Николай Работяжев
Ельцин и правительство младореформаторов ударно строили капиализм. Фото РИА Новости
2017 год оказался богатым на памятные даты. К ним можно отнести не только столетие революции 1917 года, но и четверть века с начала радикальных рыночных реформ. Оба эти события – и революционный слом 1917 года, и шоковая терапия 1992-го – коренным образом преобразили облик нашей страны. Вектор радикально-либеральных реформ был диаметрально противоположен тому направлению развития, которое после Октябрьского переворота 1917 года было задано России большевиками, однако в обоих революционных процессах можно было увидеть нечто общее. Экстремистское крыло российской социал-демократии, захватив власть, приступило к форсированной национализации частной собственности (экспроприации экспроприаторов) и созданию управляемой из единого центра экономики, абсолютно не считаясь с человеческой ценой этих преобразований. Что касается младореформаторов, то они стремились как можно быстрее разрушить механизм централизованного планирования и провести ускоренную приватизацию государственной собственности, также не слишком задумываясь об издержках и человеческой цене проводимых ими реформ.
По словам Анатолия Чубайса, целью начатых в 1992 году преобразований было «построение капитализма в России, причем в несколько ударных лет». Результаты форсированного строительства капитализма оказались весьма далекими от того, что декларировалось реформаторами на начальном этапе преобразований. Быстро выяснилось, что возникший при их активном участии социально-экономический строй имел к западноевропейской – да и американской – модели рыночного хозяйства примерно такое же отношение, какое советский режим – к грезам юного Маркса. В 1996 году Егор Гайдар признавал: «Нам не нравится капитализм, который формируется в России, – вороватый, коррумпированный, социально несправедливый, весь в родимых пятнах от социализма». Стремясь точнее охарактеризовать созданный в России строй, политики и эксперты нередко добавляют к слову «капитализм» различные эпитеты – дикий, номенклатурный, коррумпированный, олигархический, криминально-компрадорский, кумовской (crony capitalism) и др. Думается, что четвертьвековая годовщина начала шоково-либеральных реформ является хорошим поводом, чтобы разобраться, какая экономическая система сформировалась в нашей стране за эти годы и по каким причинам на свет появилась именно она.
Авантюризм или буржуазность?
Чтобы понять специфику сложившейся в России социально-экономической модели, следует, как нам представляется, обратиться к разработанной выдающимся немецким социологом Максом Вебером концепции двух видов капитализма. В человеческой истории, отмечал Вебер, можно обнаружить два существенно отличающихся друг от друга типа капитализма: спекулятивно-торговый (авантюристический) и рациональный промышленный (буржуазный), отличительной чертой которого является рациональная организация формально свободного труда и рациональное инвестирование капитала. При этом хозяйственная этика (или этос) двух этих разновидностей капитализма принципиально различны. Современный рационально-продуктивный капитализм, формировавшийся под значительным влиянием моральных установок протестантизма, базируется на этике профессионального долга, в то время как авантюрно-спекулятивному капитализму деловая этика не присуща, а источником наживы здесь часто выступает не предпринимательская деятельность, а умелое использование политической конъюнктуры и личных связей с государственной бюрократией.
Авантюрно-спекулятивный капитализм, согласно Веберу, существовал во все исторические эпохи и получил особенное распространение в странах Востока (в том числе в Индии и Китае), в то время как рациональный капитализм возник в Новое время только на Западе. И дело здесь, отмечал немецкий социолог, состояло главным образом в том, что торгово-спекулятивный капитализм вполне уживался с азиатским деспотизмом, в то время как рациональный промышленный капитализм не мог нормально развиваться в этих условиях. Отсутствие законодательных гарантий частной собственности, непредсказуемость решений верховного правителя, произвол его чиновников стали мощным препятствием для формирования современного производственного капитализма в азиатских странах. В то же время, подчеркивал Вебер, рациональность политической системы стран Запада (конституционализм, парламентаризм, независимый суд), рациональное право и управление на основе твердых формальных правил стали важнейшими предпосылками становления высокопродуктивного капитализма в Европе.
На наш взгляд, в России сформировалась социально-экономическая модель, по ряду параметров напоминающая авантюрно-спекулятивный капитализм. Появление у нас в лихие девяностые именно этой разновидности капитализма было во многом обусловлено спецификой отечественного варианта генезиса частной собственности, которая появилась на свет главным образом в результате номенклатурной приватизации (по меткому народному выражению, прихватизации) государственных активов и легализации существовавшей в условиях реального социализма теневой экономики. Первоначальное накопление капитала партийно-государственной бюрократией началось уже в конце 1980-х годов. Первым этапом на этом пути было возникновение «комсомольской экономики», развившейся на базе центров научно-технического творчества
 |
| Ленин и его соратники форсированно национализировали частную собственность.
Фото 1919 года |
молодежи (ЦНТТМ), которые получили право за определенный процент превращать безналичные рубли в наличные. За этим последовали трансформация министерств и ведомств в концерны, приватизация банковской системы, превращение Госснаба в систему бирж, использование созданных при предприятиях кооперативов для их приватизации, коммерциализация собственности КПСС. Уже в конце горбачевской эры стало понятно, что важнейшим двигателем процесса экономических реформ является стремление советской хозяйственной, партийно-государственной, комсомольской номенклатуры конвертировать свою власть в собственность или добавить собственность к власти. Процесс первоначального номенклатурного накопления активно продолжался и в 1990-е годы при президенте Борисе Ельцине и правительствах Егора Гайдара и Виктора Черномырдина.
Самый безболезненный путь выхода из коммунизма состоял в предоставлении гражданам полной свободы создания новых частных предприятий. Из появившегося таким образом широкого слоя мелких и средних предпринимателей со временем могла бы вырасти национальная буржуазия, работающая на внутренний рынок и способная модернизировать российскую промышленность. Параллельно необходимо было постепенно превращать государственные предприятия в субъекты рынка. Но никакой необходимости в форсированной приватизации крупной государственной собственности, а тем более стратегических отраслей экономики не было. То, что либеральные реформы пошли именно по этому пути, объясняется прежде всего интересами правящего номенклатурного класса. Государственную собственность, считали радикал-реформаторы, нужно как можно быстрее передать в частные руки, не столь важно, чьи это будут руки – директоров, чиновников, теневиков или бандитов. В дальнейшем, мол, механизм естественного отбора в условиях рыночной экономики сам покажет, кто способен эффективно распорядиться полученными активами. В пользу быстрой и масштабной приватизации высказывался и МВФ.
Присвоению государственной собственности посткоммунистической бюрократией был дан зеленый свет. В ходе ваучерной и директорской приватизации, аукционной распродажи предприятий по заниженным во много раз ценам, перераспределения собственности президентскими указами и постановлениями правительства значительные группы советской номенклатуры превратились в кланы бюрократической буржуазии, тесно переплетенные с государственным аппаратом. А в результате знаменитых залоговых аукционов 1995 года набрали силу олигархические финансово-индустриальные империи, создававшиеся при финансовой поддержке той же номенклатуры в качестве ее уполномоченных коммерческих структур. В те же годы параллельно с формированием сверху бюрократического капитализма снизу шли стихийный процесс легализации теневого капитала и захват собственности мафиозными структурами. Именно на этом уровне и развивался авантюристический, спекулятивно-торговый капитализм с сильной криминальной составляющей.
При этом развитию низового частного предпринимательства чинились самые различные препятствия, поскольку правящий бюрократический класс рассматривал его в качестве конкурента. После начала гайдаровских реформ условия для ведения частного бизнеса стали более неблагоприятными, чем при горбачевском гуманном, демократическом социализме. Проведенная в начале января 1992 года либерализация цен, за которой последовала высочайшая инфляция (2600% за 1992 год), нанесла сильнейший удар именно по мелкому и среднему бизнесу, который начал формироваться в России в годы перестройки. Инфляция разорила множество частных предприятий и кооперативов, занимавшихся производством и строительством, кафе, магазинов, мастерских, а накопления их владельцев из-за обесценения рубля фактически оказались конфискованными. В 1992 году были значительно повышены налоговые ставки на бизнес: налог на прибыль был увеличен до 32%, НДС – до 28%. В 1994-м Борис Ельцин был вынужден признать, что в рамках сложившейся в России налоговой системы «любому предприятию и предпринимателю честно можно только умирать, причем мучительной смертью». Впрочем, мелкому и среднему бизнесу пришлось столкнуться не только с фискальным прессом, но и с мафиозным рэкетом. Пробившиеся сквозь бюрократический асфальт ростки рационально-производственного капитализма вытаптывались и сверху (чиновниками), и снизу (криминалитетом).
Компрадорско-олигархический и спекулятивно-мафиозный
Понятно, что присвоение за бесценок государственных активов бюрократией и спекулятивно-мафиозной прослойкой имело мало общего со становлением современного, высокопродуктивного и инновационного капитализма. «Сложившийся у нас слой собственников, – был вынужден признать даже один из видных деятелей команды реформаторов Владимир Шумейко, – подпитывался главным образом не предпринимательской активностью, инициативой и расчетливостью, а близостью к бюрократическим структурам, вершившим судьбами приватизации, раздававшим экспортные квоты, таможенные льготы и прочие привилегии. Бесплатная, по сути, раздача имущества через новые каналы бюрократического распределения не способствует созданию экономически продуктивного и социально устойчивого слоя собственников, нацеленных на увеличение своего богатства за счет собственного труда на ниве честного предпринимательства». К тому же ментально чиновник советского образца весьма сильно отличался от рационально-буржуазного предпринимателя.
Сформировавшаяся в ходе приватизации бизнес-элита не стала классом эффективных собственников и стратегических инвесторов и не была ориентирована на модернизацию отечественной промышленности. Новые владельцы зачастую ощущали себя не собственниками, призванными заботиться о процветании фирмы, а скорее временщиками, главная задача которых – присвоить ресурсы предприятия, продать их, перевести валюту за рубеж, а его площади сдать в аренду. Часть приватизированных предприятий была перепрофилирована, часть переоборудована под склады и гаражи, часть сдана в аренду коммерческим банкам или западным фирмам.
Вместе с тем в условиях высокой инфляции и высоких налогов инвестиции в реальный сектор теряли смысл. Самыми прибыльными сферами экономики стали торговля, операции с валютой и недвижимостью, игра на разнице цен (мировых и внутренних, государственных и биржевых) и процентных ставок (между ставкой Центробанка и процентами по кредитам коммерческих банков предприятиям) – иными словами, опять-таки торговая, спекулятивная и посредническая деятельность. Капиталы также активно вкладывались в сулившие высокий доход ГКО (государственные краткосрочные облигации). Деиндустриализация России в 1990-е годы сопровождалась стремительным развитием экспортно-сырьевого и банковско-финансового капитала, который, судя по тому, что из нашей страны уже в первые годы либеральных реформ были выведены десятки миллиардов долларов, вполне заслужил название компрадорского. Кстати, то обстоятельство, что капитал не инвестируется внутри страны, а уходит в западные банки и офшоры, служит лишним подтверждением того, что сложившаяся в России система весьма далека от рационально-производственного капитализма.
Апофеозом спекулятивной деятельности стало строительство пирамиды ГКО, рухнувшей в августе 1998 года. Преодолевать последствия дефолта и – шире – всей политики либеральных реформ пришлось правительству Евгения Примакова, который четко сознавал необходимость смены экономической модели. Кабинет Примакова просуществовал всего восемь месяцев, но за это время был сделан целый ряд шагов, направленных на то, чтобы изменить баланс между экспортно-сырьевым, банковско-финансовым и обрабатывающим секторами экономики в пользу последнего.
Правительство Примакова прежде всего стремилось способствовать развитию отечественной промышленности. Им был осуществлен ряд мер, направленных на поддержку российского производителя посредством таможенной и фискальной политики. Была снижена налоговая нагрузка на бизнес. Создавались условия для того, чтобы российские банки заинтересовались инвестированием в отечественную промышленность и сельское хозяйство. Правительство стремилось привлечь в реальный сектор иностранные инвестиции. Были приняты меры по государственной поддержке мелкого и среднего бизнеса, прежде всего венчурных, инновационных предприятий, которые могли бы сыграть важную роль в модернизации российской экономики, а также фундаментальной науки. Таким образом, в конце 1998 – начале 1999 годов фактически началось постепенное преобразование полудикого номенклатурно-коррупционного, компрадорско-олигархического, спекулятивно-мафиозного (квази)капитализма в современный рационально-продуктивный капитализм. В результате уже в 1999 году в России начался рост производства. Однако процесс реформ был прерван на полпути – в результате давления олигархов и интриг ельцинской семьи Примаков был в мае 1999 года отправлен в отставку. После чего все вернулось на круги своя.
В XXI веке российская социально-экономическая модель претерпела ряд изменений, важнейшим из которых стало заметное расширение государственного вмешательства в экономику. Увеличилась доля государства в капитале нефтяных и газовых компаний (некоторые из них были фактически национализированы), создавались государственные корпорации, усиливалось административное вмешательство в деятельность бизнеса, а роль предпринимательского сообщества в процессе выработки государственной экономической политики заметно снизилась. На протяжении последних полутора десятилетий в России формируется государственно-бюрократический капитализм, в рамках которого чиновничество доминирует над частным бизнесом. Но при этом никуда не исчезла и спекулятивная составляющая этой модели.
В России сложился своеобразный гибрид госкапитализма с капитализмом торгово-спекулятивным. Эта система по многим параметрам отличается от рыночной экономики стран Западной Европы или США, и главное ее отличие состоит в исключительно тесном переплетении власти и собственности, бюрократии и бизнеса. Российские крупные собственники помимо финансово-экономических активов имеют в частной собственности нечто более важное – государство. А главным действующим лицом российского капитализма является не предприниматель, производящий товары и услуги и осуществляющий инновации, а чиновник. Если рассматривать западную экономическую модель в качестве нормативного образца, то российская хозяйственная система не может быть названа капиталистической. Ее можно охарактеризовать скорее как квазикапитализм.
Что делать?
Что же необходимо сделать для того, чтобы преобразовать российский сплав государственно-бюрократического и спекулятивного капитализма в капитализм современный, рационально-продуктивный, инновационный? Эта проблема, разумеется, не может быть освещена в рамках одной газетной статьи, здесь можно сделать лишь весьма беглые наброски. Прежде всего рационально-производственный капитализм, как отмечал еще Макс Вебер, нуждается в столь же рациональной политической надстройке. Поэтому важнейшей предпосылкой перехода от бюрократическо-спекулятивного (псевдо)капитализма к капитализму современного типа является внесение рациональности в существующую политическую систему. Это прежде всего означает, что должна быть сокращена или вовсе исключена возможность принятия властью непредсказуемых решений, что заметно уменьшит политические риски для развития частного бизнеса. А для этого необходимы расширение полномочий парламента, превращение бесконтрольно господствующей номенклатуры в рациональную бюрократию, обеспечение независимости суда, реальная борьба с коррупцией.
Но это еще не все. На наш взгляд, российское государство должно взять на себя задачу формирования нового экономического порядка, благоприятствующего развитию современного инновационного предпринимательства. В этой связи стоило бы обратиться к работам немецкого экономиста Вальтера Ойкена – теоретика ордолиберализма (либерализма порядка), одного из духовных отцов социального рыночного хозяйства ФРГ и архитекторов западногерманского экономического чуда 1950-х годов. Ойкен доказывал, что одной из важнейших задач государства является создание экономического порядка, то есть установление норм, правил, институтов, в рамках которых действуют хозяйствующие субъекты. Задавая определенные правовые рамки, правила игры, государство может формировать желательный хозяйственный уклад, в данном случае конкурентную социально-рыночную экономику.
Представляется, что для перехода к новому экономическому порядку, способствующему развитию рационально-предпринимательского капитализма, сейчас нужна прежде всего политическая воля, которая обнаружилась у правительства Примакова в 1998–1999 годах. Скептики, конечно, могут сказать, что в условиях современной России смена экономической модели малореальна. Но ведь, как заметил в свое время Макс Вебер, и возможного нельзя было бы достичь, если бы в мире снова и снова не тянулись к невозможному.
