Что стоит за дискуссией о восстановлении статуса России в "большой восьмерке"

Простоватый Трамп на самом деле играет очень хитро. Фото Reuters

Очередная ежегодная встреча глав G7 во французском Биаррице закончилась в этом году скандалом в благородном семействе. Президент Дональд Трамп неожиданно для многих завел разговор: для того чтобы серьезно говорить о проблемах мировой политики и мировой экономики в условиях глобализации, неплохо было бы знать мнение России. По информации британской Guardian, Трамп, поддержанный итальянским премьер-министром Джузеппе Конте, в ходе ужина даже поспорил c лидерами G7 по вопросу возвращения России в группу.

Звучало все это не очень внятно и, естественно, не нашло отражения в каких-либо документах. Тем не менее когда речь идет о такой державе, как США, на которую равняются союзники по НАТО, каждое слово и каждый нюанс имеют значение. Вот почему новый эксцентричный кульбит президента Трампа привлек внимание мировой общественности и послужил причиной повышенного интереса к причинам его происхождения.

Впрочем, интереса заслуживает в большой степени не только и не столько этот конкретный кульбит с форматом G7, сколько сам по себе феномен Дональда Трампа как явления американской и мировой политики. Спустя три года после его прихода к власти становится все более и более ясно, что речь идет не об очередном enfant terrible западного мира, а о закономерном явлении, связанном с глобальными изменениями на мировой арене и меняющейся ролью США на ней. Трамп выступает лишь адекватным выразителем интересов американского политического класса (бизнес-элиты и генералитета) в условиях, когда «Вашингтонского обкома» больше нет, а возможности США единолично контролировать ситуацию во всех регионах мира сильно сократились.

Это значит – принимать во внимание, что Вашингтон не в состоянии больше дотировать расходы союзников по поддержанию военного блока НАТО, что доллар обанкротился как единственная резервная валюта мировой экономки, что американский президент не может более диктовать свою волю не только отдаленной Северной Корее, но и странам (Венесуэле, например), расположенным в непосредственной географической близости.

В настоящее время уже никто не ставит под сомнение тот факт, что в 2030 году Китай, а не США будет единственной сверхдержавой современного мира. И вот тут-то у Белого дома могут возникнуть весьма непростые проблемы.

Во-первых, США выступают гарантом существования сепаратистского режима в китайской провинции Тайвань. Конечно, тайваньская проблема сейчас не носит такого острого характера, как в 1960-е годы прошлого столетия. Но относительная стабильность ситуации в этом регионе – результат терпения и миролюбия Пекина, и неизвестны пределы этой великодушной сдержанности, в особенности после завершения в недалеком будущем программы модернизации военно-морских сил КНР и формирования в восточной части Тихого океана шести китайских современных ударных авианесущих групп.

Во-вторых, это американо-японский договор безопасности. Известно, что между Пекином и Токио время от времени обостряется спор из-за де-факто находящихся под японской администрацией островов Дяоюйдао (Сэнкаку). В момент последнего обострения проблемы в 2011 году Вашингтон однозначно принял сторону Токио и готов был оказать ему поддержку в случае, если бы конфликт перешел в военную стадию. В 2019 году в свете заявлений Трампа относительно необязательности для США выполнения договора безопасности с Токио перспективы решения этого территориального спора довольно туманны.

В-третьих, Пекин раздражает стремление США легитимизовать свое военно-морское присутствие в регионе Южно-Китайского моря (ЮКМ). Для Китая это важнейшая морская артерия, соединяющая его с Ближним Востоком, откуда поступает большая часть энергоносителей, потребляемых Поднебесной. Известно, что регион является зоной острого территориального спора вокруг расположенных в ЮКМ островов и рифов, предположительно богатых нефтью и газом. Присутствие здесь американских авианосцев отнюдь не способствует стабильности и мирному урегулированию реально существующих проблем.

В-четвертых, никто никогда не списывал в архив идеологическое противоборство двух систем. Китай – социалистическая страна с монополией власти Коммунистической партии. Отсюда попытки вмешательства во внутренние дела КНР извне, будь то в Гонконге, Синьцзяне или Тибете. Отсюда и резкая реакция Пекина на это вмешательство.

Но самое главное заключается в том, что Пекин делает серьезные шаги в реализации амбициозной программы «Один пояс – один путь». Эта программа в сочетании с интеграционными процессами в рамках Евразийского экономического союза и перспективами освоения Российской Арктики, в частности Северного морского пути, практически объединит в единый народно-хозяйственный цикл Евро-Атлантическое и Азиатско-Тихоокеанское пространства. В Вашингтоне опасаются, что США останутся на периферии этого процесса.

Этими опасениями объясняется активизация американской дипломатии в строительстве своеобразного пояса безопасности, а по существу – барьера сдерживания вокруг Китая. Центральное место в этих попытках принадлежит Индии, государствам Юго-Восточной Азии. Сам регион из Азиатско-Тихоокеанского переименован на картах вашингтонских стратегов в Индо-Тихоокеанский. Все это делается в интересах сдерживания и изоляции Китая. И здесь на пестрое игровое сукно великосветского казино в Биаррице кладется уже не «семерка» или «восьмерка», а самый настоящий туз.

Дело в том, что пока действует и успешно развивается привилегированное российско-китайское стратегическое партнерство, ни Россия, ни Китай не могут быть изолированы, так же как не может существовать мировая экономика и мировая политика без Евразии. И этим объясняется активность США с целью любым путем вбить клин в отношения  между Москвой и Пекином.

Здесь, как представляется, и зарыта собака аферы Трампа с форматом G8. В случае ее реализации Россия была бы вовлечена в один формат с западными державами, в который не входит Китай. Даже само по себе обсуждение этого вопроса не может не вызвать настороженности в Пекине. Простоватый Трамп на самом деле играет очень хитро. Предложение вернуть Россию в формат «восьмерки» ему ровным счетом ничего, кроме недовольного брюзжания британского премьера Бориса Джонсона, не стоит, а политико-дипломатический эффект этого хода мог бы быть весьма значительным... в случае если бы в Москве клюнули на эту приманку.

В данном контексте нельзя не воспринимать позитивно сдержанную реакцию Москвы на дискуссию в Биаррице. Как сказал пресс-секретарь президента Владимира Путина, возвращение в элитный клуб западных держав не самоцель для внешней политики России, то есть возможность выпить чашечку кофе в компании лидеров семи ведущих стран Запада действительно весьма сомнительная альтернатива перспективному российско-китайскому стратегическому партнерству. В то же время было бы исключительно выгодно и для Запада, и для России, и для Китая снять дискриминационные ограничения на торговлю с Россией, отменить пресловутые санкции, тормозящие развитие экономического сотрудничества на просторах Евразии.

Как представляется, вся мышиная возня вокруг формата «большой семерки/восьмерки» является не чем иным, как атавизмом старой политики «баланса сил» с целью формирования выигрышной коалиции в будущих войнах. США видят в Китае своего главного потенциального противника в будущей конфронтации и стремятся вовлечь в свою коалицию Россию. Но эта игра обречена на неудачу.

Во-первых, потому что смысл ее верно понимают в Москве и Пекине.

Во-вторых, потому что сама по себе война в ядерный век перестала быть рациональным политическим средством. Трамп сколько угодно может размахивать жупелом военного превосходства США в гонке вооружений в космическим пространстве. Ничего, кроме новых прибылей, американским военным монополиям это не принесет.

В-третьих, дорогостоящая военно-стратегическая конкуренция в современном мире представляется весьма опасной альтернативой общемировой солидарности в противостоянии глобальным проблемам – как уже угрожающим существованию нашей цивилизации, так и в еще большей степени тем, что возникнут в будущем по мере развития ускоряющегося научно-технического прогресса с его непредсказуемыми перспективами.

Поэтому за столом общемировой политики следует играть не тремя элитными картами, а всей колодой участников мирового сообщества и его интересов.