Владимир Колязин  |
| Граница между земным миром и потусторонней реальностью, увы, бывает размыта. Гюстав Доре. Страдания Мухаммеда в Аду. 1861 |
Сейчас в Европе внимание многих читателей обращено к шокирующим наблюдениям и результатам исследований немецкого психиатра Яна Илхана Кизилхана, многолетнего эксперта в области психологических травм, который возвращает к жизни женщин, искалеченных боевиками «Исламского государства». И целый ряд трудов его, профессора из баден-вюртембергского университета Виллинген-Швеннинген, посвящен религиозным и культурным аспектам психотерапии мусульманских пациентов. Недавно он рассказал российским читателям о своем опыте в «Новой газете» («Эта банка с живым ребенком внутри висела на жаре неделю», 11.01.16). Просто так пройти мимо нее невозможно, ибо это переполняет чашу воображения. Одно из самых страшных чтений на свете. Упорядоченные дикости заседателей и менгеле Освенцима кажутся по сравнению с издевательствами игиловских хаотов детскими штучками, забавами злых детей.
«В Германии, – пишет психиатр-волонтер, – у нас была власть нацистов. Гитлер уничтожил 6 миллионов евреев. Многие немцы участвовали в этом. Все немцы практически. Немцы тоже не были больны. Они сжигали евреев, брали их кожу, кости, доставали зубы… Но они были здоровы… У боевиков ИГ нет ни психоза, ни шизофрении. Они живут в реальном мире, но они думают не так, как вы или я. Есть новые исследования, которые показывают, что человек способен подавлять чувства, которые прежде считались ему имманентно присущими. К примеру, раньше верили, что ощущение чужой боли заложено физиологически. Вот если я увижу, как вы порезали палец, мне тоже будет больно благодаря эмпатии. Но теперь доказано, что эмпатию можно подавлять идеологией».
Истребление как цель
Опускался ли Дант ниже сосчитанных им кругов ада? Отчет Кизилхана – практически документальная драма в духе «Дознания» антифашиста Петера Вайса, раскрывающая суть взгляда ИГ на мир. Является ли предметом этой драмы механизм уничтожения и расчеловечивания? А расчеловечивание ли это? А механизм ли это в привычном понимании? Нацизм знал нормы и порядки (при всем при том анализ тоталитаризма, проделанный Ханной Арендт, намекает и на сходство: ничего стабильного, создание иллюзии вечного движения). Ведь это не машина – стихийный смерч, несущий энергию только снизу вверх, от жизни к смерти. И варвары ИГ изначально ничего общего не имеют с человеком и человеческим.
Кизилхан констатирует: «У них нет ни психоза, ни шизофрении». Следовательно, это истребление другого человека как цель, истребление жизни как максима их религиозного мифа, как сакральный долг. Знало ли до сих пор человечество подобную форму жестокости, истребления в таком животном виде? Нет. Это словно скриншот мозгов динозавра, существо, действующее исключительно на основе даже не подсознания, а инстинкта.
Фрейд понадобился психиатру исключительно для помощи несчастным жертвам. Если собрать вкупе жестокость, описываемую в мифах о кровавых деяниях богов или в античных драмах, мартиролог архаики покажется убогим по сравнению с кощунством тотального устранения плоти и издевательств над ней в племени ИГ. Они даже не стремятся «переформатировать» этих езидов, прочих инаковерных, внушить им свой взгляд на мир, забраться в мозг. На первом месте – именно растворение плоти, растворение и надругательство над женским лоном, производящим неверных и просто жизнь. И вот этот диктат надругательства над лоном как высший инстинктивный мотив психики нового варвара есть самое ужасное, что знала до сих пор история человечества.
Современная культура (западная, русская, восточная) не знает негативного аспекта женского, он – принадлежность первобытных, архаичных каннибалистических культур, или человека пракультуры. Не будем здесь рассуждать о нашей виновности в возрождении восточных пракультур, напомним только, что юнгианец Эрих Нойман считал типичным для них мужское сознание, стремящееся освободиться от женско-материнского, бессознательного. В своем труде «Великая мать» (1955) Нойман дал глубокое объяснение того, отчего в основе поступков человека архаики лежит страх перед жизнью, женщиной-матерью, порождающей жизнь, все живое и забирающей его обратно в себя, страх перед символической Ужасной матерью, темная сторона которой принимает форму чудовищ, колдуньи, которая с наслаждением мстительницы превращает мужчин в животных. И разве мы не имели уже достаточно поводов убедиться в том, как игиловское мужское эго, исчезая, по словам Ноймана, «уступало высшему очарованию отсутствия эго»?
Мир на пороге выбора
Что же делать с этими особями и «цивилизацией» этих особей (сразу надо поправиться: популяцией, ибо с цивилизацией тут ничего общего). Тут только антикультура, евгеника, уничтожение. ИГ нарушает все наши представления о культуре многоликого человечества, но это лишь видимая часть айсберга: он медленно демонтирует культуру, подкапываясь под самые основы ее памяти. К ужасному приходишь выводу: если для сохранения западной цивилизации необходим геноцид против игиловского геноцида, следовательно, фашизм против фашизма можно признать справедливым и разумным?! Проблема современного гуманитария (а вместе с ним и европейского гуманизма) именно в том и заключается, что он не может уподобиться ни фашисту, Гейдриху-палачу, играющему на скрипке, ни технократу-демократу, уповающему на ядерную кнопку.
У философа-гностика Хайнера Мюллера, сторонника теории Вечно Изменяющегося Мира (то есть мира, не терпящего сингулярности), есть мысль о том, что мы существовали до сих пор в мире некоей стабильности зла, то есть известной массы жестокости, насилия, которое только распределяется. «Но когда происходит взрыв насилия, – рассуждал Мюллер, – оно ослабляется, вытекает, поэтому оно снова должно наполниться… и потом оно наполняется снизу. Но это может быть верным только в определенных рамках. А кто определяет рамки?.. В рамках нет ничего действительно определимого. Всегда есть только произвольное решение, какие рамки ставить, какие ограничения считать значимыми. И если одна из этих рамок наполняется насилием или смесью из насилия и толерантности, тогда эта смесь из насилия и толерантности становится взрывной и ее не успокоить никакой статической силой» (в беседе с Александром Клуге, 1995). Такова современная философия, лицом к лицу сталкивающая нас с насилием хаоса. Так творит космос. И что же? Оставаться безучастным? Единственное, что остается возможным, – удержать человеческий космос в новых рамках.
То, что делает этот немецкий врач со своими коллегами, пытающийся вернуть изувеченных женщин к жизни, – подвиг гуманности и толерантности, но он бессилен в противоборстве с этим злом. Уничтожать напалмом? Выжечь как вшей, тараканов, чуму или вирус вирусов с лица земли? Но что сделают близкие сородичи, которым это принесет страдание или смерть? Что скажет Творец, Создатель всего сущего на земле? Или ему до этого нет дела?
Известно, что сон разума рождает чудовищ. Так же ясно на фоне нового варварства, как чудовища рождают сон разума. Ясно, что человечество, европеизм, гуманизм на пороге решающего выбора: все или ничто. Нас, живущих не в координатах вечности, не может утешить апоретическая мысль Ноймана о том, что «каждая форма фанатизма, каждая догма в конечном счете гибнет из-за тех элементов, которые она вытеснила, подавила или игнорировала». Компьютеры пока не готовы решить задачу за наш вялый и слабеющий разум.
