Юрий Гуллер
Советские танки в Будапеште. Фото Fortepan/Gyula Nagy
Так уж получилось, что в детстве мне выпало прожить полгода в Будапеште, городе красивом и до умопомрачения заграничном после Москвы 1950-х. Ранней весной 1956-го моего отца, инженера, направили в Венгрию принимать станки, которые делали на заводе, стоявшем на «рабочем острове» Чепель, что замер посреди Дуная на окраине венгерской столицы. А когда закончились занятия в школе, отправились к отцу и мы с мамой. Мне шел в ту пору двенадцатый год, и я перешел в пятый класс.
Знакомство
Поезд, смена вагонных колес под европейскую колею в пограничном Чопе, Восточный вокзал Будапешта, где нас встречал отец и первые впечатления – шикарно, по нашим представлениям, одетые люди, а также черешня и клубника, продающаяся на каждом углу!
По причине прохладного июня щеголял я в лучшем, что у меня было, – советской школьной форме: мышиного цвета гимнастерке и таких же брюках. В сочетании со стрижкой под ноль (школьные правила) мой вид, видимо, производил на будапештцев странное впечатление. Помню, как в трамвае какая-то женщина, не выдержав неизвестности, даже спросила у мамы (по-русски): «Ваш мальчик в военном училище? Он кадет?» Слово «кадет» тогда имело для нас, советских, совсем не тот смысл, что сейчас, а звучало до неприличия контрреволюционно. Поэтому мама энергично замотала головой, а я обиженно воскликнул: «Я не кадет!» После этого мне срочно купили «штатское», а отрастающий на голове чубчик позволял мне со злорадством вспоминать московских стриженых наголо товарищей…
О многом можно было бы вспомнить: об ошеломившем меня видом парке, где хотелось покататься сразу на ста невиданных у нас в ту пору аттракционах; о безумно вкусном «оранжаде», превратившемся для нас лет через 30 в обычную «Фанту»; о продающейся на каждом углу огненной, смазанной маслом и присоленной кукурузе; о пионерлагере на Балатоне… Но сегодня есть повод припомнить совсем другое: прохладный октябрьский Будапешт, эхо близких выстрелов, советские танки, развернувшиеся поперек улицы, костер из книг у входа в магазин «Советская книга»…
Да простят мне профессиональные историки, но я хочу написать не о том, что знают они и что можно найти в книгах и статьях о событиях 1956-го. Я вижу все это глазами 12-летнего мальчишки, а не пожилого человека, много чего понявшего за минувшие годы…
Люди с факелами
В тот день – 23 октября 1956 года – мы с мамой запланировали отправиться в зоопарк. Он был очень уютным, там разрешалось кормить зверей, что было для меня особой радостью… День выдался солнечным, и до Zoo было минут 15–20 прогулочным шагом. Повернешь за угол с Байза уц, где не только наш дом, но и посольство СССР, на Сталин кёр (проспект имени уже развенчанного к тому времени вождя народов), дойдешь до памятника Тысячелетия Венгрии, а там – через парк, и вот она, цель путешествия…
Но в 100 метрах от дома мы встретили заместителя торгпреда, поинтересовавшегося: «Куда это вы собрались? Я бы не советовал никуда ходить – в нашей части города ожидается демонстрация…»
Советские люди были дисциплинированными. «Не советуют» – и мы вернулись домой, решив, что «слон обождет». Но посмотреть на демонстрацию, которая, начавшись у памятника Тысячелетия Венгрии, текла по проспекту рядом с нашим домом, никто не запрещал. По улице шли веселые, чуть более шумные, чем обычно, люди. Некоторые несли на закорках ребятишек, мамы катили коляски с младенцами. Что мы, в Москве демонстраций не видели? Вот только среди множества плакатов, написанных, естественно, по-мадьярски, попадались и исполненные по-русски, но очень странные – «Русские, домой!». Но почему? Так ведь только в адрес американцев в порабощенных ими странах пишут – сам в «Крокодиле» читал! А потом в квартале от нас раздались выстрелы…
Вечер 23 октября выдался в 1956 году темным. Во всяком случае, как мне помнится, ни фонари на улицах, ни луна в небе свет на события не проливали. Во сколько это было – не помню. Кажется, в восемь–девять часов. Окна нашей квартиры были «лицом» к посольству. Улица – узкая. И по ней одна за другой подъезжают грузовики. Останавливаются. В руках у сидящих в кузове факелы и венгерское знамя с вырезанной из него звездой. Факелы создают ощущение нереальности. И люди, скандирующие тот же лозунг: «Русские – домой!» Место отъехавшего грузовика занимает другой, и снова: «Русские – домой!..»
Если честно, тогдашнее руководство страны изрядно перегнуло палку: советизация во всем, даже в названиях улиц – проспект Ленина, проспект Сталина, площадь Москвы… А еще колхозы, парткомы, недремлющее око местных гэбистов. И методы борьбы с народом сталинские. Разве что не такие масштабные. Ну, так и Венгрия – страна маленькая!
Жизнь под охраной
А начиная с 24 октября мы вынуждены были питаться только слухами; причем и на обед тоже: запасы продуктов быстро иссякали – к ненужности запасаться продуктами впрок привыкаешь. Потоку информации помогало и то, что нашим соседом по квартире был один из посольских переводчиков (это была пятикомнатная коммуналка на первом этаже: три комнаты наши, а две – переводчика), человек разговорчивый. Да и радио работало исправно: «…министры отправлены в отставку…», «Ракоши (тогдашний генсек) бежал в СССР…», «Премьер-министр Имре Надь потребовал вывода советских войск…»
К этому времени в городе уже шли уличные бои между нашими частями и повстанцами. Мудрость советского военного командования была потрясающей: вместе с несколькими танками (два из них, перегородив Байза уц, охраняли посольство и, по совместительству, наш дом, стоявший напротив резиденции посла, а впоследствии главы КГБ и генсека Юрия Андропова) в город вошла пехота. Солдаты размещались в открытых бронетранспортерах на колесном ходу. Несколько метких выстрелов с верхних этажей зданий, спущенные баллоны, и бронемашина превращалась в смертельную ловушку. Армейские части были отправлены на операцию (во всяком случае вначале) без полевых кухонь, с сухим пайком. Чем питались рядовые – не могу сказать, а к нам в квартиру заглянул на огонек танкист, капитан Чайников (до сих пор помню фамилию!) и предложил дружеский бартер: он нам отдает крупы, консервы и прочее из пайка, а мы готовим еду и для него с ординарцем, и для себя. Предложение было кстати: я уже сказал, что продуктов не было практически никаких. Капитан был приветливым человеком. Именно он спустя два–три дня предложил «покатать меня на танке» по близлежащим улицам! Хорошо еще что мама не знала! Удивляло меня только то, что уж очень старательно его обслуживал ординарец: мыл за командиром ванну, стирал белье. А мы думали, что денщиков в нашей армии нет!
В городе во многих скверах лежали трупы, припорошенные желтыми листьями: восставшие расправлялись с гэбэшниками или с теми, кого они относили к таковым (почему-то считалось, что обязательной обувью для сотрудника спецслужб были желтые ботинки; сколько людей из-за этого пострадало – не знаю).
Сколько наших солдат погибло в уличных боях, тоже сказать не могу: нам не докладывали. Помню только, как однажды перед домом полдня и ночь стояли два открытых грузовика с несколькими десятками солдатских тел в кузове…
Люди – они разные…
Наших штатских мятежники не трогали. Помню рассказ двух учительниц, которые на третий день восстания решили пробраться к нам, на охраняемую территорию, из дома неподалеку от парламента, где они жили, и где было и страшно, и голодно. Они шли, а точнее – бежали по улицам почему-то вечером (думали, безопаснее?), а люди, сидящие с оружием у горящих костров, кричали им по-русски: «Девушки, идите погрейтесь, не надо бояться!..» Почему «нашего человека» всегда можно отличить: и в толпе, и на пустынных улицах?
Люди среди восставших были разные. Были звери, были аристократы (причем настоящие), была чернь, а были просто люди, уставшие от советских порядков. Помню старушку, которая подошла к танку, загораживавшему у нашего дома дорогу к посольству, и сообщила, что «тут недалеко ваш солдатик раненый лежит, вы бы забрали его, пока не случилось чего…». Помню случай, рассказанный соседом-переводчиком. Когда к застывшему посреди улицы бронетранспортеру с десятком солдат бросилась вооруженная толпа и стала расхватывать живые «трофеи», один человек с винтовкой, схватив молодого солдата, заявил, что это его пленник и он сам его прикончит. А затем вывел солдата через чердак в соседний двор и указал: «Беги к своим!» Разные были люди.
Водитель школьного автобуса, степенный Золтан, отвезя группу наших детей к пристани на Дунае (было принято решение эвакуировать часть школьников через Чехословакию) и подождав отправления теплохода, ушел вместе с автобусом к восставшим…
О поведении членов советской колонии говорить трудно. Нам, мальчишкам, все казалось более интересно, чем страшно. Я азартно подбирал в скверике под окнами потерянные солдатами патроны и, собрав их изрядно, спрятал этот мешочек под потолком в туалете, высота которого была под четыре метра (дом был постройки начала ХХ века). Нашел ли их кто-нибудь через месяцы или годы?
Взрослые вели себя по-разному. Очевидно, им, пережившим войну, было страшнее, чем нам. Хотя были и казусы. Помню, как «начальство» отчитывало двух дам, в разгар боев пробравшихся через оцепление к своей портнихе, где их ждала примерка. Помню попытки некоторых соседей уже во время эвакуации захватить с собой сверх разрешенного количества какие-то ковры, сервизы, баулы с барахлом (в те времена сертификатов не было, и домой люди везли из-за границы то, что умещалось в чемоданах).
Домой
В последних числах октября наши войска по требованию Имре Надя были выведены из Будапешта (как оказалось, ненадолго) и наш дом остался без охраны. Помню людей в кожаных куртках, обходивших квартиры и (по-русски) интересовавшихся: нет ли спрятавшихся мадьяр? Они были вежливы и после заверения, что в квартире только русские женщины и дети, не пытались это проверить, а, прикоснувшись к полям шляпы свободной от винтовки рукой, уходили дальше…
А потом на переговоры с Андроповым приехал мятежный генерал венгерской армии. Мы смотрели из окна: он был довольно молод, полон и чем-то напоминал Геринга, но не таким, каким его рисовали Кукрыниксы, а симпатичного. Он предупредил посла, что они больше не могут гарантировать безопасность мирного населения нашей колонии, и они договорились об эвакуации. Отца назначили ответственным за подготовку к эвакуации по линии торгпредства.
Вывозили нас из Будапешта на открытых грузовиках; с собой разрешалось взять, если память не изменяет, по чемодану на человека. Что-то мы смогли упаковать, но многое пришлось бросить. По сию пору помню ящик с оставленными книгами! Книги в «нашем» магазине были все, что выходили в Союзе и которые там достать было совершенно невозможно. В ящике были только что выпущенные «Похождения бравого солдата Швейка», первые два тома «Мира приключений», еще какие-то редкости… Жалко было до слез!
Но одну вещь я спас. Это был приглянувшийся мне набор из графина и рюмок к нему. В Москве у нас с красивой посудой было негусто, и мне было ужасно жалко бросать его, вопреки безоговорочному решению родителей. Я распихал рюмки по карманам, а графин, завернутый в тряпку, взял под мышку. Самое удивительное, что все это стекло до Москвы добралось в целости! И лишь по прошествии 20 лет было перебито при мойке. Сегодня только случайно сохранившаяся рюмка напоминает мне об этом «подвиге»…
|
|
23 октября 1956-го на площади Йожефа Бёма Фото Fortepan/Gyorgy Farago |
До летной части, располагавшейся на дальних подступах к Будапешту, доехали благополучно, хотя последнюю машину, в которой ехал отец (мы с мамой были в третьем грузовике), обстреляли; наверное, просто для острастки…
Сутки с хвостиком на военном аэродроме. Спали – кто где; я ночевал на бильярде в офицерском клубе. А потом отправка на транспортных самолетах в Союз. Помнится, что мы попали то ли в четвертую, то ли в пятую очередь. Летели мы до закарпатского Мукачева не слишком долго; но это был неотапливаемый военный Ли-2 с металлическими скамейками, было очень холодно, и летчики по очереди брали детей в кабину – погреться. Это был первый мой воздушный полет. Сколько тысяч километров я налетал с тех пор? Но помню, как в Якутске летом 1966 года, заказав спецрейс с нашим геологическим барахлом для отправки дальше на Север, я вдруг обнаружил, что наш самолет – этот такой же трудяга Ли-2 – старый знакомый!
А потом был поезд до Москвы и неожиданная встреча в Харькове с моими одноклассниками, которые добирались через Чехословакию: мы увидели их на другой платформе и что-то кричали друг другу…
Встретившая нас Москва венгерскими событиями интересовалась мало. Всем хватало газеты «Правда»: контрреволюционный мятеж! Да и родители, помнившие сталинские времена, настоятельно рекомендовали мне не распространяться о подробностях… Я и не распространялся. А на мой вопрос: у вас-то тут что нового? – мой сосед по дому с восторгом сказал: «Торт в продаже новый; вафельный, как конфета «Мишка», но большой! «Арахис» называется!..» Отросший в Венгрии чубчик меня в школе заставили состричь – не положено! Новую форму купили, и все пошло как до «заграницы»… В следующий раз я попал в Будапешт спустя полвека: очень хотелось увидеть город моего детства!
50 лет спустя
Мы прилетели в Будапешт утром 20 августа 2006 года. В этот день в стране был праздник, и столица ждала грандиозного вечернего фейерверка – огненного представления на Дунае. Наиболее удобные места на набережных, мостах, с которых должны были запускать фейерверки, занимали еще с обеда. Движение в центральной части города перекрыли. Мы подошли к девяти часам на набережную, вблизи гостиницы «Европа», что неподалеку от знаменитого Цепного моста. Решив не пробиваться ближе, нашли себе место в скверике неподалеку от корявого клена, видимо, ровесника объединения старинной Буды и более молодого Пешта..
А с третьим залпом салюта пронесся первый порыв ветра. И хлынул дождь. Это было началом памятного жителям Будапешта урагана. Уже через минуту над головами пытающихся убежать от стихии людей сверкали молнии, неслись сорванные листы кровли, пакеты, трещали деревья… Мы спрятались под каким-то балконом, а потом, когда дождь и ветер чуть утихли, побрели по залитым чуть ли не по колено улицам к гостинице... И в голове мелькнуло суеверное: а не мне ли Будапешт напоминает о «грозе» 1956 года? Хотя «напоминание» было жестоко: в тот день жертвой урагана стали четыре человека… Кстати, проезжая на следующий день мимо скверика, где мы с женой встретили ураган, я увидел, что клен, возле которого мы стояли, разбит в щепки… Но светило солнце и мы поспешили на «мою» Байза уц, благо что наша гостиница была рядом. Бывший проспект Сталина стал улицей Андраши, но город был тот же! Наш дом, моя школа, каждый камушек мостовой казался родным и знакомым: «И мне, наверно, будет сниться/ всю жизнь, и век не надоест,/ провинциальная столица,/ прекрасный город Будапешт…»
С тех пор я несколько раз успел побывать в Венгрии, люблю эту страну, и даже самые черные картинки из прошлого кажутся цветными и милыми. Говорят, что это называется аберрация памяти. Не знаю…
комментарии(0)