Список пополняется все более парадоксальными материалами. Фото Марии Кондратьевой
На фоне высказываний патриарха Кирилла о том, чтобы творческая интеллигенция «не раскачивала лодку» по поводу острых общественных проблем, нужно признать, что и захочешь сказать о них, да не так просто это оказывается. И вовсе не потому, что, со слов патриарха, «приближаются грозные мгновения истории», и лучше молчать, чем говорить. Что-либо напечатать, издать, иногда даже просто сделать пост в социальных сетях – значит добровольно согласиться на то, что твои слова пройдут фильтр оценки содержимого на экстремизм. Это касается не только профессиональной журналистики – любая публикация в Интернете, разве что кроме личной переписки, может рассматриваться как потенциальный экстремистский материал. На сайте правозащитной направленности «Сова-центр» размещена памятка, адресованная любому, кто желает публиковать текст: «Боитесь, что привлекут за экстремизм в Интернете, что делать?». Иллюстрирует памятку грустный смайлик.
Да, это не смешно. Мы наблюдаем создание безопасной среды обитания (на фоне «приближения грозных мгновений»), хотя всем известно, что полная безопасность надежно гарантирована только в гробу. Рефрен «безопасности не бывает слишком много» звучит из динамиков на эскалаторах метрополитена и в общественном транспорте; похожие по смыслу обращения к гражданам можно встретить на многочисленных информационных ресурсах, а в «Новостях» время от времени возникают истории о новых посадках за экстремизм, а также о пополнении списка экстремистских материалов, который ведет Министерство юстиции.
Упомянутый список сам по себе факт печальный, он состоит из заголовков запрещенных к публикации и распространению материалов – письменных или аудиовизуальных. Его можно легко скачать с сайта Минюста. По состоянию на середину ноября 2017 года наименований 4294, а это уже больше, чем в последнем Ватиканском издании Индекса запрещенных книг образца 1948 года (там было менее 4 тыс. книг). Конечно, большая часть названий в отечественном списке – свидетельство недостаточной образованности, неуважения к другим людям, агрессии, несоблюдения этических норм творцами текстов. Признанное экстремистским творчество проходит через работу оперативников из ведомства МВД с кодовым названием «Э», многочисленные возбужденные дела, судебные коридоры, бесчисленные лингвистические, психологические, религиоведческие экспертизы. Количество проверок на экстремизм за последние годы возросло в десятки раз. Возникает вопрос: а не превращается ли современная судебная система России в фабрику по производству приговоров в связи с экстремизмом? Этот ярлык идеален для обвинения, он дает возможность не сообщать о его носителе более ничего, а также упрощает ликвидацию юридического лица, когда нужно. Если материал включен в список, вина становится очевидной уже в силу этого факта со всеми вытекающими последствиями для репутации составителя экстремистского материала – частного лица или организации.
Возможно, мундиры героев фильма будут изрядно ретушированы. Кадр из телефильма «Семнадцать мгновений весны». 1973 |
Обвинения в экстремизме запросто могут быть использованы для вытеснения из публичной сферы любых организаций и инициатив, особенно в гуманитарной области, просвещении, образовании. Делается это на удивление легко. В прокуратуру подается заявление о том, что в таком-то материале, предназначенном для распространения, есть опасные признаки. То, что запущенный маховик антиэкстремизма откликается на подобную постановку вопроса, сомнений нет. Для сообщений подобного рода существуют даже телефоны доверия. Чего не сделаешь ради безопасности! Любопытно, что система доносов образца 30-х годов XX века тоже была вполне открытым и поощряемым делом. Другое дело, что это привело к широкомасштабным последствиям для страны, но кто думал о них, когда писал заявление о том, что подозрительного видел на книжных полках в соседском доме или слышал через стену коммуналки?
Доказать, что ты ничего не нарушал (если не нарушал), довольно непросто. Рассмотрим два шокирующих, если разобраться, случая, окончательное судебное решение по которым еще не принято, поэтому исход дела не предрешен. Но, исходя из вопроса о том, насколько может быть многообещающей чрезмерная безопасность, можно попробовать определить тенденцию, когда обвинения в экстремизме перерастают границы здравого смысла и становятся заготовленным клише и мощным инструментом использования Федерального закона 114 «О противодействии экстремистской деятельности» не по назначению. А главное, какие последствия нас могут ожидать, если не обратить внимания на подобные злоупотребления.
Случай первый.
Обвиняется Библия
Речь пойдет о Библии в переводе Общества Сторожевой башни (Свидетелей Иеговы) – организации, деятельность которой в этом году запрещена в России за экстремизм. Спорить по поводу вынесенного судебного решения не буду, хотя как специалист, много лет читающий курсы лекций о новых религиозных движениях, имею свое мнение относительно этой религиозной организации – профессиональное мнение у нас пока не преследуется. Но речь сейчас не о судьбе юридического лица, представляющего эту второпротестантскую веру в России, а о переводе Библии, решение о запрете которого как экстремистского материала уже вынесено судом первой инстанции, хотя ответчиком подана апелляция в Ленинградский областной суд.
По поводу качества перевода выносить суждения не буду (хотя также имею право на это как один из создателей электронной библиотеки по академической библеистике «Biblical studies. Русские страницы», пользующейся популярностью у русскоязычных христиан – как православных, так и других), а вот о статусе книги скажу: это перевод Библии. Еще раз внимание: в федеральный список экстремистских материалов может быть внесена Библия! Та самая, в которой 66 книг, а из них 39 книг Ветхого Завета и 27 книг Нового Завета. Да, та самая, которая начинается словами «В начале сотворил Бог небо и землю», а заканчивается 22-й главой книги Откровения Иоанна Богослова, где звучит грозное предупреждение о важности бережного отношения к библейскому тексту.
Эксперты, привлеченные судом, приводили доказательства, которые могут вызвать как минимум недоумение у ученого-библеиста. Например, в «Переводе Нового мира» Ветхий Завет назван Еврейско-арамейскими Писаниями, а Новый Завет – Христианскими Греческими Писаниями, следовательно, это не Библия. Мощное доказательство! В экспертизе, составленной, по всей видимости, с православно-апологетических позиций, в качестве аргументов, доказывающих, что «Перевод Нового мира» не является Библией, приводится такой аргумент: «Библию можно рассматривать как диахронический корпус текстов, доминантой которого является концепт «Бог». Далее авторы экспертизы приводят богословские доказательства, свидетельствующие о несходстве теологических воззрений на концепт «Бог» у «христиан» (к какой именно конфессии эти христиане принадлежат, не указано, хотя известно, что между разными конфессиями иногда присутствует критическая масса богословских расхождений), и у Свидетелей Иеговы (которых, несмотря на подчеркнутую самоидентичность, конфессиональные сектоведы к христианам не относят).
На основании богословских рассуждений эксперты делают заключение, что «Перевод Нового мира» не является христианской Библией. Этих и подобных им доказательств оказывается достаточно, а если доказано, что книга похожа на Библию, но не Библия (Священные писания мировых религий, согласно поправке к 114-ФЗ, не могут быть признаны экстремистским материалом), то все – экстремистский материал готов. Да еще какой! При такой постановке вопроса в тексте, похожем на Библию, но не Библии, можно найти такое количество подсудных идей, которое зашкаливает все допустимые нормы. Если «не мир, но меч» принес Некто, похожий на Иисуса Христа, но не Иисус Христос, – что это как не экстремизм?
Случай второй.
Обвиняется Победа
В Верховном (!) суде РФ находится на рассмотрении дело о запрете документального фильма, в котором, как сказано в тексте заявления, «в пропагандистских целях» изображается нацистская символика (свастика). Речь идет о картине «Зов космической эволюции», снятой Международным центром Рерихов (автор фильма – покойная Людмила Шапошникова, бывшая вице-президентом МЦР). В фильме есть кадры документальной военной кинохроники, известные многим по шедевру Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм», где русские солдаты презрительно бросают на асфальтовую площадку перед Мавзолеем на Красной площади фашистские знамена со свастикой в день парада 24 июня 1945 года. В суде первой инстанции показ этих кадров в фильме был интерпретирован как демонстрация свастики, поэтому суд утвердил решение об отзыве у МЦР прокатного удостоверения на ленту.
Поднимаясь выше по лестницам судебной системы, ошарашенные странным толкованием Закона «О противодействии экстремистской деятельности» ответчики все-таки добились решения о том, что для применения норм закона нужно следовать здравому смыслу, а не попытке интерпретировать любое слово или изображение как признак экстремизма. На суде истец в ответе на вопрос о том, что делать с художественными и документальными произведениями, где демонстрируется свастика, предложил ретушировать изображения главных символов фашизма.
Представляете любимый многими художественный фильм «Семнадцать мгновений весны» и Штирлица в исполнении Вячеслава Тихонова, у которого средствами монтажа ретушировано изображение свастики на рукаве? Или антифашистские передачи журналиста Леонида Млечина, где из документальных кадров вымараны символы нацистов? Интересно, какой цели можно добиться с помощью таких странных средств? Какой чудесный повод для «отдельных групп граждан», склонных к девиантному поведению, для юной публики в период пубертатных перемен… Они же из протеста создадут новые символические конструкции из замазанной свастики или сумеют иначе переработать бессмысленный запрет. Это не творческая интеллигенция, которая умеет только лодку раскачивать. А если серьезно, ничего принципиально не изменится, но бороться с новыми неонацистскими идеями станет сложнее. И возникнет повод иронически посмотреть на инициативу, исходящую от государственных чиновников. Желательная перспектива?
Демонстрация свастики в фильме «Зов космической эволюции» нужна только для того, чтобы продемонстрировать победу нашей страны над фашизмом, а вот запрет фильма как раз может указывать, что кто-то в этой победе сомневается. Странно, что даже после апелляционного и кассационного суда у истца не хватило культурологических знаний для понимания того, что использование символа (в данном случае свастики) не всегда значит пропаганду этого символа. У авторов фильма, как и у Михаила Ромма в «Обыкновенном фашизме», как и у Верховного главнокомандующего, предложившего творчески обыграть презрение к фашизму во время знаменитого парада 1945 года, происходит инверсия символа, образуется новая символическая конструкция, в которой символ свастики унижен, уничтожен Великой победой над фашизмом. Никакого двойного дна, но демонстрация Победы. Кто-то способен это интерпретировать по-другому? Есть ли необходимость снижать уровень обращения с законопослушными гражданами как с теми, кто не способен увидеть символ Великой победы с помощью такого художественного средства как фильм? Но нет, вопрос об экстремистской сути упомянутого фильма еще открыт до решения Верховного суда.
Что решат высокие суды – будет видно. Было бы странно, если бы упомянутые случаи обвинения в экстремизме были доведены до пополнения списка экстремистских материалов еще двумя наименованиями. Не хотелось бы раньше времени давать пессимистические прогнозы, но очень может оказаться, что земное царство безопасности, где слову, как яблоку, негде будет упасть, может нагрянуть скорее, нежели время, о котором, по словам патриарха, «говорил в книге Откровения апостол и евангелист Иоанн Богослов».