Нужен ли нам скрипач?

Наталья Поклонская совершила мощный пропагандистский наскок. Фото РИА Новости

Без малого пять веков жизнь России, непрерывно прираставшей территориями и людьми, определялась заботами о границах и сырьевых ресурсах. О качестве человека – душе – вспоминали, когда в очередной раз приходилось делать выбор между просвещением и пропагандой. И каждый раз выбирали пропаганду.

Борьба за русскую душу: кто кого?

Конечно, в ХIХ веке Россия явила миру высокую культуру, но создавалась она главным образом бежавшими от общества помещиками-дворянами или разночинцами, обществу благоволившими, но от государства также державшимися по возможности дальше. Что до народа, то он на культуру внимания не обращал: не до того было; никто вопреки упованиям Некрасова с базара ни Белинского, ни Гоголя не нес. Более того. В ХХ веке советскому человеку впору пришлась не отжившая дворянская, а новая, пропитанная идеологией культура пролетарская. Впрочем, серьезного влияния на общественное сознание она не оказывала и жила в свое удовольствие. Исполняла поручения начальства, надувала щеки в президиумах, гуляла в домах творчества, а потом враз исчезла – как и не бывала. Просвещение официальная культура обеспечивать не могла, поэтому удовлетворялась пропагандой культуры. Что же до настоящей культуры, существовавшей в это же время помимо государственной, – то она, не имея доходов от поместий или субсидий от властей, влачила существование убогое и, позавтракав остатками вчерашнего ужина, не всегда знала, будет ли обедать. 

Рубеж 1980–1990-х, судя по тиражам толстых журналов, можно было бы назвать взлетом высокой культуры. Если бы не ее содержание. Практически все оно принадлежало культуре, в советское время подпольной. Это был не неожиданно прекрасный этап позднесоветского развития, а случайно уцелевший дагеротип.

Экономическое переустройство, новые ценности 1990-х – начала нулевых создали новые отношения верхов и низов. Но внимания к высокой культуре не прибавилось. Она, претендующая на бескомпромиссную честность и критичное отношение к действительности, как и прежде, востребована не была. Напротив, бурно расцвела культура сервильная, в одно и то же время старающаяся угодить как начальству и новым хозяевам жизни, так и массовому потребителю. Последнего она именовала «пиплом, который все хавает». «Пипл» не обижался, здраво рассуждая, что «с вином все пойдет».   

Надо ли доказывать, что во все времена для жизни высокой культуры в массах требовались просветители? И что в России по поводу их отсутствия никто особо не заморачивался? Однако был избыток пропагандистов. 

С нулевых годов мало что переменилось. Вышедшие на авансцену жизни творцы культуры и ее пропагандисты результаты своей работы демонстрируют, как говаривал классик, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе.

Но может, убогие их продукты представляют собой лишь отдельные грязные пятна на разлитом по стране чистом море культуры? Ведь нам все время настойчиво напоминают о нашем истинном культурном богатстве, которое и есть – не может не быть! – подлинное нутро современного россиянина. Заботятся о чистой воде – выполняют работу культурного просвещения в успешно развивающихся обществах гуманитарии: ученые, вузовские преподаватели, школьные учителя, библиотекари, деятели культуры. И не только на научных семинарах, лекциях, уроках, читательских конференциях, в кинотеатрах и на театральных сценах. Много их и в новых классах – на телевидении. 

Но это где-то в тридевятых царствах. В наших же палестинах отечественный голубой экран обсела тьма пропагандистов с задачей форматировать и закреплять сознание зрителей, не особо склонных к самостоятельным блужданиям по культурным лабиринтам. 

Во времена СССР была направляющая сила – идеологический аппарат партии, работавший на всех этажах от ЦК до низовых организаций. Пропагандистские органы через СМИ доводили до населения необходимые положения, оценки и установки. Считалось, что население их усваивает. 

Торжество пропаганды создает вполне очевидную перспективу. Кадр из фильма «Кин-дза-дза!». 1986

Похоже ли это на то, как работают пропагандисты сегодня? Думаю, даже если бы власть в этом испытывала потребность, воссоздавать прежнюю махину не было бы нужды. Прагматикам, коими люди власти не могут не быть, ясно: не нужно тратить усилий – выращивать сад. Потребителям телевизора сойдут и плоды самосевной яблони-кислицы. Тем более что традиция пропаганды у нас одна из сильнейших, равно как и небрежение просвещением. 

Родина нашей великой культуры – ХIХ век, обличая пороки, мало ориентировался на главное – народное сознание. Ему почти нечего было сказать 90-процентной массе населения, пребывавшей в полудиком состоянии и только-только начавшей из него выбираться после реформ царя-освободителя. В лучшем случае мужичье царство представлялось классикам покорными в своих бедах Антонами-Горемыками Григоровича или равнодушными к хозяйству тургеневскими Калинычами, бродившими с ружьецом в поисках страны, в которую «кулички летят». В литературе, как и в жизни, Хори и Бирюки из «Записок охотника» были сродни юродивым, если вообще существовали. Зато в раздумьях Достоевского и Льва Толстого доставало мифов-фантазий о Мареях и Платонах Каратаевых.  Исключениями – почти не замеченными – были лесковские и чеховские мужики, обитавшие в темноте, дикости, злобе и нищете русской деревни. 

Октябрьская ставка на городские и сельские низы как основу нового мира вылилась в платоновский «Котлован» и «Колымские рассказы» Шаламова. А успешный атомный проект (чем так гордятся и оправдывают сталинизм его духовные наследники) был оплачен рабством шарашек и 60 миллионами «привлеченных органами» с 1924 по 1953 год по всему диапазону их мероприятий: от простых допросов или ночных обысков  до заключения в тюрьму, лагерь, ссылки или расстрела. И хотя позднее режим смягчился, но авторитарную суть не поменял и от опоры на пропагандиста не отказался.

Взаимоотношения с тещей как культурная проблема  

Среди главных идей, которыми заполняют пространство телевизионных классов и забивают мозги значительной части общества: мы самые лучшие, великие, обладающие миссией, а вокруг – сплошь идиоты и враги, божественным промыслом обделенные. 

Но и это, оказывается, не предел. В последнее время ряды телепропагандистов и экспертов пополняются пропагандистами духовными с задачей обосновать правильность, чудесную силу и мировую значимость исключительно отечественных скреп. При этом никто и нигде не объяснил, что же это за специфические, недоступные другим народам скрепы и сколь глубоко укоренены они в нашей великой культуре. Ведь если говорить о том же ХIХ веке, то, за исключением двух-трех имен славянофильствующих творцов, гении первого ряда – Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Чаадаев, Герцен, Белинский, Тургенев, Гончаров, Лев Толстой, Салтыков-Щедрин, Лесков, Островский, Сухово-Кобылин, Чехов – все плоть от плоти русской европейской культуры, никогда не разделявшие национального чванства, равно как и не замеченные в усердствованиях по поводу православной исключительности. Свойственное им просветительство никогда не вырождалось в пропаганду. Не случайно в советские времена произведения некоторых из них либо замалчивали как не отвечающие курсу партии, либо пытались пропагандистски переиначить, как это было, например, с «Капитанской дочкой» Пушкина, превращенной в антимонархический фильм «Гвардии сержант». 

Сегодня, к сожалению, пропаганда процветает и обретает все новые формы. Вот недавно в культурном пространстве возникла госпожа Поклонская, сначала поведавшая о мироточащем бюсте Николая II, а затем плавно переключившаяся на борьбу за киношную неприкосновенность его частной жизни. И не успела образованная публика оправиться от ее пропагандистского наскока и успокоиться после созерцания бурных споров в высшем законодательном органе страны, как на поле общенационального диалога дала бурные всходы версия ритуального убийства венценосной фамилии. А далее, хоть и рангом пониже, явился новый цветок православно-пропагандистской эманации – идея школьного курса семьеведения. Среди обоснований его необходимости, идущих от целого ряда, как правило, облеченных саном инициаторов, есть идеи любопытные. Добрачные любовные связи, например, именуются принципиальным «фактором риска» для создания семьи, а на однажды возникшие отношения юноши и девушки ставится обязательная печать вечного обета. Цитирую: «Юные люди друг с другом дружили – год, два, а потом один из них изменил. Представляете, какая рана у другого? И второй вправе сказать: «Мы же только пробовали». Он цинично, но озвучивает правду – был нарушен естественный порядок развития семейных отношений». Дальше – конкретнее: в школьный курс предлагается ввести темы взаимоотношений с тещей и тестем, пеленания младенца и так далее в подобном духе.

Вопросы эти, конечно, имеют свой ранг и значение. Вот только подаются они все тем же примитивно-наставительным способом. Нет понимания, что пропаганда всегда утилитарно-конкретна, надоедливо-ригористична, способна преследовать лишь малые цели. К тому же конкретных проблем, на которые она только и способна нацелиться, море необозримое. И потому церковно-послушническая метода, по которой монаху нужно следовать двум-трем десяткам затверженных правил с необходимостью их применения в узком круге бытовых обстоятельств, не подходит для гигантского, разнообразного и постоянно усложняющегося современного мира. Полнотой жизни в этом мире обладают лишь обогащенные культурой, нравственные, свободные и мыслящие люди, которых не нужно натаскивать по теме взаимоотношений с тещей.

И ведь что обидно: не первый год зубной болью достает нас пропаганда духовности. Напомню хотя бы об имевшем место несколько лет назад предложении одного политика, который считал важным для нравственности школьников отменить изучение драмы Александра Островского «Гроза», дабы предохранить детей от содержащегося в ней растлевающего факта супружеской неверности. 

Понятно, что при свободе слова запретить появление духовно-наставительных «негоций» (как обозначил Манилов сделку с мертвыми душами) нельзя росчерком пера и на самом деле неплохо, что люди проявляют заботу о ближнем. Только жаль, что их личный культурный уровень не всегда адекватен формулируемым проблемам, а пропагандистская смелость намного превосходит профессиональную подготовку.        

Впрочем, не все сводится к конкретным недостаткам конкретных людей. Часто их действия – проявление серьезной и запущенной общественной болезни. А кто ж пеняет на больных в зоне эпидемии…

Сотворение дивного нового мира

Было бы ошибкой думать, что длительная и привычная в нашем отечестве подмена просветителя пропагандистом произвольна. За подменой культуры дикостью, а просвещения пропагандой стоит многое. Прежде всего идущее от имперской природы России–СССР небрежение человеком. Почти нет опыта (не говоря о традиции) создания условий для вызревания личности, заботы о ее высоком качестве. Много ли было и есть, например, институций, подобных Царскосельскому лицею? Много ли примеров личностного строительства явила все та же отечественная классика? Куда в ХХ веке подевалась фигура детского домашнего наставника? 

Да, нашей истории известно много личностей. Но чем ближе к современности, тем чаще появлялись они «самосевно» или наперекор. Ставилась цель: человек-подданный, человек-винтик, человек-ресурс. «Я, –  говорил в советские времена начальник молодому подчиненному, – из тебя человека сделаю!» И ведь принимался делать. Из недавних сюжетов массового сотворения людей: телекартинку про «распятого мальчика»  соорудили, возмущенные крики в студии организовали, патриотизм насадили, на врагов ненависть обрушили – чем не творение?    

Но кроме прямой пропагандистской задачи – штамповки подданных для противостояния внешнему миру – есть и потребность манипулирования общественным сознанием и личностью в интересах сохранения власть имущими их собственности. Под фанфары пропаганды собственность подданных неуклонно минимизируется, а у властей прирастает.     

В проблеме неизбывного пропагандиста есть и более широкое основание. Речь о случившемся в Европе в начале ХХ столетия и недавно докатившемся до нас восстании масс. Восстание – выход на сцену общественной жизни «серых», или, как говорил Мандельштам, «людья» – тех, кто «ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, «как все», и доволен собственной неотличимостью… В массу вдохнули силу и спесь современного прогресса, но забыли о духе» (Хосе Ортега-и-Гассет). 

Своей общественной работой пропаганда губительна не только потому, что создает ядовитую для сознания среду. Она исключает просвещение, опошляет, а затем и уничтожает культуру. В ее миазмах рождаются и живут новые поколения, которые привыкают и существуют лишь на пропагандистском наркотике – никак иначе. Извлекать их из этого состояния крайне сложно, а иногда и невозможно. 

В связи с этим перед всеми обществами стоит жесткий выбор: либо массу просвещать, либо – проще, но рискованней – ею манипулировать. Речь о системах управления: простой, пропагандистской, апеллирующей к насилию или сложной, просветительской, опирающейся на культуру и гражданскую самоорганизацию. И этот выбор уже совершается. Все состоявшиеся в ХХ веке диктатуры были в том числе и попытками найти способ эффективной манипуляции. И хотя все они провалились, проблема никуда не исчезла. Так куда ж нам плыть?

Пожизненное несовершеннолетие

Примитивная пропаганда вслед за словом раньше или позже подвигает усвоивших ее субъектов к делам. Первые признаки налицо. За декларациями волков приходят ребята с мочой, зеленкой, канистрами в машине для тарана кинотеатра, наконец, доходит до выстрелов. Политковская, Эстемирова, Немцов…

Второй путь – просвещения – долог и труден. Начинать его власти не хочется никогда: затратные и невидимые миру усилия нужно делать сегодня, а плоды пожнут ее сменщики много лет спустя. К тому же для нас просвещенческое дело экзотично. Куда привычнее пропагандистское манипулирование народом нередко в сочетании с николаевской парадигмой «вежливо, но в морду».

Просвещение, ведущее к независимости, – враг самодержавной российской традиции. Оно – пробуждение и сотворение ума, «выход человека из состояния своего несовершеннолетия, в котором он находится по собственной воле… Леность и трусость – вот причины того, что столь большая часть людей… охотно остаются на всю жизнь несовершеннолетними» (Иммануил Кант – два века назад). 

Впрочем, сегодня даже с самой возможностью просвещения не все просто. Все меньше неуехавших, способных выполнять просветительскую работу, в том числе – просвещать будущих просветителей, готовить элиту элит. К тому же и наука – один из источников и инструментов просвещения – не только нынче не в фаворе, но и редкий предмет публичного внимания. Во всех 13 пресс-конференциях президента нет ни одного вопроса о проблематике гуманитарного просвещения. Близко к теме – о ЕГЭ, «Сколково», об одаренных детях и молодых людях. Иногда президент по своей инициативе говорит об образовании в числе приоритетных направлений развития страны, о том, что Россия должна стать лидером в знаниях, интеллекте, культуре. Кто же против? Но как?

Проблема назрела давно. И делать вид, что ничего страшного не происходит, – обман. Происходит самое плохое: мы продолжаем рвать уже и без того прерванный ранее исторический процесс непрерывного просвещения, продолжаем вырабатывать привычку жить без него, заменяя просвещение пропагандой. Мы, возможно, делаемся более целеустремленными в своей готовности быть «за» или «против», но не становимся лучше, умнее, порядочнее – что и называется качеством человека.

Стране давно необходима программа духовной реформации, реформации не столько технических средств и материальных условий, сколько целей, ценностей, смыслов деятельности. И начинать следует с радикальной замены всех форм пропаганды, культивирующей милитаризм, религиозную архаику, пошлость и дикость, культурным просветительством. Что, конечно, невозможно при нынешнем составе руководящих и пропагандистских кадров. Как там Пушкин говорил: в России европеец только правительство? Счастливые были времена.     

Ку… Ку… Ы-ы-ы…

На заре перестройки вышел философский фильм Георгия Данелии «Кин-дза-дза!». Лента пророческая. И хотя для героев фильма – невольных путешественников – история заканчивается счастливым образом, в их странствиях есть момент, когда на планете с нехваткой воздуха надежда уступила место желанию смерти. Старший думал о самоубийстве, но отговаривал младшего: «Гедеван, не нужно. Ты молодой. Поживи еще. Может, что-нибудь переменится». «Скрипач не нужен, дядя Вова», –  следовал ответ.