Николай Работяжев
Солженицын – один из виднейших представителей отечественной консервативной мысли XX века. Фото Reuters
11 декабря 2018 года исполняется 100 лет со дня рождения великого русского писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе (1970) Александра Солженицына. Но Солженицын внес большой вклад не только в русскую литературу, он был также крупным политическим философом и публицистом неославянофильского направления. Его, без сомнения, можно считать одним из виднейших представителей отечественной консервативной мысли XX века.
Сегодня понятие «консерватизм» часто ассоциируется с идеями мощного авторитарного государства, патернализмом, приоритетом порядка перед свободой, а то и с ностальгией по советской империи. Однако консерватизм Солженицына был совершенно иным. Писатель продолжал и творчески развивал славянофильскую интеллектуальную традицию, заложенную в середине XIX века Алексеем Хомяковым, Иваном Киреевским, Иваном и Константином Аксаковыми, Юрием Самариным. Для Солженицына, как и для классиков славянофильства, важнейшей ценностью было не государство, а русский народ, его неповторимый облик. Что касается государства, то оно рассматривалось консерваторами православно-русского направления – от славянофилов до Солженицына – лишь как инструмент сохранения и развития народа. По словам Ивана Аксакова, приверженцы сильного государства, «любя сосуд, пренебрегают его содержимым». Свободное национальное бытие русского народа, утверждали славянофилы, требует обеспечения гражданских прав, свободы слова, прессы, религиозной совести, развития земского самоуправления. Их консерватизм имел ярко выраженный либеральный характер.
Солженицын был жестким критиком большевизма. В целом ряде его произведений ярко и убедительно показана антигуманная и репрессивная природа советского режима. В отличие от консерваторов левого направления, чья духовная родословная восходит к «сменовеховцам» и национал-большевизму Николая Устрялова, тех, кто считает коммунизм проявлением цивилизационной самобытности России, Солженицын настаивал: коммунизм является сущностно антинациональным феноменом, а «строительство социализма» в СССР привело к разрушению русских традиций и жизненного уклада. Писатель считал, что Октябрьская революция 1917 года была не органическим порождением российской истории, а катастрофическим разрывом со всей отечественной традицией. «Переход от дооктябрьской России к СССР есть не продолжение, но смертельный излом хребта, который едва не закончился полной национальной гибелью, – говорил Солженицын в 1976 году на приеме в Гуверовском институте (США). – Советское развитие – не продолжение русского, но извращение его, совершенно в новом неестественном направлении, враждебное своему народу… Термины «русский» и «советский», «Россия» и «СССР» – не только не взаимозаменяемы, не равнозначны, не однолинейны, но – непримиримо противоположны, полностью исключают друг друга». Коммунистическая идеология, считал мыслитель, не имела практически никаких корней в российской почве, а «темный вихрь «передовой идеологии» налетел на нас с Запада». Коммунизм, согласно Солженицыну, – «двоюродный брат» радикал-либерального гуманизма Запада, произрастающий из атеистического Просвещения XVIII века и потому совершенно чужеродный нашей стране феномен.
Писатель решительно отвергал миф о «хорошем Ленине» и «плохом Сталине», популярный среди шестидесятинической интеллигенции. В статье «На возврате дыхания и сознания», опубликованной в 1974 году в сборнике «Из-под глыб», Солженицын утверждал, что «Сталин был хотя и бездарный, но очень последовательный и верный продолжатель духа ленинского учения», и доказывал, что основные элементы сталинской модели социализма сложились в основном еще в ленинскую эпоху. Сегодня очевидно, что писатель был прав – фундамент тоталитарного правления (однопартийный режим, полицейский террор, монополия государства на СМИ, подчинение профсоюзов и других общественных организаций партии-государству, милитаризация труда и т.д.) был заложен в нашей стране уже в то время, когда во главе Советского государства стояли Ленин и Троцкий.
Солженицын был не только разоблачителем лжи коммунизма. Он отмечал духовный кризис современной западной цивилизации, критиковал (вслед за славянофилами) лежащие в ее основе рационалистический гуманизм, материализм, безрелигиозный гуманизм. По мнению писателя, индивидуальная свобода на Западе деградировала, стала свободой без моральной ответственности и чувства долга. «Вы забыли значение свободы, – обращался Солженицын к европейцам. – Когда Европа взялась установить ее впервые, это было священное понятие, непосредственно вышедшее из христианского мировоззрения. Та свобода – служила возвеличению человеческого существа. Она обещала обеспечить выявление ценностей. Та свобода открывала путь добродетели и героизму. Но это все забыто». По словам писателя, на Западе произошло «измельчание свободы», западное представление о свободе «свелось почти исключительно к свободе от наружного давления, свободе от государственного насилия». Между тем юридически обеспеченная внешняя свобода, по Солженицыну, не самоценность, она является лишь условием нравственно-духовного совершенствования человека, которое и есть его главное земное назначение. Цель жизни, подчеркивал писатель, состоит не в безграничном потреблении, не в материальной экспансии, но в духовном развитии. Поэтому «никак не меньше внешней свободы, нуждается человек – в незагрязненном просторе для души, в возможностях душевного сосредоточения».
Возникает естественный вопрос: как относился Солженицын к либерализму? Для ответа на него надо прежде всего напомнить, что есть две разновидности либерализма (радикальный и консервативный либерализм), и отношение писателя к ним было различным. Радикал-либерализм, не связанный с национальной традицией и стремящийся перестроить существующее социальное устройство по отвлеченным схемам, обычно заимствованным из-за рубежа, Солженицын, разумеется, безоговорочно отвергал. Причем он весьма критически высказывался как о российском радикал-либерализме начала XX века с его полусоциалистическими установками, так и о радикал-либерализме 1990-х годов, реформах Гайдара и Чубайса, которые, по словам писателя, представляли собой «бессердечный эксперимент над несчастной Россией».
Солженицын считал, что российские радикальные либералы безосновательно относят себя к правой части политического спектра. «Правые – это консерваторы, стоящие за стабильное, без рывков, развитие с охранением традиций страны, – отмечал писатель. – Разве наши «правые» в кавычках похожи на тех?» По мнению Солженицына, отечественные радикал-либералы 1990-х годов – это духовные наследники французского XVIII века и Французской революции, и потому в идеологическом плане они – двоюродные братья большевиков. «А по своей практике, – продолжал писатель, – которую они показали, как они потрошили Россию, как они позволили разграбить народное достояние, как они мгновенно бросили в бедность больше половины населения, – они… родные братья большевиков, так вот их место не на правом фланге, а на крайнем левом».
Что же касается консервативного либерализма, ориентированного на эволюционные преобразования, опирающегося на национальные традиции и не порывающего с российскими историческими началами, то он был для писателя вполне приемлем. В этой связи можно отметить, что Солженицын с большой симпатией высказывался о реформах Петра Столыпина, которого называл «великим либералом». Добавим к этому, что писатель признавал естественное право частной собственности («частная собственность – верное естественное условие для деятельности человека, она воспитывает активных, заинтересованных работников»), но, разумеется, никогда не рассматривал человека как homo oeconomicus (чем нередко грешат современные неолибералы). С точки зрения писателя, любая человеческая деятельность, в том числе и хозяйственная, должна быть подчинена высшим религиозно-нравственным целям, сверхличным ценностям.
Свои практические предложения по проведению реформ в нашей стране Солженицын изложил в брошюре «Как нам обустроить Россию?», опубликованной в СССР в 1990 году тиражом около 30 млн экземпляров. В этой работе он констатировал неизбежность распада Советского Союза и призывал признать отделение от него прибалтийских, закавказских, среднеазиатских республик и Молдавии, возможно, и Южного Казахстана. Распад советской империи, полагал писатель, создаст благоприятные предпосылки для русского национального возрождения. «Нет у нас сил на Империю! – и не надо, и свались она с наших плеч», – писал он и продолжал: «Держать великую Империю – значит вымертвлять свой собственный народ. Зачем этот разнопестрый сплав? – чтобы русским потерять свое неповторимое лицо? Отделением двенадцати республик, этой кажущейся жертвой, – Россия, напротив, освободит сама себя для драгоценного внутреннего развития, наконец, обратит внимание и прилежание на саму себя». Новый Российский Союз, по Солженицыну, должен был включать Россию, Украину, Белоруссию и северный Казахстан.
Интересно отметить, что брошюра включала «Слово к украинцам и белорусам», призывавшее их не отделяться от России. Писатель обращался прежде всего к украинцам. Солженицын доказывал, что «это все – придуманная невдавне фальшь, что чуть не с IX века существовал особый украинский народ с особым не-русским языком. Мы все вместе истекли из драгоценного Киева, «откуду русская земля стала есть», по летописи Нестора, откуда и засветило нам христианство. Одни и те же князья правили нами… Народ Киевской Руси создал и Московское государство». Отделение Украины от России стало бы и человеческой трагедией, так как «отделять Украину – значит резать через миллионы семей и людей: какая перемесь населения; целые области с русским перевесом; сколько людей, затрудняющихся выбрать себе национальность из двух; сколькие – смешанного происхождения; сколько смешанных браков – да их никто «смешанными» до сих пор не считал». «Братья! Не надо этого жестокого раздела!» – призывал писатель.
В работе «Как нам обустроить Россию?» содержались также предложения по проведению экономических и политических реформ. Писатель полагал, что наша страна не должна бездумно копировать западные экономические модели, а самый безболезненный путь перехода от планово-командной экономики к рыночной состоит в максимальном расширении простора для мелкого и среднего частного предпринимательства. Что же касается строительства политической системы посткоммунистической России, то здесь Солженицын предлагал «при сильной центральной власти терпеливо и настойчиво расширять права местной жизни». В сущности, его политический проект предполагал сочетание сильной президентской власти с обладающим широкими полномочиями местным и областным самоуправлением. «Без правильно поставленного местного самоуправления не может быть добропорядочной жизни, да само понятие «гражданской свободы» теряет смысл», – подчеркивал мыслитель. Солженицын фактически призывал к возрождению русской демократической традиции, той традиции «демократии малых пространств», которая насчитывала много веков и включала городские веча, мирские сходки, казачье самоуправление, земства. Несомненно, на взгляды писателя оказали влияние и идеи славянофилов XIX века, выступавших за сочетание монархии с развитым земским самоуправлением.
Ход реформ в России после 1991 года вызвал резкое неприятие Солженицына. Писатель весьма негативно воспринял Беловежские соглашения 1991 года, поскольку в результате роспуска СССР более 20 млн русских стали гражданами стран ближнего зарубежья. «Раскол СССР, – писал позднее Солженицын, – был совершен в опрометчивой спешке и наихудшим образом… В 1991-м упущена была – если она еще была? – единственно здоровая перспектива: реальное, взаимокрепкое соединение трех славянских республик с Казахстаном – в одно федеративное государство… При таком союзе русский народ – как и украинский – не был бы разделен».
Радикально-либеральные экономические реформы, начатые российским руководством в 1992 году, также оценивались писателем весьма критически. Он указывал, что «кабинетный (Международного валютного фонда и гайдаровский) проект» реформ представлял собой «проект не «сбережения» народа, а жестокого «шока» по нему». Солженицын отмечал, что либерализация цен в 1992 году без наличия в стране конкурентной среды привела к взвинчиванию цен монопольными производителями, обвальная приватизация внедрялась с «неоглядным безумием» и свелась к хищническому разграблению национального достояния, а обесценивание банковских вкладов населения уничтожило зачатки среднего класса. «Мы выходим из коммунизма самым искривленным, самым болезненным, самым нелепым путем», – отмечал писатель. Результаты реформ 1990-х годов были проанализированы Солженицыным в книге «Россия в обвале», вышедшей в 1998 году.
Стоит отметить, что писатель в 1990-е годы критиковал и внешнюю политику российского руководства. Прежде всего его возмущало, что «на аморфных заседаниях СНГ руководство России не находит в себе мужества отчетливо говорить хотя бы о гарантиях проживания русского населения в тех ново-государствах, где оно, на своем исконном жительстве, в одночасье оказалось «иностранцами»… Руководство России всеми усилиями старается не запачкаться в какой-либо уклон к интересам русским… Русский этнос демонстративно не взят в опору России». Непонимание Солженицына вызвал также фактический отказ российского МИДа, возглавлявшегося тогда Андреем Козыревым, отстаивать национальные интересы России. Писатель подчеркивал, что «национальные интересы у каждой страны свои, и отстаивать их – никакой не шовинизм».
Реформы 1990-х годов были, согласно заявлениям их инициаторов, направлены на построение в России демократии. Но, по мнению Солженицына, реальная демократия в нашей стране не появилась. «Народ у нас сейчас не хозяин своей судьбы. А поэтому мы не можем говорить, что у нас демократия», – заявил писатель в 1994 году вскоре после своего возвращения на родину. Писатель утверждал, что в России крайне слаба важнейшая социальная опора демократии – экономически независимый человек, хозяин, собственник. «Как говорил наш великий либерал – и не верьте другим определениям его – Петр Столыпин: для демократии нужен прежде всего гражданин, собственник, – говорил Солженицын в Ростовском университете в сентябре 1994 года. – У нас этого нет». А месяц спустя, выступая в Государственной думе, писатель вновь подчеркивал: «Собственность и особенно – особенно! – земля должны достаться людям труда и умения, а не каким-то перелетным химерам. Без экономической самостоятельности масс никакой демократии у нас не будет». Форму правления в России 1990-х писатель характеризовал как олигархию, «власть ограниченного, замкнутого числа персон», в число которых входили представители верхнего и среднего эшелонов коммунистической номенклатуры и крупные собственники-нувориши (по выражению писателя – «скоробогаты»).
Разрушительные результаты перестроечных и постперестроечных реформ писатель объяснял прежде всего тем, что «власти, бездарно заимствуя посторонние образцы, полностью пренебрегли как самодеятельностью народа, так и его менталитетом и всеми многовековыми духовными и общественными традициями России». Будучи приверженцем народовластия, основанного на национальных традициях и устоях, Солженицын призывал не противопоставлять демократию патриотизму, но органически соединить демократические и патриотические ценности. «Беда той стране, в которой слово «демократ» стало ругательным, – утверждал писатель. – И погибла та страна, в которой ругательством стало слово «патриот». На наш взгляд, это очень верная установка. Ведь, как отмечает современный немецкий политический философ консервативного направления Гюнтер Рормозер, все великие демократии черпают силы в единстве демократии с национальным сознанием.
Подводя некоторые итоги, отметим, что Солженицын внес большой вклад в формирование политической философии российского правого, «белого» консерватизма. Этот консерватизм ориентирован прежде всего на «сбережение народа», сохранение его неповторимого духовного облика и поддержание равновесия между «консервативно-сберегающими» и «творчески-обновительными» началами национальной культуры. И этим он принципиально отличается как от левого консерватизма Изборского клуба и газеты «Завтра», провозглашающего высшей ценностью российской цивилизации сильное государство, так от властно-бюрократического, «единороссовского» консерватизма, стремящегося главным образом к сохранению всевластия чиновничьей корпорации и «подмораживанию» России.
На наш взгляд, многие идеи Солженицына могут лечь в основу современного либерального и просвещенного российского консерватизма. Но при этом надо иметь в виду, что отношения писателя с идеями политического либерализма были непростыми. Например, не вполне ясным остается отношение Солженицына к политическому плюрализму. Писатель весьма скептически высказывался о многопартийной системе на Западе и формирующейся многопартийности в России, а плюралистами именовал своих оппонентов – эмигрантских публицистов леволиберального и социалистического направления, тенденциозно трактовавших российскую историю. Сам же Солженицын всегда высказывался за выборы по мажоритарной системе, когда избиратели голосуют не за партию, а за известного им кандидата. Вероятно, подспудное неприятие писателем многопартийной системы связано с унаследованным им от славянофилов органическо-соборным пониманием общества (ведь если российский социум – это единый организм, то в нем нет почвы для социально-политических конфликтов и отражающей их на политическом уровне борьбы партий).
Также возникает вопрос: вписывается ли в традиции русской философской мысли полное и безоговорочное осуждение Солженицыным социалистической идеи? Во всяком случае, большинство отечественных мыслителей конца XIX – начала XX века – Владимир Соловьев, Николай Бердяев, Сергей Булгаков, Георгий Федотов, Федор Степун – признавали частичную правду идеи социализма (хотя и отвергали его марксистскую трактовку). Думается, что отечественный просвещенный консерватизм должен интегрировать не только либеральные, но и некоторые социалистические ценности.
В настоящее время политико-философское наследие Солженицына в России не слишком востребовано. В нашей стране пока доминируют иные формы консервативной идеологии. Но время либерального консерватизма, опирающегося на идеи великого русского писателя, мыслителя и пророка, еще наступит.
комментарии(0)