А был ли стук или опять показалось?

Для любителей Средневековья оно воплощается в потешных рыцарских поединках. Фото Reuters

Статья Сергея Волкова «Нам постучали из Средневековья» («НГ» от 05.12.16) неожиданно всколыхнула во мне радугу чувств и эмоций. Автор, известный и уважаемый писатель, сценарист, журналист, делится с читателями своими размышлениями о фильме Алексея Германа «Трудно быть богом». Сказались, наверное, моя юношеская любовь к знаменитому произведению Стругацких и многочисленные исторические аллюзии в статье. Она для меня как хорошая закваска, попавшая в питательную среду.

Автор статьи уверенно утверждает, что реальность Средневековья была именно такой, как в фильме Германа: «скученность, грязь, нечистоты… юмор в современном понимании отсутствует». Далее Сергей Волков и вовсе заявляет, что в отличие от античности и эпохи Возрождения «Средние века одарили человечество кострами из людей, писающим мальчиком, дырами в скамьях Октоберфеста как логичным продолжением «цирка уродов». Автор хочет сказать, что в огромный исторический период, около тысячи лет, в Европе ничего позитивного не происходило? Такая точка зрения по меньшей мере забавна.

В дискуссионном запале автор не замечает процесс создания университетов и их деятельность, собирание и хранение античного наследия в монастырях, книжное дело, изобретение технических новшеств, возведение колоссальных кафедральных соборов с поразительными витражами и многое, многое другое. Большинство современных медиевистов сегодня склоняются к выводам, противоречащим взглядам на Средневековье как на «темные века», как на некое безвременье в развитии человечества.

Алексей Герман и автор статьи, к сожалению, ничего не говорят о главном, о том, что составляло суть и каркас этой эпохи, о том, что резко отделяло Средневековье от Античности и от Нового времени. Сущностью этого исторического периода, безусловно, была особая роль христианства и Церкви в жизни европейских народов. После эпохи Античности с ее рабовладением и культом удовольствий в высшем обществе распространение христианства было прогрессивным явлением.

В монохромном, тягуче однообразном фильме начисто отсутствует красота Божьего мира. Повсюду одна грязь, мокрота и низость человеческих отношений. Так что же, это Господь создал такой мир или его извратили люди? Фильм не отвечает на такие вопросы.

Соглашусь: наверное, в Средневековье было много грязи, вони и мерзости. Но об этом можно было бы сказать в одной-двух сценах. А где же красота природы, где творения людские, как у Андрея Тарковского в фильме «Андрей Рублев»? Там тоже Средневековье, но сколько там красоты и любви. Как в жизни. Помните появление в монохромном мире цветной иконы «Троица» Андрея Рублева? Вот это потрясает. Этот фильм вызывает во мне сопереживание, а фильм Германа оставляет скучно-равнодушное послевкусие. Поэтому сопоставление сцен утопления книгочея в нужнике в фильме «Трудно быть богом» и пыток монаха в «Андрее Рублеве» мне показалось неуместным. Ну, утопили, жалко, конечно. Но никакого «узнавания» у меня не было. Не было сопереживания.

В фильме Германа меня цепляли и находили отклик в душе только сцены, перекликающиеся с картинами великих фламандских мастеров. Там, пожалуй, я с радостью узнавал наш мир, а в двух третях фильма он мне не знаком. У меня не хватает культурного багажа, чтобы его узнать и погрузиться в его проблемы.

Автор статьи к достоинствам фильма относит и способ операторской работы при съемке фильма с переносной камерой на руках. Само применение этого метода не ново. Известно, что одним из первых этот метод применил оператор Сергей Урусевский еще в 1957 году при съемках фильма «Летят журавли». Алексей Герман возвел этот метод в абсолют. Большинство сцен его фильма снято движущейся камерой. В сочетании со звуком, также имитирующим движение, получается вполне реалистично. Но применение таких приемов требует от зрителя повышенного внимания и напряжения. Здесь нельзя отвлечься, отвернуться на несколько секунд, что-то ответить близким или сходить на кухню за чаем. Это примерно как в театре, когда актеры на сцене в целях повышенной реалистичности разговаривают слишком тихо, заставляя зрителей напрягать слух.

Сергей Волков зачем-то приводит очень спорную типологию исторического развития человечества, сравнивая ее с развитием человеческого организма. Такая типология как раз характерна для Античности и Средних веков, когда произвольно брали несколько признаков и на них строили систему классификации. Автор пишет: «Средневековье – пубертатный период человечества. Подросткам свойственны инфантилизм, жестокость, грубый юмор, отсутствие сострадания и поиски виноватых». На первый взгляд, написано убедительно, ярко. Однако если в основу типологии ставить возрастную физиологию, то подростковый период не исчерпывается этими признаками. Ему присущи также критичность мышления, склонность к рефлексии, самоанализ, развитие воли, стремление находить своим силам полезное применение. Но Сергею Волкову нравится своей красочностью пубертатный период, вокруг которого он и накручивает логические цепочки.

А собственно, почему во главу поставлена возрастная типология? Почему не годовой или суточный цикл? Решим, например, что Средневековье – это такая пора весны, когда все зарождается, но плодов еще мало и т.д. Тоже ведь можно красиво расписать и даже выводы какие-то сделать. Или предложить еще десяток способов типологии истории – было бы желание и художественное воображение.

Самым поразительным и неудачным в статье Сергея Волкова мне показалась попытка привязать рассуждения о Средневековье и о фильме «Трудно быть богом» к современной ситуации. Автор пишет: «Европа и отпочковавшиеся от нее бывшие заокеанские доминионы не спешат избавляться от наследия Средневековья». И приводит факты, совершенно не подтверждающие этот тезис: об американской системе выборщиков XVII века, о средневековой казни, отмененной в 1840 году, и о том, что делают с прахом Кромвеля в 1661-м. Простите, и вот из этого делается вывод, что Запад не отказывается от Средневековья? Как-то это уж совсем не убедительно.

На мой взгляд, ситуация как раз обратная. Европа и США после Второй мировой войны сделали ставку на развитие гарантий личности и общества потребления. Ни о каких средневековых (и в первую очередь христианских) ценностях речь не идет. Сейчас в Европе многие храмы превращены в музеи, и их экспозиции посвящены истории инквизиции, пыток и борьбы Католической церкви «со всем прогрессивным в науке и искусстве». А права сексуальных меньшинств, мигрантов? Если бы на Западе действительно придерживались средневековых взглядов, то никогда не позволили бы иноверцам так быстро заселять европейский дом.

Сегодня если и можно говорить о возвращении Средневековья, то только в применении к ИГ и прочим террористам. И это скорее всего современное маргинальное движение.

Но вернемся к фильму «Трудно быть богом». На протяжении своей статьи Сергей Волков несколько раз возвращается к мысли, что фильм очень сложен для простого обывателя, предлагает считать эту ленту некоей точкой отчета и даже сравнивает создание фильма со строительством фотонного звездолета. И вот на этом я хочу остановиться.

Фотонный звездолет представляется мне итогом работы множества людей и венцом технологической цепочки страны, группы стран или всего мира. Это то, что принадлежит в научном и технологическом плане всему человечеству. В конечном счете каждый обыватель может испытывать гордость за это творение. А фильм «Трудно быть богом» больше походит на технический курьез: какой-нибудь экзотический движущийся объект с большой позолоченной трубой и громким клаксоном, достойный занять место в политехническом музее. Так и вижу, как экскурсовод показывает указкой на этот экспонат и говорит: «Посмотрите, дети, сюда, перед вами очень редкое изделие, в нем многое было сделано вопреки правилам и традициям, существовавшим в то время». Неожиданно маленькая девочка, округлив глаза, перебивает экскурсовода: «Неужели это еще и ездило»? – «Ну, иногда бывало, только очень медленно, и из трубы вылетало слишком много дыма».

Несомненно, фильм Алексея Германа навсегда останется в нашем культурном наследии. Его обязательно будут изучать студенты – будущие кинематографисты. О нем будут писать книги и диссертации. Но что-то мне подсказывает, что очень скоро на вопрос об этом фильме почти никто в нашей стране ничего ни сможет сказать.