Владимир Гурвич
Сила против слабости, даже убожества. Искушение. Кадр из телесериала «Преступление и наказание». 2007
Какая самая большая опасность исходит для человека на планете Земля? С моей точки зрения, ответ однозначен: для человека самую большую опасность представляет сам человек. В нем заложены деструктивные силы гигантского масштаба. К этой опасности тесно примыкает другая опасность: нежелание человека лучше знать самого себя и тем самым лучше понимать природу и размер этого явления. Более того, в нем заложено стремление игнорировать его, а подчас и хуже – идеализировать и пестовать, превращать деструктивность в нечто положительное и созидательное. Большинству людей, в том числе и тем, которые вершат судьбами мира, эта тема либо неинтересна, либо они сознательно не желают о ней ничего слышать. А часто используют деструктивные силы для своих политических целей.
Банальное зло
Человечество всякий раз, сталкиваясь с деструктивными силами, приходит в изумление. Оно до сих пор не понимает до конца ни происхождение большого террора в СССР, ни падения Германии в кровавую пропасть национал-социализма. Вопрос, как одна из самых культурных стран мира превратилась в страшного мирового палача и монстра, так и не получил внятного ответа. Последние события – появление ИГ с культивированием самых зверских проявлений человеческой натуры – тоже до конца остается непонятным.
Автором, который пытался проникнуть в природу зла, была Ханна Арендт. По ее мнению, в новейшее время главная опасность грозит мировой цивилизации не извне (то есть от природных катаклизмов или «внешнего варварства»), а изнутри, так как XX век показал, что мировая цивилизация может порождать варварство из себя самой. Одно из явлений, давшее непосредственный толчок зарождению тоталитарных движений, – появление в XX веке феномена «массы». «Падение охранительных стен между классами превратило сонное большинство, стоящее за всеми партиями, в одну громадную, неорганизованную, бесструктурную массу озлобленных индивидов… Они не нуждались в опровержении аргументации противников и последовательно предпочитали методы, которые кончались смертью, а не обращением в новую веру, сулили террор, а не переубеждение», – писала Арендт.
Однако, как мне кажется, она была не совсем права. В ХХ веке масса породила не сами деструктивные и злые силы, а лишь многократно увеличила масштаб их проявления. Ничего принципиально нового в этом плане ушедшее столетие не принесло, просто невероятно расширились технические возможности и способность идеологий мобилизовывать огромное количество людей под свои знамена, толкать их на совершение самых ужасных деяний.
Все то же самое было много раз и раньше. Деструктивные силы внутри человека не исчезают и даже не убывают, остаются неизменными, словно неприкосновенный запас. Меняется лишь внешняя среда, которая способствуют либо их мощному выбросу, либо отправке на временный постой в бессознательное. Но они как были, так и есть, никуда не уходят, а ждут удобного случая, дабы показать себя во всем своем кошмарном блеске.
И рано или поздно этот случай появляется. Причем не стоит сводить действие деструктивных сил исключительно к политическим катаклизмам, войнам, репрессиям: ведь в каждом из нас эти силы проявляются постоянно, пусть еле заметно, но каждый день. Просто мы не обращаем на них внимания, и однажды они захватывают нас целиком. Это та опасность, которая присутствует постоянно. И в мире совсем немного людей, кто ее осознают.
Одним их них был Федор Достоевский. По большому счету, все его творчество посвящено теме деструктивных сил в человеке и обществе. При этом он понимал умом или интуицией разность их проявления. Он предложил несколько моделей деструкции едва ли не на любой вкус, от индивидуального до общественного.
Начал он с романа «Преступление и наказание». Главная в нем тема с точки зрения анализа деструктивных сил – вседозволенность. Мысль героя проста: если я велик, то имею право на все, особенно по отношению к тому, кто ниже меня в своем развитии. Другое дело, что автора произведения больше волновал другой вопрос: о духовном преобразовании героя, которое по его воле и свершилось. Но это уже чистая литература, в жизни чаще всего все иначе. Вседозволенность – это ворота для прохода деструктивных сил к активной зоне реактора души человека.
Литературный образ Родиона Раскольникова через много лет в некоторой своей части воплотился в реальном образе Эйхмана, который, по свидетельству Ханны Арендт, вовсе не был чудовищем или какой-то психопатологической личностью. Он был ужасно, невероятно нормальным человеком, а его действия, обернувшиеся гибелью тысяч и тысяч людей, стали следствием желания хорошо сделать свою работу. В данном случае тот факт, что эта работа заключалась в организации массовых убийств, имел второстепенное значение. Вседозволенность позволила этому палачу обрекать на смерть миллионы, хотя, возможно, лично ему это и не надо было, он не испытывал от своих действий садистского наслаждения. В других обстоятельствах он бы обошелся более простым занятием, стал бы хорошим врачом и милым человеком.
Банальность зла состоит в том, что Эйхман и такие, как он, одинаково безучастно относились к злу и к добру. Выбор делали не они, а за них, они лишь подчинялись и использовали обстоятельства себе на пользу.
Роман «Братья Карамазовы» стал в каком-то смысле пособием по проявлению деструктивных сил в разных типах человеческой породы. Иван Карамазов – теоретик деструктивизма, его главная идея – если Бога нет, то все позволено – в той или иной интерпретации будет использована еще много раз. Самый яркий пример применения этого тезиса – большевизм. Теории обоснования и использования деструктивных сил в ХХ веке станут как мировым интеллектуальным дискурсом, так и вытекающей из него разнообразной практикой.
Иной вид деструктивизма в романе Достоевского у Дмитрия. Его слова «тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей» объясняют, почему миллионы вроде бы неплохих людей оказались и оказываются в конечном итоге в зависимости от разрушительных тенденций. Дмитрий ощущает опасность, исходящую от самого себя, но сладострастие и необузданность подчиняют его натуру, заставляют пренебрегать этим ощущением.
Отец братьев, Федор Карамазов, в отличие от сына Дмитрия, чистый образец деструктивности. У него нет никаких положительных качеств, нет раскаяния в том, что он вытворяет. Он целиком во власти этих сил. И готов ради них пожертвовать всем, чем угодно, вплоть до чувства отцовства. Федора Карамазова можно назвать типичным представителем деструктивизма; именно подчинение жизни своим желаниям является одним из его источников.
И, наконец, образ повара Смердякова – образ народного представителя деструктивных сил, которые напрямую воспринимают слова своего начальства и без раздумий делают то, что им говорят. Смердяков прототип тех миллионов убийц, которые без видимых причин станут убивать в невиданных масштабах себе подобных.
Отдельно стоит остановиться на поэме Ивана «Великий инквизитор», действие которой происходит в XVI столетии в испанском городе Севилья, где накануне была сожжена большая группа еретиков. В свое время явление Иисуса стало ответом на огромный и беспредельный деструктивизм иудаизма, попыткой очеловечить эту религию. И вот прошло пятнадцать веков, попытка полностью провалилась. Кардинал, по сути дела, объявляет узнику войну, и деструктивные силы, которые он представляет, не желают иметь ничего общего с сыном Божьим. Как и все диктаторы, священник проводит мысль о том, что человеку не нужна свобода, он вполне счастлив, когда подчиняется. Но именно отказ от свободы – главный промоутер деструктивных сил в человеке.
Штирлиц, по легенде, немец
Наличие деструктивных сил в человеке заставляло многих задуматься о том, как если не устранить их из его души, то хотя бы надежно заблокировать. После того как началась эра просвещения, основное упование было связано с развитием культуры и просветительства. Априори считалось, что образованная, культурная личность не может быть деструктивной по определению.
ХХ век полностью опроверг этот тезис, он наглядно продемонстрировал, что культура и просвещение не являются автоматическим шлагбаумом для самых страшных, жестоких и низменных (подчас утонченно низменных) проявлений человеческой натуры.
Самой яркой иллюстрацией этого тезиса стала нацистская Германия. СССР по уровню жестокости, репрессий вряд ли уступал ей, но Советский Союз даже самими советскими людьми и его руководством признавался более культурно отсталым государством.
Очень ярко и наглядно этот взгляд проявился в советском и российском кинематографе. В огромном количестве фильмов про войну прослеживается одна четкая линия: немцы – культурная нация с точки зрения как просвещения, так и быта. И режиссеры с большим удовольствием это показывали. Но культура этих людей не мешает им совершать ужасные поступки. Скорей даже культура служит дополнительным обвинением в совершении ими преступлений.
Апофеозом такого взгляда стал культовый советский сериал «Семнадцать мгновений весны». В нем Германия и немцы показаны как высококультурная, высокоорганизованная нация с великолепным на зависть советским телезрителям налаженным бытом. В каком-то смысле на бессознательном уровне был продемонстрирован образец для подражания. В конце войны, в период бесконечных бомбежек, показанные в фильме бытовые условия на порядок превосходили аналогичные советские бытовые условия 1973 года, когда картина впервые демонстрировалась по телевидению. Главный герой, советский разведчик Исаев–Штирлиц, на самом деле представляет собой образ идеального немца – результат долгой немецкой культурной традиции и отбора, которым бесконечно любуются авторы фильма. Да и все остальные выведенные в фильме немцы, пусть с разными допусками, но культурные люди: хорошо образованные, с прекрасными манерами, великолепно одетые, с культурной речью. Но это совсем не мешает творить им страшные деяния. Более того, в их исполнении они приобретают некий утонченный, а оттого еще более ужасный характер.
А вот сталинские палачи и садисты чаще всего показываются в наших фильмах в виде грубых, малокультурных людей. Если на парад образов немцев в «Семнадцати мгновениях весны», да и в других фильмах смотреть интересно и приятно, им даже хочется в чем-то подражать, то их коллеги из советских застенков и спецслужб такие эмоции не порождают. (Я имею в виду отрицательных героев; наш кинематограф породил много образов положительных сотрудников спецслужб. Но это уже кино совсем про другое.)
Деструктивные силы – это могучий рычаг политической борьбы. У них есть одна особенность – они очень податливы для подчинения идеологии или религии. В этом случае они становятся массовой силой, способны по-настоящему на великие деяния. Можно вспомнить религиозные мобилизации иудаизма, христианства, ислама, индуизма, а также большевизма, фашизма, нацизма и многих других подобных идей.
И вот что очень важно: деструктивность всегда стремится найти для себя некое идеологическое обоснование и оправдание. Она не любит одиночества, индивидуализма, ей требуется нечто такое, что позволит превратиться в нечто почтенное, общепризнанное с точки зрения государственной или общественной легитимности.
Величие цели и масштаб зла
Деструктивная идеология обычно рядится в одежду гуманистических идей, которые ставят себе целью как минимум всеобщее счастье. Именно высокая общечеловеческая и обязательно недостижимая задача является лучшим оправданием для выхода из душевного заточения деструктивных сил.
Например, большевики, которые без устали провозглашали демократические и гуманистические идеалы, сами себя называли борцами за демократию и справедливость, едва ли не на второй день прихода к власти отбросили эту демагогию. И начали 70-летний террор против собственного народа, а заодно и многих других, которых удалось втянуть разными путями в свою орбиту. Если почитать произведения Ленина, написанные после 1917 года, то видно, с каким удовольствием, упоением он писал про насилие пролетарского государства. Да, это соответствовало теории марксизма, а вождь всю жизнь, как петух гребнем, гордился тем, что он марксист. Но ведь и марксизм он выбрал не случайно, так как там много внимания уделяется принуждению, насильственным методам захвата и удержания власти. Ленин большую часть жизни мечтал об этом. И когда мечта осуществилась, он с неистовым энтузиазмом приступил к ее реализации.
Но если бы речь шла только о нем… «Заслуга» Ленина перед мировым деструктивизмом состоит в том, что он теоретически обосновал и затем практически показал, как надо действовать. Он открыл гигантский канал выброса деструктивных сил, продемонстрировал, как им следует пользоваться, как объединять усилия с целью многократного их усиления. Его последователи во всем мире почти весь ХХ век использовали его достижения, расширяли и интерпретировали по-своему эти возможности. В качестве примера можно привести культурную революцию в Китае (согласно имеющимся источникам, во время нее пострадали до 100 млн человек), бойню в Камбодже (Кампучии), когда было уничтожено свыше 2 млн человек. Продолжать можно еще очень долго.
Разумеется, Ленин и его последователи – далеко не единственные адепты деструктивизма. Они были и есть в любом социальном слое. Вообще идеи крайне опасны, когда они безраздельно овладевают людьми, особенно массами. Это верный признак возможности выхода на поверхность лавы деструктивных сил.
Это не означает, что идеи не нужны или вредны; без них человечество не способно развиваться. Главное в другом: не идеи должны овладевать человеком, а человек – идеями. Он должен их контролировать, проверять на деструктивность, блокировать или даже отказываться от них, если они грозят выйти из подчинения. Это непросто, но это свидетельство зрелости ума и души.
В современной России деструктивные силы явно выходят из-под контроля – не без помощи нынешней власти. Более того, она их направляет в определенные стороны. Однако всегда существует некая условная точка, когда теряется управление процессом. И те, кто им руководит, становятся его жертвами. В истории так бывало неоднократно. Особенно вероятен такой вариант развития событий, когда существуют общественные настроения, способствующие выходу деструктивности на поверхность. Например, комплекс национального поражения или утраты имперского статуса. Если культивировать их, то отклик на эти усилия может быть гораздо более мощным, чем изначально предполагали инициаторы этого процесса.
Если правящий режим разжигает ненависть граждан, то в какой-то момент может быть даже уже неважно, против кого она направлена. Политические цели, ради которых все это было затеяно, могут уйти или кардинально поменяться, но сами деструктивные чувства останутся. И станут искать выход. И тогда может произойти все что угодно.
Кто сеет ветер, пожинает бурю.
