Взгляд на судебную вертикаль изнутри и снизу

Молодыми служителями Фемиды в основном становятся проверенные сотрудники судейского аппарата. Фото с сайта www.sudrf.ru

В сентябре Вячеслав Лебедев, чьи полномочия председателя Верховного суда РФ истекали в мае 2020 года, был досрочно и весьма оперативно переназначен на эту должность. Возглавляющему с 1989 года судебную систему Лебедеву чаще всего ставят в заслугу существенное увеличение финансирования судов по сравнению с 90-ми годами и советским периодом, а также выстраивание судебной вертикали. Парадоксально, но каждое из этих достижений, будучи «недокрученным», законсервировало те практики, которые необходимо менять.

В судьи – из аппарата

В «эпоху Лебедева» многие суды переехали в новые здания, получили хорошее техническое оснащение, а денежное содержание судей регулярно повышается – чего нельзя сказать об оплате труда тех, кто выполняет для судей большую часть бумажной работы. Нерешенная проблема низкой заработной платы сотрудников аппарата судов не позволяет сделать важный шаг к такому сущностному, а не формальному реформированию судебной системы, как изменение кадровой политики комплектования судейского корпуса. Необходимость получения кандидатами в судьи «неаппаратного» опыта и прочие реформаторские предложения, увеличивающие «срок ожидания» для кандидатов в судьи, сталкиваются с доводом изнутри судебной системы о том, что такие новеллы приведут к оттоку секретарей и помощников судей, дестабилизации текущей работы и т.п.

Этот довод небезоснователен – сейчас одним из «приводных ремней», обеспечивающих работу судебной системы, является взаимосвязь между судебной нагрузкой, оплатой труда и политикой комплектования судейского корпуса.

Судебная нагрузка ложится не только на конкретного судью, но и на сотрудников аппарата, которые получают от 9 тыс. руб. (секретарь суда) до 15–17 тыс. руб. (помощник судьи). Подобная оплата при высокой нагрузке приводит: во-первых, к текучке кадров, во-вторых, к работе за идею – если у сотрудника аппарата есть желание стать судьей или набрать определенный стаж работы по юридической специальности. В-третьих, к втягиванию в своего рода колею, когда чем дольше сотрудник работает в аппарате суда, тем сложнее – в силу сложившегося образа жизни, привычек, возраста и т.п. – изменить род деятельности. В результате неназначение на должность судьи является для амбициозного сотрудника аппарата крахом профессионального проекта – в 30–35 лет секретарь или помощник судьи, решив по тем или иным причинам сменить место работы, вынужден фактически начинать с нуля, имея за плечами весьма своеобразный бэкграунд, который далеко не всегда привлекателен для потенциального работодателя. Как крах воспринимается и возможность потерять статус судьи (плюс то, что ему сопутствует), полученный после нескольких – иногда 10–15 – лет аппаратной работы за более чем скромную заработную плату, что также накладывает отпечаток на судейскую деятельность.

При таком положении дел избежать дефицита «аппаратных» кадров и удерживать судебную систему в более или менее работоспособном состоянии позволяет политика комплектования судейского корпуса: среди назначенных судей доля выходцев из аппарата судов растет с каждым годом, наглядно демонстрируя потенциальные возможности для «ожидающих».

Было бы ошибкой утверждать, что подобная политика оправдана только интересами внутрисудебного менеджмента. Секретари и помощники знают кухню делопроизводства и обладают навыками работы по типовым делам. Но это их преимущество одновременно является и проблемой для развития права. В судьи приходят не юристы на пике своей профессиональной формы, проведшие несколько сотен разнообразных дел и уже обеспечившие себе финансовую независимость, а люди с подготовкой, обусловленной их аппаратным опытом, которые скорее склонны подводить ситуацию под привычные рамки и шаблоны прежних решений, а также воспринимать нестандартный правовой ход как риск для себя, но не как возможность решить дело максимально справедливым образом.

Однако краеугольный камень в здании правосудия – не поточное судопроизводство и отписывание решений в русле сложившейся практики, а судейское усмотрение и балансирование интересов, подразумевающие подход с позиций прав человека, конституционализм «в действии» и филигранные мотивировки судебных актов. Все это предполагает богатый профессиональный опыт, широкий кругозор и знание жизни, готовность развивать право собственными решениями и проявлять принципиальность вне зависимости от того, чье неудовольствие можно этим вызвать – местных властей, силовиков, крупного бизнеса... Скажем аккуратно: далеко не всегда всем этим обладает человек, после студенческой скамьи занявшийся аппаратной работой по судебному ведомству.

По-видимому, единственный способ решить проблему кадрового замыкания – расторговать повышение требований к кандидатам в судьи с интересами судебной системы, в том числе связанными с оплатой труда сотрудников аппарата. При этом само по себе повышение заработной платы является необходимым, но недостаточным условием для изменений. Важно осознавать, что вливание денег в институционально не измененную структуру рискует обернуться еще большей консервацией.

Не вертикаль, а «веник»

Сама по себе вертикализация не так уж плоха – если посылаемые сверху правовые позиции доходят до правоприменителей на местах, а работа проверочных инстанций настроена на поиск ошибок проверяемых, а не на сохранение показателей стабильности судебных решений.

Сейчас же то, что с верхнего этажа судебной системы, вероятно, видится как ритмично работающая инстанционная вертикаль, с низов правоприменения выглядит скорее как «веник»: короткая «ручка» (собственно сам Верховный суд РФ), по которой «сигнал» из правовых позиций ВС РФ еще более или менее проходит, и «прутья» – нижестоящие суды, которые не всегда готовы всерьез воспринимать позиции ВС РФ как руководство к действию и исходят из каких-то своих «представлений о прекрасном».

Например, в июле президиум ВС РФ утвердил очень качественный и подробный обзор судебной практики освобождения от уголовной ответственности с назначением судебного штрафа, ориентируя правоприменителей на прекращение уголовных дел таким способом. Однако попытки адвокатов заявлять соответствующие ходатайства при наличии всех предусмотренных ст. 76. 2 УК РФ обстоятельств (обвинение в совершении преступления небольшой или средней тяжести, отсутствие действующей судимости, заглаживание вреда в том числе путем перевода денег на благотворительность), а также полностью положительных характеристик на подзащитных, имеющих и семью, и работу, по-прежнему часто влекут судейские отказы прекращать дела с опорой на общие формулировки («прекращение дела является правом, а не обязанностью суда», «суд не усматривает оснований для прекращения уголовного дела» и т.п.).

То же самое встречается и в гражданском процессе. Типичный пример – определение судами компенсации морального вреда в мизерном размере (до 10 тыс. руб.) и снижение неустойки, взыскиваемой с застройщиков в пользу участников долевого строительства. При этом суды ссылаются на принцип разумности и справедливости, но без внятного обоснования того, почему же в конкретном случае разумно и справедливо, скажем, срезать неустойку в два раза или присудить 2 тыс. руб. компенсации за полтора года просрочки. Прикладывание к апелляционным жалобам судебной практики Верховного суда РФ, высказавшегося о недопустимости таких подходов, слабо влияет на результаты обжалования.

Когда в региональных судах включается такой режим работы, проблема, поднятая в конкретном деле, в лучшем случае может пробиться на уровне ВС РФ. В результате это сказывается на репутации самой судебной системы – сложно объяснить людям, почему же при внятной позиции ВС РФ, КС РФ, ЕСПЧ казус уровня задачки за третий-четвертый курс юрфака дошел до третьей-четвертой инстанции, а не был решен с учетом всех нюансов еще судьей, который первоначально рассматривал дело.