Опасный флирт Варшавы с нацистской Германией

На фото посол Польши в Германии Юзеф Липский (первый слева) и Йозеф Геббельс (первый справа). Фото Государственного архива Германии

Очередной виток российско-польского конфликта на исторической почве не является чем-то неожиданным. На протяжении последних нескольких лет практически любая дата, имеющая отношение к событиям российско-польской истории XX века, сопровождается информационными кампаниями, далекими от стандартов непредвзятой и честной дискуссии.

Но резолюция Европейского парламента от 19 сентября 2019 года выделяется даже на этом фоне. Острую критику со стороны российских историков вызвало отнюдь не отнесение сталинского режима к разряду тоталитарных, а утверждения о том, что «Вторая мировая война началась непосредственно в результате печально известного» пакта Молотова–Риббентропа. Подобные тезисы носят антинаучный характер: войны не возникают по какой-либо единственной причине, а относительно истоков Второй мировой войны российские и западные историки, казалось бы, давно пришли к общим выводам. Причины войны видят в пороках мирного урегулирования после Первой мировой войны, противоречиях положений Версальского и Рижского мирных договоров, но также и в Мюнхенском соглашении, в результате которого была разделена (в том числе при участии Польши) Чехословакия, а Советский Союз оказался перед угрозой международной изоляции и опасности достижения очередных договоренностей между правительствами Великобритании, Франции и нацистской Германии.

Об антинаучности подхода европарламентариев к анализу причин начала войны свидетельствуют и материалы, на основе которых был подготовлен этот документ. Российские историки и комментаторы неоднократно за это время обращали внимание на то, что в первоначальном варианте резолюции, представленном Европейской народной партией, говорится об агрессивности намерений советского руководства накануне войны и стремлении Кремля совершить «мировую коммунистическую революцию путем разжигания войны между нацистской Германией и западными союзниками». В качестве же доказательства этого положения приводится так называемая речь Сталина, якобы произнесенная им на секретном заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 19 августа 1939 года, которая давно считается российскими историками фальшивкой.

Подобные методы все чаще используются для пересмотра общей концепции истории Второй мировой войны и утверждения тезиса об ответственности СССР за ее возникновение. Аналогичный подход приводит к открытой манипуляции фактами, примером чего может служить и сделанное на днях главами Европейского совета, Еврокомиссии и Европарламента заявление о том, что находившийся на территории оккупированной Польши нацистский концлагерь Аушвиц-Биркенау освободили «союзные войска». Формально это понятие, конечно, включает и Красную армию, но на практике такие формулировки приводят к «случайным ошибкам» вроде той, что недавно произошла у немецкого журнала Spiegel, написавшего об освобождении концлагеря «американскими войсками».

Историческим фактом является то, что Польша не приняла предложений по сотрудничеству с Германией против СССР, и в России об этом, безусловно, помнят. Логика «равноудаленности» от Берлина и Москвы, которую исповедовала межвоенная польская дипломатия, аргументированно объяснена польскими историками и понятна. Однако в дипломатии, как и в военном планировании, принимаются во внимание не только факты, но и возможности. Отношение советской дипломатии к польской политике «равновесия» были достаточно точно сформулированы главой НКИД Максимом Литвиновым в беседе с послом Польши в СССР Вацлавом Гжибовским 1 апреля 1939 года. Нарком рассуждал, что политика «равноудаленности» хороша при «одинаковых» соседях, но не в условиях 1939 года, когда агрессивность Германии нашла «всеобщее признание», а вокруг Берлина уже образовался мощный «блок агрессивных стран». Из Москвы казалось, что события 1938 года должны были бы заставить Польшу отказаться от попыток балансировать на двух стульях, но нет. Варшава, напротив, «спокойно» восприняла аншлюс Австрии и без колебаний использовала распространявшийся по Европе геополитический хаос для реализации своих территориальных претензий в отношении Литвы и Чехословакии, что было воспринято польским обществом с нескрываемым энтузиазмом. Опасный флирт Варшавы с Берлином, упорное нежелание Польши присоединяться к каким бы то ни было блоковым договоренностям с участием Советского Союза привели к тому, что в конце 1930-х Генштаб СССР уже не исключал нападения на Советский Союз со стороны «объединенного польско-германского блока».

История не любит сослагательного наклонения, но продуктивные дискуссии можно было бы провести и в связи с утверждениями о том, что, не будь пакта Молотова–Риббентропа, не случилось бы и 22 июня 1941 года. Пока в пользу противоположного вывода российских историков о неизбежности агрессии против Польши в сентябре 1939-го свидетельствуют и давно известные документы командования вермахта от апреля того же года по подготовке плана «Вайс», и недавно представленная на выставке Росархива к 80-летию со дня начала Второй мировой войны немецкая карта-плакат (не позднее апреля 1939 года) с планом «расширения территории Германии». В ней четко обозначены сроки: первой в очереди после Австрии, Чехословакии и Венгрии значится осенью 1939 года Польша, осенью 1941 года – СССР.

В истории Второй мировой войны еще очень много незакрытых страниц, но открывать их и вести честную дискуссию должны ученые. Публикация документов российскими ведомствами и готовность историков обеих стран к открытому их обсуждению представляются самым разумным на сегодняшний день шагом по преодолению пропасти в историческом диалоге Польши и России. В противном случае псевдоисторические «открытия» становятся лишь ширмой для выдвижения циничных претензий и манипулирования памятью о трагедии и жертвах обоих народов.