Петр Спивак
Редакционные коридоры – как кулуары театров. Среда, где работают творческие люди. Фото РИА Новости
Итак, в мире наших электронных медиа скандал. А посему прежде всего требуется фактология.
12 декабря на НТВ вышла программа «Новые русские сенсации», и в ее эфире бывшая сотрудница радиостанции «Эхо Москвы» Леся Рябцева рассказала об известных людях нашей оппозиции и этой самой радиостанции, с коей ушла за неделю до того. Михаил Ходорковский, Михаил Касьянов, Алексей Навальный… И – Алексей Венедиктов, главный редактор «Эха», чьей помощницей она была. В тот вечер телеаудитория услышала кучу красочных подробностей, которые так или иначе в русле пропаганды. Пересказывать их здесь ни к чему, ограничусь резюме: дурные люди они все, противные (наверное, потому и выступают против). Леся Рябцева знает в этих материях толк, в составе ее творчества и романтические истории, и эротические фотосессии. Венедиктов взял ее из стажеров, и вот как он формулирует теперь свой резон: «Она создавала вокруг «Эха» турбулентность, важную для нас. Нас стало слушать больше молодежи». «Леся очень эффективная девочка. Фантастически. Молодая, растущая», – говорил он. Ну вот и доросла. (Кстати, одно время она даже возглавляла на «Эхе» рабочую группу по созданию правил поведения для журналистов в социальных сетях.)
Какие были у Леси Рябцевой творческие планы, сама ли она их строила или кто-то ею руководил – особый вопрос. Оговорюсь сразу: меня совершенно не занимают ни свойственный Лесе бульварно-гламурный колорит сам по себе, ни ее положительные и отрицательные качества в общении с мужским полом. Вопросы сейчас возникают, на мой взгляд, не столько о Лесе Рябцевой и ее добродетелях, сколько об «Эхе Москвы», вообще о неординарных творческих сообществах.
Ущерб для репутации
После того эфира НТВ Венедиктов принес сотрудникам «Эха» извинения за высказывания Рябцевой. Но когда ее карьера только начиналась, стыд иной раз испытывала она сама – например, за одного из видных деятелей нашей оппозиции. Была с ним на ужине в дружеской компании коллег и нашла для того, что увидела и услышала, таковы слова: «…я увидела его с обратной стороны. Умного человека, который прекрасно манипулирует окружающими, который прекрасно понимает, что происходит вокруг него, и прекрасно этим пользуется».
Итак, слово найдено: манипулирует. То есть перед нами не решение интеллектуальной задачи, связанной с необходимостью самовыражения, с одной стороны, и признанием равенства со своими адресатами как участниками диалога – с другой, а отношение к другим людям как к средствам.
А вот еще одна сторона дела. Ольга Бычкова, много лет работающая на «Эхе», журналист достаточно заметный, нашла слова очень точные. Перед нами, писала она, «пример того, чем социальный лифт отличается от социальной катапульты… Нетренированный организм не выдерживает перегрузки, когда его выбрасывает на такую высоту. Уши закладывает. Рано или поздно этот Лесин праздник закончится, но останутся вопросы, на которые нам всем нужно найти ответ. Например, где та красная линия, за которую нельзя заходить и рисковать репутацией ради рейтинга, трафика, денег?.. Рейтинги меняются, колеблются, а репутация либо есть, либо нет…»
Опять-таки главные, критически важные слова.
Теория и практика элит
Что такое информационно-разговорная (подчеркну, не только новостная) радиостанция? Это живой культурный и интеллектуальный организм, социокультурный институт. Причем, замечу, у института этого в силу самой его природы – точнее, технологии – есть преимущество перед телевидением. Там и говорят, и показывают, а здесь мы не видим картинку и потому вольны ее домысливать, каждый на свой лад. Радио более уважительно к личности, к ее самостоянию. Воображение вообще потенциально сильнее, чем уже нарисованное, показанное. У телевидения дательный падеж (дали – берешь), у радио – создательный, так сказать.
Это один аспект. Другой, отчасти с ним связанный, состоит вот в чем. В СМИ, в социокультурных институтах и научных центрах работает интеллектуальная элита, и это термин, а уже потом он может приобрести оценочный смысл. В социологии есть такая область, которую принято называть теорией элит, и специалисты, которые ею занимаются, немалое внимание уделяют устойчивости и/или неустойчивости элит, их разложению и упадку. Так вот, для первого необходимы два условия. Во-первых, ценз при отборе людей в состав элитной группы. Проходной балл при приеме в высшее учебное заведение, например. Во-вторых, процедура и традиция исключения из состава элитной группы всех, кто не удовлетворяет или перестал соответствовать ее требованиям. Достаточно невыполнения хотя бы одного из этих условий – и деградация данной элиты (а с нею, может быть, и всего общества, страны) становится неизбежной.
Это я в связи с казусом Леси Рябцевой.
«Эхо Москвы», «Новый мир» и другие
И опять-таки не обойтись без фактологической картины. Мы ведь говорим об истории страны, общества, культуры. И есть два типа описания всего, что было: история и историософия. Историософия – это, говоря математическим языком, вектор, он имеет цель и смысл. А история – скаляр, в котором цели и смыслы существуют только на уровне индивидуумов и групп; в противном случае люди становятся средством – вопреки завету старика Канта. Это не что иное, как манипуляция, о которой речь была выше.
Так вот, «Эхо Москвы» с самого начала тем и отличалось от средств пропаганды, что занималось, во-первых, самовыражением тех, кто его делал, и во-вторых, трансляцией и осмыслением того, что видели и переживали люди вокруг. Такова природа свободного СМИ как социокультурного института.
«Эхо», напомню, родилось в августе 1990 года на волне успеха демократов на прошедших в том году российских (и московских в том числе) выборах. Потом вошло в концерн «Медиа-Мост» Владимира Гусинского, потом, в 2001-м, было изъято «Газпромом» и значится за ним поныне, то есть повторило вектор того самого НТВ. И сумело, в отличие от последнего, выказать незаурядную независимость и – хотя и не во всем – верность избранным в свое время ценностям и ориентирам.
Но коль скоро я не мог здесь обойтись без оговорки, надо сказать об основаниях для нее. И казус с Лесей Рябцевой здесь симптом, следствие, а не диагноз и не причина.
Мы ведь не впервые наблюдаем в творческой среде, в редакциях, труппах и т.д. эволюцию к худшему. Достаточно вспомнить историю журнала «Новый мир», который в 60-е годы принял на себя основную нагрузку в деле выработки демократического, либерального сознания, выходя за те рамки, которые были заданы партийным руководством в послесталинские времена. И был в 1970 году подвергнут разгрому. Причем основной технологией этого разгрома было не уничтожение всего и вся на площадке журнала, а размывание его, инкорпорирование в состав редакции людей со стороны, опять-таки не только и даже не столько холуев и идиотов, сколько людей из среднего слоя между этими последними и теми звездами первой величины, которые делали «Новый мир» при Твардовском. Главная цель – уничтожение из ряда вон выходящего издания – была достигнута. Не в том дело, что «Эхо Москвы» – информационное (хотя не только) радио, а у литературного журнала был, конечно, другой профиль. Схема действий власти и тут, и там одна и та же. И вот уже постоянными гостями на «Эхе» в авторских программах оказываются в числе прочих персонажи, которые плоть от плоти других российских волн и частот.
В периоды реакции – а именно в такое время нам выпало жить и работать – есть универсальная закономерность: происходит размывание и деградация социокультурных институтов и стоящей за ними творческой среды. Энтропийный процесс, так сказать. А прирастание энтропии, то есть социокультурной аморфности, всегда идет легче: ведь для противоположного процесса, негэнтропийного, всегда требуются специальные усилия. Падать легче, чем набирать высоту.
Ужасы 90-х и мы в 2000-х
Ах, порождение ужасных 90-х… Сетевых словоизлияний на эту тему – выше крыши. Так вот, здесь необходима ясность.
Такая оптика у людей, видящих десятилетие свободы именно так. Они воспроизводят и ретранслируют самих себя.
Бог ты мой, сколько найдется индивидуумов, эти самые времена и их делателей поносящих, поминая разные истории, действительные или мнимые. Разочаровались, видите ли. Ну что ж, разочарование – это голос и проявление несвободы. Несвобода – именно в способности очаровываться, в склонности к этому. И/или в поношениях, происходящих из нелиберального ценностного ряда.
Тут, между прочим, вспоминается Пушкин, который подобными категориями вроде бы не оперировал. Цитирую письмо Вяземскому по поводу утраченных записок Байрона:
«Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением. Мы знаем Байрона довольно... Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы, – иначе».
О да, Венедиктов не Байрон. Но он творческий человек, и у него есть право на несовершенство, на слабости и ошибки. А чтобы обо всем этом судить, нужны ум и вкус.
Уроки и смыслы
И коли уж зашла речь о прошлом, то неизбежны исторические аналогии. Общеизвестная цикличность российской истории, переходы от зимы к оттепели при отсутствии настоящего лета… Что ж, русская литература давно об этом сказала.
Любовь к Добру разбередила
сердце им.
А Герцен спал, не ведая
про зло...
Но декабристы разбудили
Герцена.
Он недоспал. Отсюда все
пошло.
Это Коржавин, «Памяти Герцена», где поколения бунтовщиков и оппозиционеров не знают отдыха и сна. Стихи, где звучит сакраментальный, подсудный в советском обществе вопрос:
Какая сука разбудила Ленина?
Кому мешало, что ребенок
спит?
Это ведь не тоска по консервативным ценностям, как может кто-то спросонья истолковать. Все дело в том, что бессонница с ее буйством есть оборотная сторона и следствие сонной одури, тех объятий Морфея, в которых пребывает русский мир. Неуклонность и неустанность осмысленной деятельности – вот действительная альтернатива.
И еще одно соображение, связанное с этими стихами. Что двигало революционерами? Жажда власти, честолюбие? Как бы не так! Любовь к Добру! Распишитесь в получении плодов… Василий Гроссман в «Жизни и судьбе» провел грань между добром и добротою и провозгласил предпочтение именно последней. «Бессмысленному добру», по его определению. Это ведь было не что иное, как отказ от историософии, пересмотр традиционных оснований русской культуры, ее модернизация после ГУЛАГа и Освенцима. Мы ведь эту задачу в нашем обществе и нашей культуре не решили до сих пор, более того – толком не осмыслили и не поставили.
И при этом – вот такое расточение и развеивание по ветру нашего интеллектуального и культурного капитала. Одним из центров собирания и накопления его именно является «Эхо Москвы».
Это и есть главная беда. А бульварные, вернее, бульварно-рептильные нравы – так, мелочь.
