Свита делает короля. Что важнее – реформа или революция?

События Пражской весны 1968 года крайне напугали ортодоксов КПСС, которые предпочли отложить реформирование страны. Фото Reuters

Принято считать, что первое лицо в государстве выражает лишь волю правящего класса, который в конечном счете и определяет его (государства) вектор развития. Отсюда поговорка: свита делает короля. И не суть важно, какого масштаба и опыта правитель (король, царь, генсек ЦК КПСС или президент), если национальная экономика нормально развивается и ситуация в стране стабильна. Однако не все так просто. После отстранения от власти Никиты Хрущева (даровитого от природы, но малообразованного и не шибко воспитанного), который сделал немало позитивного для народа, но отличался сомнительными инициативами и опасным авантюризмом, ситуация в стране стабилизировалась и под руководством одного из самых талантливых советских управленцев, председателя правительства СССР Николая Косыгина была подготовлена экономическая реформа, положенная в основу восьмой пятилетки (1966–1970 годы). Она была чрезвычайно актуальной ввиду того, что СССР стал сильно отставать в промышленном, технологическом развитии, да и по качеству жизни людей от Запада. Однако коммунистическим ортодоксам реформа показалась опасной для системы, и они постарались ее выхолостить. Особенно их сильно напугала Пражская весна 1968 года. С этого времени и вплоть до начала горбачевской перестройки тон в Политбюро ЦК КПСС стали задавать силовики в лице руководителей КГБ и Вооруженных сил. Именно они были инициаторами подавления демократической революции в Чехословакии, увеличения и без того огромных расходов на вооружения, что истощало ресурсы страны. Они же были и инициаторами введения советских войск в Афганистан. Они же, кстати, инициировали и путч в августе 1991-го.

Отказ от реформ сопровождался закручиванием гаек, что усиливало глухое недовольство в обществе, а после подписания советским руководством в 1975 году Хельсинкских соглашений в стране зародилось диссидентское движение. Все чаще советские граждане, с той или иной миссией выезжавшие в западные страны, становились невозвращенцами. И кремлевские идеологи рассчитывали, что советская военная акция в Афганистане помимо прочих целей поднимет в стране волну патриотизма, отвлечет советских граждан от забот по поводу ухудшающихся условий жизни, а заодно и выставит диссидентов в глазах общества как предателей.

Леонид Брежнев (отнюдь не яркий, но умелый аппаратчик, рано впавший, однако, в чудачества) уже тяжело болел, терял работоспособность и готов был уйти в отставку. Но многие члены Политбюро, поддерживаемые немалой частью партийной и государственной номенклатуры, боялись потерять власть и противились переменам. Несменяемая власть привела к тому, что Политбюро ЦК КПСС не только не могло адекватно отвечать на внутренние и внешние вызовы. Оно стало восприниматься гражданами как дом для престарелых. Неизбежным результатом стала дискредитация высшей власти, реального социализма, идеи коммунизма и построенного на его идеологической основе государства. Поэтому по большому счету СССР развалили не Горбачев и Ельцин, как утверждают наши конъюнктурщики, а Брежнев и его окружение.

«Король формирует свиту»

То ли под влиянием кровавой революции в России, то ли по собственному разумению правители целого ряда стран стали выступать инициаторами радикальных социально-экономических и политических преобразований. И эта модель стала называться революцией сверху в отличие от революции снизу. Однако революция сверху дает желаемые результаты только в том случае, если ее инициирует волевой и популярный в народе государственный деятель, хорошо себе представляющий, что делать и как делать. Таким, например, был турецкий генерал Кемаль Ататюрк, упразднивший султанат и провозгласивший светскую республику в стране, в которой более тысячи лет вся жизнь общества была подчинена законам ислама, являющегося не просто религией, а образом жизни людей от рождения до смерти.

Но это было сравнительно давно, а нас больше интересует нынешний Китай, родственный нам по исторической судьбе. Вряд ли кто мог предвидеть, что за каких-то 30 лет после разрушительных «большого скачка» и «культурной революции» эта страна может превратиться во вторую экономику мира, а «деревянный юань» уже в нынешнем году станет резервной валютой наравне с долларом, евро, английским фунтом, швейцарским франком и японской иеной. Равно как и представить, что жившее в уравнительной бедности, если не нищете, китайское общество смирится с резкими социальными контрастами.

И многие задаются вопросом: что обеспечило Китаю такой стремительный рост? Как мне представляется, это прежде всего построенная Дэн Сяопином конкурентная модель развития, охватывающая экономику, политику, образование, науку. В этом ряду создание эффективной системы госуправления, глубоко продуманной законодательной и судебной системы; выдвижение на ответственные посты сильных управленцев, безусловное выполнение ими своих четко очерченных обязанностей и строгий с них спрос. Это также устранение дублирования функций в системе госуправления, четкое разделение их между ветвями власти, с одной стороны, и центром и регионами – с другой. А еще создание максимально благоприятного инвестиционного климата, без чего в принципе невозможно нормальное развитие, и безусловная гарантия частной собственности и решительное пресечение попыток давления чиновников и силовиков на бизнес и тем более его отъем. Наконец, это создание благоприятной внешней среды: ни с кем не ссориться, а наоборот, превращать недругов в друзей, не влезать ни в какие вооруженные конфликты и все силы бросить на внутреннее развитие. (Пожалуй, единственным исключением стал вооруженный конфликт с Вьетнамом в 1979 году.)

Но конкурентную среду одними уговорами не создать, властям приходилось действовать порой весьма жестко. Экономику назад тянул госсектор, в котором было занято не менее 100 млн человек. И правительство приняло решение: дать предприятиям определенный срок и оказывать им всяческую помощь, чтобы они стали рентабельными, а те, что не станут, должны быть ликвидированы. И за период с 1998 по 2003 год было закрыто 60 тыс. нерентабельных производств и госсектор избавился от 40 млн работников, многие из которых ушли в частный сектор. И это поставило госпредприятия перед выбором: либо быть конкурентоспособными, либо уйти с рынка.

Следует подчеркнуть, что острая конкуренция идет по всем направлениям. Конкурируют между собой провинции, местные и иностранные производители машин, оборудования, гаджетов; «кремниевые долины» (Шэньчжэнь и Чжунгуаньцунь); университеты, школы (в ходе ежегодно проводимых олимпиад), выпускники западных и престижных местных университетов. Идет борьба за пассажиров между воздушным транспортом и скоростными железными дорогами. На мировом рынке китайские технологические компании стремятся отвоевать себе как можно большую долю продукции у американских, южнокорейских и японских производителей и т.д.

Что касается политического строя, то и здесь, не отказываясь от однопартийной системы (хотя в стране есть организация из восьми мелких партий, в целом лояльных режиму), Дэн Сяопин создал конкурентную среду. (Замечу: по мнению серьезных как российских, так и западных аналитиков, китайское общество еще не созрело для перехода к многопартийной системе.) Речь идет, во-первых, о неизбежной сменяемости первых лиц в партии и государстве, что записано в Уставе КПК и Конституции КНР. Генеральный секретарь ЦК КПК (он же обычно избирается и председателем КНР), а также премьер могут занимать свои посты не более двух сроков каждый по пять лет. Их уход обычно влечет за собой и обновление высшего звена партийного и государственного аппарата. И это, не считая прихода во власть новых людей с неистраченным потенциалом и новыми идеями, является еще и прививкой против злоупотребления властью и коррупции, поскольку «бывшие» становятся подсудными, как и другие граждане. (Например, южнокитайское издание сообщало, что судебное разбирательство по обвинению в коррупции было выдвинуто против Чжоу Юнкана, постоянного члена Политбюро до 2012 года, и многих других важных персон.) Во-вторых, при неумаляемом значении двух первых лиц в государстве руководство в КНР носит коллективный характер. Кроме Политбюро ЦК КПК в широком составе есть Постоянный комитет Политбюро (ныне из семи человек), который решает все важные вопросы текущего характера. Принципиально же значимые для государства решения принимаются на пленумах и съездах Компартии. В-третьих, прежде чем быть выдвинутым для избрания на руководящие посты в КПК и выборные органы власти, претендент проходит через рейтинговое голосование. А о том, кто может занять посты генсека ЦК КПК, а также главы правительства, китайцы знают за пять лет до истечения срока действующих руководителей. Их отбирают из числа наиболее сильных и опытных управленцев, и они становятся заместителями соответственно генсека и премьера, чтобы занять посты первых лиц, будучи уже опытными руководителями. Кстати сказать, и министерские посты занимают опытные управленцы, а не появляются из ниоткуда, как это нередко случалось у нас даже с премьерами. И все это хорошо работает. Во всяком случае, за все годы реформ в Китае я не помню ни одного серьезного провала вроде тех, что случались у нас, начиная с последствий шоковой терапии, дефолта 1998-го, кризиса 2008-го и кончая нынешним обвалом.

Потерянные годы

Надо откровенно признать: ситуация в постсоветской России беспрецедентна. За 25 лет мирного существования мы ни в одной жизненно важной области: в промышленности, технологиях, сельском хозяйстве, образовании, науке, здравоохранении – не только не продвинулись вперед, но и многое потеряли из достигнутого в советские годы. Не построено ни одной современной магистральной автострады, ни одной скоростной железной дороги по новым рельсам. Не создано ни одной известной миру машины или революционной технологии, не было и известных миру научных открытий. В то же время разрушенные войной ФРГ и Япония через 25 лет стали процветающими государствами. А большевики, как бы мы их ни осуждали за нередко варварские методы действий, после катаклизмов революции и Гражданской войны, не имея наших нынешних доходов от экспорта энергоносителей, инвестиционного капитала извне, испытывая кадровый голод, за 20 лет совершили индустриализацию, культурную революцию, создали мощный военно-промышленный комплекс. Без этого нас бы раздавила фашистская Германия с последующим исчезновением страны с политической карты мира. Даже в царской России за 25 лет до Октябрьской революции в труднейших природно-климатических условиях был построен Транссиб (1891–1916 годы), возведено много фабрик и заводов, стали появляться первые лауреаты Нобелевской премии.

Допустим, 90-е годы по многим причинам были трудными для постсоветской власти. Но начиная с 2001 года резко пошли в гору цены на энергоносители, и от их экспорта мы стали получать большие доходы. К этому времени окрепла новая государственность, сложилась партийно-политическая система, сформировались рыночные институты. И, казалось бы, наступил благоприятный период для модернизации реальной экономики. Но ключевые министерства нередко стали возглавлять люди не по своей специальности: к примеру, министром здравоохранения и социального развития стал экономист-кибернетик Михаил Зурабов, а военное ведомство возглавил окончивший Институт советской торговли Анатолий Сердюков. Когда я спросил коллег о причине такого парадокса, то один из них как бы в шутку сказал: «Это рожденный в Средние века принцип вассалитета: сюзерен подбирает вассалов по принципу преданности. Но у нас и не из кого выбирать – и первые руководители, и те, которые входят в их ближний круг, в основном юристы и бывшие силовики с ярко выраженным спортивным интересом». Тогда я поинтересовался образованием членов Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК прежнего состава. Оказалось, что из девяти человек восемь имели инженерно-техническое образование. Не поэтому ли в Китае с самого начала реформ власти отмели идею опираться на доходы от нефти (которая экспортировалась вплоть до 1993 года) и сделали ставку на развитие промышленности и высоких технологий?

Так или иначе, у меня складывалось впечатление, что руководители экономического блока правительства долгое время не знали, как развивать экономику и инфраструктуру, и поэтому вкладывали нефтедоллары в американские банки и ценные бумаги под низкий процент, а также инициировали крупнозатратные, но далекие от реальной экономики проекты вроде сочинского, обустройства острова Русский, создания инфраструктуры для проведения мирового первенства по футболу, разного рода олимпиад, универсиад и т.д. Кто-то инициировал и дорогостоящее строительство космодрома Восточный, в то время как Байконур и космодром в Плесецке вполне справляются с запусками самого разного типа ракет. Для наших инициаторов, видимо, главное – был бы объект, куда можно вложить большие деньги, уж не знаю, с откатами или без них, хотя скандалов вокруг самых крупных российских строек хоть отбавляй.

А что касается общей ситуации в стране, то мне невольно приходит на память пьеса Бертольда Брехта «Страх и отчаяние в Третьей империи». У властей высокий рейтинг доверия граждан, режиму ничто не угрожает, но они нервничают, чего-то боятся и то и дело воюют с ветряными мельницами. То готовятся к борьбе с цветной революцией, хотя такой тип революции нам уж точно не грозит. Мы ее уже прошли в 90-е. То испугались арабской весны, мало имеющей к нам отношение. То увидели опасность в протестующей против якобы «грязных выборов» вполне устроенной в жизни интеллигенции, за которой нет реальной силы. Ничем не мотивированная боязнь революции подтолкнула чиновников к свертыванию демократических прав и политических свобод. Оказались поставленными под вопрос записанные в Конституции свобода слова, прессы, собраний, свободные выборы в органы власти. Боясь общественной активности, чиновники и депутаты находят все новые и новые возможности для запретов. Мы поистине становимся страной запретов, а Госдуму, их штампующую, уже и в широких кругах называют принтером. Но если только закручивать гайки и не развивать страну, то ее можно действительно довести до революции или распада. На деле свободные выборы при свободной прессе как раз являются противоядием против революции. Если бы их не было в переживающей тяжелейший социально-экономический кризис Греции, то революция ей давно была бы гарантирована. Тут логика проста. Чтобы сбить социальный накал, надо было дать грекам возможность выбрать того, кого они хотят. И они большинство голосов отдали партии СИРИЗА, и ее лидер Алексис Ципрас в силу объективных обстоятельств вынужден проводить ту же политику, что проводилась и ранее.

Президент Путин может вывести страну из тупика

На деле мы попали в исторический тупик (о чем, между прочим, открыто говорят китайцы), выбраться из которого инерционным путем невозможно. Нельзя и построить работающую экономическую модель, будь то на неолиберальной или кейнсианской основе. Требуется радикальная смена ориентиров в развитии страны, и ее мог бы осуществить президент Владимир Путин, пользующийся невероятно высоким доверием граждан. Что, на мой взгляд, надо? Во-первых, создать конкурентную среду в экономике и активно развивать средний и мелкий бизнес. А для этого не обязательно изобретать велосипед. Можно многое позаимствовать у Китая, который, между прочим, по части ведения бизнеса немало перенял у США. Во-вторых, надо восстановить записанные в Конституции права и свободы граждан. В-третьих, некоторые ее положения, которые, как многие хорошо знают, были «подогнаны под Ельцина», следовало бы пересмотреть. В том числе и положение о том, что один и тот же человек может быть президентом не более двух сроков подряд. Вписанное, как говорят, в последний момент в проект Конституции слово «подряд» надо снять. У нас сейчас два срока по шесть лет каждый, и этого более чем достаточно, чтобы несущий огромный груз ответственности за страну человек мог дать ей то, на что способен. В управленческом опыте китайцам нет равных, и коль скоро они пришли к необходимости постоянной смены высших руководителей, значит, это объективная необходимость.

И если в стране будут свободная пресса, свобода митингов и собраний, свободные выборы, реальное разделение властей, строго действующий закон и независимый суд, а также постоянная ротация первых лиц, а еще и будет создана хорошо продуманная система государственного управления, тогда многие наши проблемы будут решаться по мере их возникновения на каждом уровне власти. И тогда президенту, в задачу которого входит определение стратегии государства, не придется заниматься массой мелких проблем, как это имеет место сейчас. Да и властные функции администрации президента и правительства во избежание дублирования следовало бы уточнить. Тогда, помимо прочего, резко сузится поле для плохо продуманных и волюнтаристских решений во внутренней и внешней политике. Ведь в демократических странах все крупные вопросы общегосударственного характера, в том числе назначение людей на высокие посты, решаются не одним человеком, а серьезно обсуждаются в парламенте. При свободной прессе легче будет бороться и с нашим феноменальным бюрократизмом, выявлять коррупционеров-чиновников любого ранга и труднее будет им уходить от наказания, как это сейчас нередко случается. Но серьезные перемены в стране невозможны в условиях санкций. Поворот на восток по ряду объективных причин не состоялся, а импортозамещение, решая отдельные задачи, в целом ведет к еще большей примитивизации нашей экономики. Поэтому надо находить общий язык с Западом по решению тех проблем, которые стали причиной введения против нас санкций.

* * *

То, что Владимиру Путину под силу такие перемены, у меня нет сомнений. Другое дело пойдет ли он на них, учитывая то давление, которое наверняка будет оказывать на него окружение. Но если Путин придает такое большое значение своему рейтингу, то, стало быть, он хочет войти в историю как крупный государственный деятель. Но, объективно говоря, пока что мало для этого сделано. И вот в том числе и ради этого он может пойти на такие перемены. Но, как говорится, поживем – увидим. Однако напоследок хочу заметить, что даже диктаторы Франко и Пиночет под конец своего правления пришли к выводу о том, что только демократия открывает возможности для процветания стран.