Сергей Никольский
Державной идее нужно звуковое сопровождение. Чтобы все дудели в одну дуду. Фото Reuters
По наблюдениям исследователей, развитие России, по крайней мере в горизонте 450 лет, начиная с Ивана Грозного, происходит в парадигме периодически повторяющихся рывков, ориентированных на прогресс, с неизбежными последующими откатами. Регулярно чередуются реформы и контрреформы, периоды «авторитарного» и «либерального» развития. Но даже и тогда, когда позитивные преобразования удаются, некоторые изменения, на которые рассчитывали реформаторы, либо не происходят вовсе, либо принимают формы, крайне далекие от первоначальных замыслов. Во всех этих процессах имеет место то, что может быть обозначено понятием «матрицы» общественного бытия.
«Матрицей» российского бытия я бы предложил называть повторяющиеся на протяжении длительного исторического периода устойчивые структуры, которые, с одной стороны, задают ограничения, а с другой – простраивают директории общественного (экономического, социально-политического и культурного) развития. Они также способствуют появлению соответствующих им социальных акторов (персон или групп) и институций.
Соотнесение «матрицы» с другими явлениями и процессами, исследуемыми в общественных науках, показывает, что «матрица» первична и фундаментальна по отношению к другим общественным явлениям, например к таким, как демократия, свободы и права человека, разделение властей, верховенство права или гражданское общество. Добиваться их изменения, оставляя в стороне «матрицу», – напрасный труд.
«…Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы»
Переход от родоплеменной организации к формированию государственной формы жизни народов, впоследствии получивших наименование русских, совпадает с периодом их освобождения от более чем двухсотлетней власти кочевников. Степная форма организации общественной жизни наших предков возникла из длительного, зримо наблюдаемого примера. У степняков ресурсная экономика, которая по мере исчерпания полезного в хозяйстве вещества природы требовала новых пространств, военная организация жизни, предполагающая централизацию и единоначальное управление, закабаление подвластного населения, посредством чего удовлетворялись потребности административной и военной верхушки, – все это составило условия для возникновения русской «матрицы».
В составе «матрицы» нужно отметить сложившуюся и укрепившуюся в противоборстве с Западом религиозную компоненту. Состоявшийся в 1054 году раскол Римско-католической и Православной церквей был усилен через четыре века падением Константинополя, концом Византийской империи. Воспринятая Василием III и Иваном Грозным идея «Москва – Третий Рим» укрепила православие в его антизападных устремлениях и притязании на византийское наследство. Модель Византийской империи с ее самодержавной властью была приспособлена к изначальной «степной» предрасположенности Москвы: из этой модели были выброшены идея права и защищенная законом частная собственность. В системе власти это выражалось в отсутствии отношений договорных и доверительных и, напротив, в укоренении отношений начальственных и насильственных.
Окончательное формирование «матрицы» – идей империи, самодержавия и власти-собственности – происходит при Иване Грозном. Идея империи обозначала ориентацию страны на пространство как источник ресурсов. Самодержавие стало формой управления. Что же до механизма слияния власти и собственности, то он оказался идеальным инструментом развития империи и поддержания самодержавия. С его помощью власть обеспечивала добровольное расположение и подчинение одних и принудительное управление другими.
Надо отметить, что для раскрытия двойной направленности этого механизма наряду с термином «собственность» требуется и термин-антипод: «бессобственность». При этом прежде своего вещного, юридического значения, фиксируемого правом, «собственность» обозначает свободу или несвободу человека распоряжаться самим собой, быть собственником самого себя или не быть таковым, пребывать в зависимом состоянии. Заложенная в основу российского способа бытия «матрица» век от века воплощалась в конкретной истории, делалась все более мощной и изощренной.
Первым термин «самодержец» («Господарь и самодержец всея Руси») употребил московский царь Иван III, хотя при нем это наименование использовалось для акцентирования международного суверенитета страны, а не для характеристики ее внутреннего устройства. Качество страны как империи было сформировано при Иване IV Грозном, когда он, освободившись от власти Орды, не только осуществил большие приращения земель, но и существенным образом изменил управление и саму жизнь подданных.
Начав свое правление с участия во власти «Избранной Рады», созыва Земских соборов, создания элементов самоуправления на местном уровне и даже составления Судебника, вскоре он изменил курс. От правления, основанного на согласовании интересов и решений, – подобии договорного права – он перешел к «праву» единоличной власти. Сделано это было по всему спектру правоотношений, включая изменение базового основания собственной легитимности, вынужденно поддержанного Церковью. При нем была уничтожена независимость и императивная сила пастырского слова. И хотя документальное постулирование самодержавия произошло только при Петре I (в 1721 году в «Духовном регламенте» Феофана Прокоповича появилось положение: «Монархов власть есть власть самодержавная, которой повиноваться сам Бог за совесть повелевает»), похоже, в этом случае общественная практика опередила правовую норму.
Как отражение практического действия при Иване Грозном в российском бытии и формирующейся национальной идентичности произошло слияние власти и собственности, начало закрепляться состояние собственности/бессобственности. Производимые опричниками убийства и переселение бояр, отъем и перераспределение их имущества не только лишали отношения людей по поводу вещной собственности их легитимного содержания, но и вводили общее для всех подданных состояние «жизни по воле самодержца». В дальнейшем в истории были времена, когда дворянство как ближайший к монарху социальный слой получало права временной, на период службы, собственности на имения или, в другое время, права собственности постоянной, включая крепостных, с передачей таковой по наследству. Однако никогда у подданных не было уверенности в том, что их собственность не может быть в любой момент отнята.
Империя и ее экспансия
Среди многих признаков Российской империи применительно к ХVI веку прежде всего следует отметить ее экспансионизм. В этом Россия не была уникальна, стадию активного экспансионизма прошли многие мировые державы, но их экспансионизм, во-первых, был ограничен во времени и, во-вторых, строился на принципиально иной основе: «метрополия – дом», «колонии – не-дом»; в России такого разделения не было, хотя некое его подобие фиксировалось понятиями «центр» – «окраины, провинция», а теперь и термином «регионы». Экспансионизм определялся исходными устойчивыми факторами. Первый – экономическая отсталость, отчасти вызванная нашествием кочевников. Присущий им исторически тупиковый характер жизнедеятельности с постоянными переходами с одного места на другое исключал интенсивность развития и возможность для России в этих условиях активно прогрессировать, в том числе налаживать контакты с Европой и вырабатывать основанную на договорных отношениях форму развития. Все это обусловило стагнирующий характер нашего социально-экономического и культурного бытия. Заложенный стереотип впоследствии в полной мере никогда не преодолевался. Во-первых, всегда имелось много новых ресурсов, использование которых справедливо избиралось властью как менее затратное. И, во-вторых, вся общественная организация, закрепленная в общественном сознании и психологии членов сообщества, создавала инерцию экспансии.
Периферийное географическое положение по отношению к очагам цивилизации, сочетавшееся с уязвимостью длинной границы, было вторым фактором, предопределявшим имперскую форму организации социума: врагов нужно было побеждать, отодвигая как можно дальше от Центра – разрастающейся Москвы. Территория, требовавшая государственного патронажа и обороны, постоянно росла. С другой стороны, участие России в многочисленных вооруженных столкновениях не могло не сказаться на состоянии ее хозяйства. Так, поражение Ивана Грозного в Ливонской войне и его деспотическая политика, дополнившая природные бедствия (неурожаи и эпидемии) несчастьями рукотворными (налоговыми изъятиями и опричным мародерством), обусловили массовый исход крестьян из Центральной и Северо-Западной России на недавно присоединенные окраинные территории. Пытаясь обуздать охвативший страну хаос, Иван IV в 1581 году отменил Юрьев день, что, впрочем, проблему не решило. Чтобы спастись от голода, крестьяне стали продавать себя в рабство. Имперский рост, таким образом, инициировал изменения в отношениях собственности, а изменения в собственности способствовали росту империи.
И наконец, третьим фактором, подтолкнувшим к созданию империи, была многонациональность и поликонфессиональность населения с разными уровнями хозяйственно-культурного и политического развития. При этом разные по качеству социумы должны были иметь общую для них государственную форму. И форма эта не могла не быть сложной, заведомо не подходящей для социумов слабо развитых и менее сложно организованных. По этой причине выбор – договор и право (включая ограниченное правом государственное управление в сочетании с самоуправлением и развивающимся гражданским обществом) – или же приказ и насилие (самодержавное правление, воспроизводившее себя на всех уровнях) – был предрешен.
В этой связи понятна неизбежность и органичность для России самодержавной природы государства. Империя была одной из самых простых форм власти и поддерживала свою жизненность насилием и непрерывной экспансией. Примитивные уровни развития народов, включаемых в империю, их разнообразие требовали простых форм ассимиляции. Что же до народов «развитых», то империя с разной успешностью находила способы их покорения и удержания, хотя и в форме сосуществования, а не поглощения. Но это удавалось ей только до определенных пределов, преодолев которые «продвинутые» народы либо вынуждали отпустить их добровольно (Финляндия), либо достигали этого насильственным путем (Польша).
Становление российской империи в ХVI – ХIХ веках не было исключительным явлением и вполне вписывалось в международное право. Согласно ему любое расширение территории должно было базироваться на одном из трех оснований: завоевании, уступке (цессии) и занятии ничейной земли. В результате за период без малого трехсот лет Россия как централизованное унитарное государство, за исключением автономных Финляндии, Бухары, Хивы и Тувы, присоединила к себе множество территорий. Были завоеваны Финляндия, Прибалтика, Польша, Северный Кавказ, Средняя Азия; присоединены по договору Левобережная Украина, Бессарабия, Грузия, Армения, часть Азербайджана и Казахстана; инкорпорированы в ходе хозяйственной колонизации Север, часть Поволжья и Сибирь. Количественное выражение экспансии на этом временном горизонте видно вполне четко. Так, если в последней трети ХVI века соотношение между населением в границах собственно России и населением присоединяемых территорий составляло 86% и 14%, то к 1917 году эта пропорция была 40% и 60%, а если прибавить к этому завоевания и присоединения, сделанные СССР накануне и после Второй мировой войны, то количественный перевес присоединенных народов увеличивается еще больше.
Наконец, не менее важным признаком Российской империи было наличие у императора и у некоторых подданных представления о его личной особой миссии в истории и о такой же миссии России. Начало этому явлению дала идея Третьего Рима, согласно которой самодержец – преемник римских и византийских императоров – был таковым в силу избрания самим Богом, а стране – самодержавно-царской, автокефально-православной Руси – надлежало хранить правую веру и бороться с ее врагами.
Изначально присущий Российской империи экспансионизм проистекал не только из перечисленных факторов, но и из хозяйственно-экономических причин. В этом отношении в дополнение к вышеописанным элементам «матрицы» российской власти и общества – империи и самодержавию – следует обратить внимание на еще один – собственность-власть (собственность/бессобственность). Отмеченное еще древними, а затем и христианством родовое свойство человека – его свобода – в отечественной истории из природы человека было устранено.
Связанная с вопросом о качественном развитии человека и страны проблема была не только в том, что один человек мог отнять жизнь другого. Не менее существенно было и то, что при таких отношениях несвободный (бессобственный) человек был лишен оснований для свободной деятельности, предопределяющей его творческую активность. Не только природные условия или стереотипы властных отношений, но само общественное устройство толкало хозяйствующего субъекта не создавать новое, но лишь искать нужное в природе, в сырьевом ресурсе, требующем минимального творческого участия, но дающего быстрый и до поры приемлемый результат. В этой связи характеристика хозяйственно-экономической природы российского экспансионизма верно определяется как «внутренняя колонизация». Для непрерывной добычи ресурсов – будь то пушнина, рыба, пенька, «черное» или иное золото – обеспечиваемая имперской властью экономическая устойчивость была важнее, чем свобода или сама жизнь человека.
Дарья Гармоненко