян от общины. Положительно относясь к частной инициативе и рыночной экономике, Струве в то же время признавал необходимым проведение социальной политики, базирующейся на христианских этических постулатах. Разочаровавшийся в идее социализма, мыслитель в начале 1940-х годов все же утверждал, что «будущее России принадлежит демократии с социалистическим – вернее, социальным – уклоном».

Чем важен для нас Струве сегодня? Прежде всего тем, что им был обрисован консервативно-либеральный путь модернизации/европеизации России и сформулирован ряд принципов, которые необходимо положить в ее основу. Из работ Струве следует, что модернизация не может не сочетаться с консервативными установками, которые являются залогом ее успешного продвижения. Она должна быть эволюционной и не порывать с исторической преемственностью, вне которой, по словам Струве, невозможно никакое историческое творчество. В ходе модернизации необходимо бережное отношение к национально-государственным, социокультурным, нравственно-религиозным традициям страны и опора на них. Модернизация не тождественна вестернизации, для успеха преобразований необходимо обеспечить органический синтез национальной самобытности с использованием западного опыта (как это произошло, отметим, в Японии и новых индустриальных странах Юго-Восточной Азии). Одной из граней модернизационного процесса должны стать «творение» нации и формирование национальной идентичности. В процессе модернизации государство обязано быть сильным и обеспечивать устойчивый порядок.

Значение Струве для дня сегодняшнего не исчерпывается, конечно, его размышлениями о путях развития России. Сохраняет актуальность его критика радикального либерализма и реакционно-изоляционистского консерватизма, мировоззрение приверженцев которого он характеризовал как «вотчинно-холопское». Читая Струве, современный либерал, вероятно, задумается: есть ли будущее у российского либерализма, если он не встанет на «веховский» путь синтеза с национально-консервативными ценностями? А перед левым державником из Изборского клуба его труды поставят вопросы: является ли советская традиция аутентично российской? Может ли русский консерватор положительно относиться к сталинскому государству? Таким образом, идеи Струве во многом сохраняют свою значимость. Его творческое наследие еще будет востребовано.