Американцы пишут Горбачеву

Михаил Горбачев быстро стал мировой знаменитостью. Фото РИА Новости

Поэзия – та же добыча радия.

В грамм добыча, в годы труды.

Изводишь единого слова ради

Тысячи тонн словесной руды.

В. Маяковский

Советская пропаганда конца 1980-х работала достаточно инертно, а многие ее задумки часто оборачивались ничем, а то и конфузами. Как-то в начале февраля 1988 года – я работал тогда в Институте США и Канады – меня пригласил заместитель директора Радомир Богданов.

– Появилась мысль, – начал он, многозначительно взглянув вверх, чтобы я понял, где она появилась, – подготовить книгу «Американцы пишут Горбачеву».

Здесь надо напомнить, что на тот момент советско-американские отношения вступили в новую полосу разрядки, в декабре 1987 года было достигнуто важное соглашение по ракетам средней и меньшей дальности, а молодой советский генсек претендовал у себя в стране и в мире на роль главного миротворца. Я пожал плечами: появилась – так появилась.

– Поэтому есть мнение, – Богданов перешел на совсем уж советский язык, – командировать вас в ЦК КПСС поработать над ней. Как вы к этому отнесетесь?

От таких предложений обычно не отказываются, хотя, признаться, мне и самому хотелось побывать внутри этой sancta sanctorum советской фабрики мыслей. Поэтому я сразу же согласился. Как выяснилось, не одному мне было сделано такое предложение, а еще двоим сотрудникам института – Жене Юркову и Ире Андреевой. Принцип отбора был прост: надо, чтобы человек был членом КПСС, умел читать письма американцев и вообще как-то разбирался в американской политике. Итак, мы втроем с утра направились на Старую площадь, где располагались здания и блоки одной из самых могущественных политических структур мира.

На улице Куйбышева (ныне Ильинка) зашли внутрь массивного здания. Чтобы пройти дальше, следовало предъявить не паспорт – документ, достаточный для прохода во все остальные советские учреждения, а именно партийный билет, который свидетельствовал бы о том, что все партийные взносы уплачены вовремя. Гэбэшный лейтенант тщательно проверил наши партбилеты, после чего вложил в них наши пропуска и указал дальнейший путь. Так мы попали на прием к заведующему отделом писем ЦК КПСС.

Этот солидный благообразный человек с легкой проседью аккуратно убранных волос в возрасте 40 с небольшим лет познакомился с нами и вкратце изложил суть дела. Надо подобрать письма, написанные понятно и вразумительно, примерно в такой пропорции: 40% – о жизни и проблемах простых американцев, 40% – об их поддержке горбачевских мирных инициатив, а также предложения, как дальше развивать отношения с Советским Союзом и разоружаться, 15% – о том, как они интересуются жизнью в СССР, а 5% – разное, даже может быть допустима и легкая критика. После такой речи мы поступили в распоряжение двух его сотрудников, которые провели нас на рабочее место.

В широкой просторной угловой зале, напоминающей университетскую аудиторию, окнами на Старую площадь и нынешнюю Ильинку стояло много столов, за каждым из которых сидели пытливый аккуратный и весьма крепенький старичок или старушка, которые, буквально не разгибая спины, строчили что-то на листах бумаги. Забегая вперед, скажу, что эти ветераны, спаянные железной дисциплиной, меня заметно удивили. Они писали ответы на письма разных граждан и не только не делали перерывов, перекуров, но по команде вставали и уходили обедать, причем на строго определенное весьма короткое время. Кое-кто из них оставался и ел на месте. Так же по команде минута в минуту они возвращались с обеда, дружно садились и возобновляли свою кропотливую работу. Это была хорошо отлаженная зондеркоманда, беспрекословно выполнявшая все поступающие им приказы.

Я поинтересовался у сотрудника отдела писем (они все именовались инструкторами ЦК КПСС), не военные ли они. Он сказал, что нет. Все бывшие партийные работники сейчас на пенсии, и их привлекают к выполнению такого рода работы. Молодежь не очень-то желает работать с письмами, ей нужно карьеру делать.

Ровно в десять часов утра у стариков и старушек проводилось короткое рабочее совещание. В этот момент в зал легкой походкой входил заведующий отделом и начинал давать указания – кому и как отвечать, на какие документы и постановления ссылаться. Ветераны задавали короткие и четкие смысловые вопросы и получали такие же короткие и четкие ответы на них. Совещание длилось минут пять-семь, после чего руководитель вставал и стремительно уходил, а зал погружался в кропотливую безотрывную работу.

Инструктор предложил нам на выбор занять рабочие места, после чего я поинтересовался насчет писем, где они. Он сказал, что сейчас будут. А дальше произошло то, чего я и не мог предположить. Стало ясно, что идея написания книги зародилась не на пустом месте. Я думал, будет пачка писем, ну коробочка. Буквально через минуту инструкторы притащили мне два огромных холщовых мешка, заполненных пакетами самого разного размера, и сказали приступать к работе.

Постепенно мы в нее погрузились. Я сразу же систематизировал свой труд, приготовив места для четырех обозначенных тем, стал планомерно доставать из мешка конверт за конвертом, вскрывал его, доставал письмо, читал, после чего складывал в ту или иную стопочку. Поначалу читать вроде было интересно, но вскоре я понял, что необходима пятая стопочка, куда я мог бы складывать письма, не подпадавшие ни под одну из означенных категорий.

Уже через три-четыре дня я сделал не очень лестный для организаторов мероприятия вывод: сравнительно мало писем можно положить туда, куда надо, а вот пятая стопочка росла непомерно быстрыми темпами. Вырисовывалась совсем иная содержательная пропорция писем, адресованных генсеку ЦК КПСС. Примерно половина писем были написаны детьми, школьниками или молодыми людьми, иногда на красивых открытках, иногда на тетрадных страницах, а то и просто на неаккуратно выдранных откуда-то клочках бумаги, их воззвания к генеральному секретарю в основном состояли в просьбах прислать им марки, открытки, значки и т.п. Другие просто присылали открытки, картинки.

Удивительно, но среди американцев, пишущих Горбачеву, оказалось много, по-нашему говоря, городских сумасшедших. Они предлагали автору перестройки свой проект мироустройства или совсем завиральные идеи, которые передавать не имело смысла. Многие посылали целые трактаты, написанные убористым почерком от руки на десятках страниц – по размеру более длинные, чем выступления самого Михаила Сергеевича. Неужели эти люди думали, что советский руководитель когда-либо прочтет их труды? Причем столь объемные послания писались чаще женщинами, чем мужчинами, наверно домохозяйками в перерывах между чашками кофе. Попробовал было их начать читать. Замах вроде бы обозначался неплохой, но витиеватость мысли и уход в дебри словопрения вызывали желание незамедлительно выбросить этот трактат в мусорный бак. Но нельзя. О чем они только ни писали – о демократии, религии, гендерном равенстве, правах человека, космическом пространстве, потусторонней жизни: темы, не очень-то любимые советским руководством. Насчет возраста разработчиков трактатов сказать не могу, они его не проставляли. Итак, труды эти составляли еще 30%. Справедливости ради следует сказать, что критиков советского лидера оказалось меньше – примерно 7–10%.

ЦК КПСС – sancta sanctorum советской фабрики мыслей. Фото РИА Новости

Через три недели я добрался до дна первого мешка, надеялся, что пропорция начнет меняться, но она упорно не менялась. Я посетовал на это Жене и Ире, но они сказали, что у них наблюдается примерно та же самая картина.

Но в отличие от ветеранов-трудоголиков мы делали перерывы в работе на кофе или чаепитие и в этом случае шли по мрачным, длинным и пустынным коридорам ЦК КПСС, устланным ковровыми дорожками, где за массивными дверями укрывались какие-то солидные люди. Вот дверь с надписью «Константин Португалов» (ни должности, ничего иного), и я почему-то живо представил себе бойкого журналиста, ведущего какой-то иберийский репортаж, рассказывающего о музее Прадо, о великом футболисте Эйсэбио или по крайней мере о злодеяниях ненавистного советским людям диктатора Салазара. А вот дверь кабинета, за которой укрывался человек с хитровато-замысловатой фамилией Лисоволик, далее следовала совсем уж массивная и немного приоткрытая дверь, через щель можно было рассмотреть приемную и огромный кабинет. На двери надпись: Вадим Загладин. Это известный нам первый заместитель заведующего международным отделом ЦК партии. При этом, двигаясь от двери к двери, мы весело шутили, рассказывали Ире анекдоты или какие-то прикольные вещи, смеялись. И тогда нет-нет да на четверть приоткрывалась огромная дверь, и человек изнутри настороженно выглядывал: кто посмел и как можно здесь смеяться? Но никто не вышел наружу и никаких замечаний нам не сделал, зачатки демократии прокрадывались и в этот потаенный уголок.

Нам сразу же понравился буфет ЦК КПСС, там можно было попить чая с пирожком или сухариком за три копейки, приобрести тонко нарезанной и вкусно пахнущей докторской колбаски за уже забытые населением 2 руб. 20 коп. В буфете было всего много и по очень смешным ценам. Продавались апельсины, мандарины, яблоки, диковинные по тому времени бананы и ананасы. Поэтому помимо обеденного перерыва мы делали еще два маленьких перерыва для похода в буфет. Обедали в столовой ЦК, куда ходили через улицу. В ней было достаточно просто, чисто, столики красивые, аккуратные, но без изысков, обслуживали официанты быстро и четко. Там можно было прекрасно пообедать за 60 коп., а за рубль устроить себе настоящий пир с расстегаями или прочими мудреными кушаниями. Если мясо, то, как правило, мягкое, вываренное, рыба таяла во рту, салатики – сама свежесть.

Другим интересным местом был книжный киоск. Не могу сказать, что там можно было купить диковинные и редкие по советским временам книги вроде «Мастера и Маргариты» Булгакова, но вполне можно было приобрести редкую опять же по тем временам русскую, советскую и зарубежную классику, книги по истории и искусству. Почти каждую неделю я приносил домой книжки, по мере того как обновлялся киоск ЦК КПСС.

Между тем работа наша продолжалась, приносила жалкие результаты, становилось все скучнее, перерывы увеличивались по продолжительности, а письма читались опытным глазом много быстрее, как много быстрее отслеживалось и их внутреннее содержание. Обыденность скрашивали лишь некоторые эпизоды. Однажды, копаясь в мешке, я наткнулся на интересное письмо, которое было адресовано не Горбачеву, а его жене Раисе Максимовне. В сравнении с Викторией Брежневой, которую советские люди почти никогда не видели и даже умозрительно не представляли, как она выглядит, поскольку не практиковалось публиковать ее фотографии, Раиса Максимовна фигурировала практически всюду. Американка писала, что ей следует научиться себя вести, не перебивать супруга, не лезть вперед него и, если у нее проблемы с этикетом, она может выслать ей правила хорошего тона.

Другой раз в одном из присланных пакетов я нашел две книги Джорджа Оруэлла «Скотный двор» (Animals Farm) и «1984» на русском языке. Открыл первую, погрузился в чтение и уже не мог оторваться, бросив чтение писем. Тонкая аллегория, удивительный гротеск на феномен зарождения, становления и развития советской системы, подменяемые лозунги поражали своей точностью: «Все животные равны, но есть более равные». На следующий день перешел к прочтению второй фантасмагории – романа «1984», где наткнулся на такое интересное понятие, как мыслепреступление. По прочтении этих книг задумался. Возникло искушение: а что, если просто тихо забрать их себе? Однако по размышлении отказался от этого плана. Во-первых, книга прислана на адрес Михаила Горбачева, вдруг там все зарегистрировано? А во-вторых, в ЦК КПСС за нами могли просто-напросто следить. Получилось бы, что я украл книгу у генерального секретаря ЦК КПСС, хотя до него она так никогда и не дошла бы, а если бы и дошла – наверняка не прочел бы. И правильно поступил, поскольку вскоре обе эти книги были изданы в СССР, а «1984» напечатан в журнале «Новый мир».

Нередко мы общались с инструкторами, которым сетовали на свои проблемы с подбором нужных писем, а они рассказывали нам свое. Мы даже с ними подружились. Например, рассказали, как повсеместное введение в СССР альтернативных выборов на всех уровнях зачастую оборачивалось не то что фикцией, а чистым абсурдом. Так, в одном институте, относящемся к нефтегазовой промышленности, приближалась процедура выдвижения ректора в академики АН СССР на альтернативной основе. Ректор института решил подыскать себе соперника чисто для проформы и нашел такого в лице своего завхоза. Подали два заявления: шансы ректора высочайшие, у завхоза вроде бы никаких. Но дальше происходит непредвиденное. Министр сам решил стать академиком и подал свою кандидатуру. Ловкий ректор смекнул ситуацию и быстренько забрал свое заявление назад, уступив дорогу начальству и противопоставляя ему своего завхоза.

– В это время, – рассказывал инструктор, – министра пригласили сюда и популярно объяснили ему, что в академики может избираться только ученый, но никак не чиновник, даже такого уровня. Министру ничего не оставалось делать, как согласиться и забрать свое заявление обратно.

В результате на академическое звание оказался всего один претендент в лице завхоза. А поскольку между академиками весьма непростые отношения, друг друга она знают хорошо и держат друг дружку в тонусе, то темной лошадке они дали ход. Так неожиданно завхоз стал полновесным академиком. И вот в институте оказался один академик, а ректор – не академик, и следовательно, очень скоро встал принципиальный вопрос: а кому быть ректором? И возобладало мнение, что академику-то как раз и надо быть ректором. Не важно, что он завхоз. Вот такая история.

Подходил к концу второй месяц нашей работы в ЦК КПСС, результатами похвастаться мы не могли, завершался поиск иголки в стоге сена. Решили объединить усилия, сложили в одну стопку отобранные мною, Женей и Ирой более или менее подходящие письма, и все равно смотрелось как-то неубедительно. А ведь из плевел предстояло еще выбрать зерна, систематизировать, перевести на русский язык. Передали все наши находки заведующему отделом, я откровенно объяснил ему картину. На этом наша командировка в ЦК завершилась. Книга «Американцы пишут Горбачеву» – этот очередной пропагандистский и мало кому интересный клон – так и не увидела свет. И хорошо. Я даже ни разу не поинтересовался у Богданова, какова ее судьба. Просто неинтересно.