Ефим Сирота
100 лет назад было положено начало гигантскому социальному эксперименту. Фото 1917 года
Уже 100 лет политики, историки, социологи, политологи, экономисты, психологи и просто думающие люди, кому не безразличны исторические судьбы человечества, размышляют об удивительном социальном феномене, определившем весь облик ХХ века – века высочайших достижений и серьезнейших трагедий человечества. Речь о социалистических и народно-демократических революциях, дорогу которым открыла Великая Октябрьская революция в России. Попробуем усвоить важные и полезные уроки марксизма.
Революционные истоки
Карл Маркс хорошо понимал необходимые условия социальной революции – этого радикального и по большей части насильственного действия, сопровождающегося гражданской войной, изменениями в социальной, политической и экономической структуре общества. Позднее – в 1913 и 1920 годах – Владимир Ленин публицистически ярко и точно обозначил условия начала революции и ее победы. Он писал, что для революции недостаточно того, чтобы низы не хотели жить как прежде, требуется еще, чтобы верхи не могли хозяйничать и управлять как прежде: «Лишь тогда, когда низы не хотят старого и когда верхи не могут по-старому, лишь тогда революция может победить». Старшему поколению россиян в отличие от молодых этот тезис хорошо знаком.
Разумеется, творцы революционной теории хорошо представляли себе социально-классовую структуру низов и верхов, а также экономическое, демографическое, социологическое, политическое, идеологическое наполнение социальных состояний «жить как прежде» и «хозяйничать и управлять как прежде». Их понимание истории содержало примеры преодоления острейших социально-экономических кризисов эволюционным путем, как это случилось в Англии периода огораживаний. Тогда для избыточного сельского населения был открыт канал колонизации Нового Света. В России усиление крепостной эксплуатации крестьянства вызвало неудержимое движение наиболее активной его части на окраины (казачество), а также в Сибирь, на Дальний Восток и хозяйственное освоение этих земель.
Будучи не только искушенными историками, но и истинными философами в гегелевском смысле слова, классики осознавали, что революция – это не просто скачок, разрыв постепенности, а более или менее длительный процесс отрицания всех существенных сторон социальной жизни предшествующей эпохи, переводящий ее в новое качество. Как историки они понимали, в чем отличие предстоящих революций, которые они считали пролетарскими, от буржуазных, свершавшихся практически у них на глазах. В последних третье сословие первоначально бескровно побеждало феодалов в сфере экономики. Только потом, включая в свою экономическую орбиту высокоадаптивную часть земельных собственников и подчиняя себе экономически и культурно-идеологически трудящиеся классы, находящиеся в основании социально-экономической пирамиды, у феодальной бюрократии отбирали и политическую власть, завершив цикл буржуазной революции.
В пролетарских революциях такой цепочки переворотов социальной жизни быть не могло, так как трудящиеся классы, не считая индивидуальных исключений, не обладали ни материальными, ни интеллектуальными ресурсами для экономического доминирования. Правда, классики считали, что в рамках капиталистического способа производства складываются организационно-экономические предпосылки для такого доминирования в процессах концентрации производства, формирования монополистического и государственно-монополистического капитала. А вот всесторонние предпосылки для серьезного политического доминирования имелись и даже усиливались. К этим предпосылкам следует отнести прежде всего демографические («молодежный пузырь»): при сохраняющейся высокой рождаемости и снижении детской смертности доля молодежи, особенно мужского пола, не находящей себе применения в условиях слабых социальных лифтов, становится особенно высокой и рождает мощную социальную напряженность.
К другим причинам относятся геополитические (мир поделен, и отток избыточного населения в Новый Свет затруднен), культурные (индустриализация и потребность в массовых технически оснащенных армиях формируют массовое общее и техническое образование), идеологические (от формально-универсальных буржуазных лозунгов типа «Свобода! Равенство! Братство!» отпочковывается собственно пролетарско-универсальный «Пролетариям ведь нечего терять, кроме своих цепей»). На этой основе формируется идеология массовых рабочих движений коммунистического типа. Идет формирование политических партий, хотя и весьма разнообразных по своему политическому спектру: от радикально-коммунистических до социал-демократических, но пролетарских в своей социальной основе.
 |
| Советская научно-техническая элита не приняла командную экономику. Фото РИА Новости |
Желаемое как действительное
Не воспользоваться таким спектром возможностей идеологи марксизма считали и тактической, и стратегической ошибкой. Хотя и следовало бы готовить пролетариат к решению революционных задач в неклассическом порядке – от политического доминирования к экономическому. Как диалектики-гегельянцы, они понимали издержки такого подхода к революции в рамках «отрицания отрицания». Если буржуазные революции, отрицая феодальный абсолютизм, вели к буржуазной формальной свободе, свободе жить впроголодь или даже умирать, не найдя работы, то второе отрицание вело, по их представлениям, к отрицанию буржуазной свободы не через возврат к феодальному абсолютизму, а через переход к качественно новому уровню несвободы – диктатуре пролетариата, имеющей от феодального абсолютизма два принципиальных отличия.
Во-первых, диктатура пролетариата – это диктатура абсолютного большинства народа, рабочего класса над абсолютным паразитирующим меньшинством. Во-вторых, она вводится только на относительно краткий период первой фазы перехода «из царства необходимости в царство свободы» до окончательного подавления сопротивления свергнутых классов и создания экономических условий победы нового общественного строя.
Что касается первого условия, то его легче всего обеспечить в условиях победы пролетариата сразу же в мировом масштабе. Эксплуататорам негде будет укрыться, чтобы из-за границы строить козни и вредить коммунистическому строительству. И пусть даже цепь капиталистической эксплуатации прорвется сначала в самом слабом звене. Международная солидарность трудящихся сыграет свою роль в раздувании мирового пожара пролетарской революции.
Все это представлялось весьма логичным и идеологам, и значительной массе рядовых революционного движения, и множеству сочувствующих из разных социальных групп. Оставалось лишь поддерживать боевой дух революционного движения и не просто дожидаться благоприятных условий для революционного взрыва, а активно работать над созданием предпосылок для его осуществления. Лишь одно небольшое обстоятельство оставалось если и не без внимания, то, во всяком случае, вне пристального анализа теоретиков марксизма.
Совершенно очевидно было, что полная победа революции станет окончательной и необратимой, только если она обеспечит безусловные и, если можно так выразиться, вечные экономические преимущества ее бенефициарам. Серьезных системных доказательств возможности – тем более безусловности – такого положения не было. Были предположения, что освобожденные от тяжелой эксплуатации трудящиеся возьмут на себя не только бремя управления общественным хозяйством, но и радость свободного познания, научного, технического и социального творчества, что вскоре приведет к расцвету производительных сил, которые, не будучи сдерживаемыми антагонистическими общественными отношениями, приведут к невиданному ранее расцвету общественного хозяйства.
Эти соображения выглядели правдоподобно с позиций трех составных частей марксизма, хотя и с позиций философии, опирающейся на материализм и диалектику, и с позиций системного мышления, бесспорно связанного с этими последними, было бы неверно игнорировать вклад психологии и социологии в понимание направлений общественного развития. Но что еще более важно, практика – критерий истины, в этой части общественная практика давала множество частных, локальных примеров практической реализации принципов совместного владения средствами производства и совместного труда, которые даже без активного противодействия капиталистической среды в условиях изоляции не выдерживали конкуренции именно в сфере экономики.
Научно-технологический и хозяйственный прогресс неизбежно выводил вперед по уровню и качеству жизни именно свободную, конкурентную рыночную экономику, что либо разрушало частные социалистические эксперименты, либо отодвигало их на глубокую периферию мирового хозяйства. Можно было ссылаться на недопустимость выводов об экономической неэффективности совместных форм деятельности на основе частных экспериментов invitro.
Действительно, эффект масштаба проявляется в экономике широко и во многих практически важных ситуациях. Поэтому оставалась надежда, что национальная, а еще лучше мировая практика все-таки явят нам возможность экономической победы хозяйственных систем, основанных на общественной собственности на средства производства. 100 лет назад буквально в эти дни было положено начало гигантскому социальному эксперименту, продолжавшемуся в огромных масштабах почти три четверти столетия и еще не завершившемуся на периферии социально-экономической ойкумены.
В рамках одной статьи невозможно даже кратко отразить все существенные этапы, славные и трагические перипетии этой борьбы. Да и не стоит. Об этом писано и сказано немало. Можно лишь дать самую общую характеристику ее предварительных итогов. Предварительных потому, что социальные системы обладают таким уровнем сложности, что прямые прогнозы их развития на сколько-нибудь длительный период вообще невозможны.
Предварительные итоги
Эти итоги в самом первом приближении и в самом общем виде таковы. Несмотря на титанические усилия, на самоотверженность действующих сил, отчасти стимулированную верой и убежденностью, отчасти страхом перед террором, на гигантские потери человеческого и материального потенциала, при наличии ярчайших научно-технологических, культурных и производственных достижений, военных и политических побед, интернациональная хозяйственная система, опиравшаяся на государственную собственность на средства производства и централизованное управление общественным хозяйством, не выдержала состязания со свободным рыночным хозяйством. Это произошло даже в условиях, когда рынок утратил во многих аспектах конкурентную основу, а экономика не без влияния социалистической системы хозяйствования приобрела элементы государственного регулирования и даже планирования – особенности социального государства.
Называются различные причины такого исхода этого драматического соревнования. Чаще всего говорят о прямом экономическом и военном противодействии, неравных стартовых условиях, искажении первоначально правильного замысла и пр. Каждый из названных тезисов может быть подтвержден большой совокупностью фактов и в то же время подвергнут критике опровергающими примерами, впрочем, не удовлетворяющими условию прочих равных. Разве первопроходцы капиталистического хозяйствования не строили свою экономику в условиях практически непрекращающихся войн? Разве Англия на заре Нового времени не отставала не только от Поднебесной, но и от ряда стран континентальной Европы? Разве есть серьезные и неопровержимые доказательства искажения первоначально стерильного, гуманного замысла? Разве Маркс и Ленин не знали и не опирались на кровавый, трагический опыт Великой (по морям пролитой крови) французской революции?
Представляется, что более тонкий подход к пониманию социальных и культурных процессов продемонстрировал наш великий поэт и психолог, «солнце русской поэзии» Александр Пушкин, давший нам очень актуальную, хотя и завуалированную подсказку: «Служенье муз не терпит суеты». Развертывавшаяся уже во времена Маркса и вовсю развернувшаяся в эпоху Ленина научно-техническая революция, родная сестра промышленной, вызвала к жизни новый, пусть не самый многочисленный, хотя и постоянно расширяющийся, но по своим общественным функциям очень важный социальный слой служителей научной музы, творцов-новаторов.
Именно эти люди своими интеллектуально-волевыми и творческими усилиями пробивают бреши в стене, отделяющей возможное от невозможного, являются мощным и надежным двигателем инновационной экономики, расширяющей возможности человечества в обеспечении сытой, комфортной и здоровой жизни. Вовлеченность в процесс создания инноваций требует от новаторов таких специфических качеств, как сосредоточенность, концентрированное внимание, критичность, малая подверженность внушению и, напротив, высокая способность противостоять и противодействовать внушению и моральному давлению. Эти качества, с одной стороны, способствуя эффективности научно-технического творчества, с другой стороны, порождали серьезные трудности во взаимодействии новаторов с политической властью в рамках централизованной плановой экономики. Можно высказать в качестве гипотезы: именно трудности встраивания научно-технической элиты в командную экономику, ее неумение и нежелание «ходить строем», а не пренебрежение коммунистической элиты вопросами взаимодействия с элитой научно-технической привели к такому, быть может, еще только промежуточному итогу экономического соревнования плана с рынком, крайне неутешительному для нашей страны.
Это тем более важно, что в странах – лидерах инноваций научно-техническая элита легко встраивается в элиту финансово-промышленную, находя эффективные инструменты взаимодействия с нею и обретая при этом определенную финансовую самостоятельность. Более того, она активно формирует новые подходы к организации социальных взаимодействий, опирающиеся на сетевые, горизонтальные связи и вовлекающие в свою орбиту все более широкие слои населения, в первую очередь молодежь, превращая их не только в потребителей и проводников научно-технических и социальных инноваций, но и в значительной мере в их творцов.
Современный мир стал крайне динамичным. В нем взаимодействует несколько конкурирующих социально-экономических моделей. Лидирующая пока западная рыночно-инновационная модель, сохраняя лидирующие позиции, испытывает серьезные трудности, связанные со старением населения, высокой и все возрастающей нагрузкой на общественный сектор со стороны социального государства, необходимостью адаптировать значительные массы культурно и религиозно чуждых мигрантов.
Юго-восточная рыночно-инновационная модель как в китайском командном варианте, так и в свободнорыночном варианте новых восточных тигров в связи с высоким динамизмом подвержена высоким рискам болезней роста. В остальных регионах планеты имеется либо неустойчивость, либо не очень успешные попытки хотя бы сохранить дистанцию в гонке за лидерами.
Удастся ли России преодолеть ресурсное проклятье и стать на путь инновационной экономики? Это во многом зависит от того, удастся ли нам извлечь уроки из предыдущих неудач становления инновационной экономики и наладить эффективное взаимодействие с ее главной действующей силой – научно-технической элитой.
Также крайне важно, удастся ли расширить этот весьма тонкий у нас слой. Ведь насаждаемый главенствующей сырьевой элитой культ чистогана практически не оставляет надежд на быстрое развитие элиты научно-технической, «цифровой». Хотя есть надежда, что за счет еще остающегося слоя старых кадров научно-технологических школ можно успеть вырастить такую элиту. Смена губернаторов старой формации на более технически и интеллектуально продвинутые молодые кадры вселяет определенные надежды.
Дарья Гармоненко