Гнев по расписанию

Сторонники оппозиции постарались начать консолидацию после убийства Бориса Немцова, однако долго ли продлится этот процесс... Фото Reuters

Самое распространенное клише старосоветской журналистики – «Весна на марше» – сегодня возвращается к нам в своей трагифарсовой ипостаси. Во-первых, потому, что планировавшийся радикальной оппозицией протестный марш «Весна» роковым образом трансформировался в поминальную процессию памяти провокационно застреленного в последний день зимы Бориса Немцова. Во-вторых, потому, что не успели завянуть цветы, возложенные на место его гибели, как в рядах непримиримой оппозиции началась суета по поводу организации следующего марша. Так называемого Марша гнева и достоинства, который «группа товарищей» из КПД, движения «Солидарность» и партии РПР–ПАРНАС хочет приурочить к следующему после Светлого Праздника Пасхи воскресенью 19 апреля.

Торопливость с этой инициативой объясняется, по-видимому, двумя обстоятельствами. С одной стороны, не хочется терять оппозиционный драйв, который, как кажется нашим непримиримым, выразился в достаточно внушительном количестве тех, кто 1 марта участвовал в шествии от Славянской площади к Большому Москворецкому мосту. С другой стороны, есть и более прагматичный расчет, связанный с борьбой за лидерство в радикально-оппозиционном стане, которая уже разгорается после гибели Немцова.

Показательно, что представитель «Солидарности» Петр Царьков демонстративно озвучил идею нового марша еще до окончания 15-суточного административного ареста лидера Партии прогресса Алексея Навального. В ответ на что другой лидер этой партии Леонид Волков практически вынужден был заявить: «Пока мы точно участвовать не будем». Еще один соратник Навального Константин Янкаускас прямо усмотрел в идее марша «перетягивание каната». В том же ключе отозвался на инициативу и московский муниципальный депутат Максим Кац: «Как это понимать вообще, что за Марш гнева и достоинства?»

И эта реакция вполне понятна, если учесть, что в и без того узком сегменте радикальной оппозиции крайне жестко действует хорошо известная логика: кто первый встал, того и тапки. А соответственно и ставки в борьбе за оппозиционное лидерство исключительно высоки. Объявленная дата следующего марша – еще одно свидетельство того, что в оппозиционном лагере разворачивается серьезная борьба за передел, так сказать, «немцовского наследства». 19 апреля, по словам одного из организаторов марша, объясняется тем, что мероприятие имеет смысл проводить в выходные, после Пасхи и когда истекут 40 дней со дня смерти Бориса Немцова. И те, кто первыми озвучили идею нового марша по итогам 40 дней, должны будут (по их собственному мнению) выглядеть в глазах оппозиционной среды его легитимными преемниками.

Странным образом в рядах радикальных антисоветчиков мы наблюдаем ту же логику традиционно советской легитимации партийного преемничества: тот, кто во главе похоронной комиссии ЦК КПСС отправлял в «последний путь» прежнего генсека, сам становился генсеком. В этом смысле не так важно, был ли покойный действительным лидером всей непримиримой оппозиции или этот его образ формируется лишь сейчас как вполне предсказуемый ответ на потребность самой оппозиционной среды в post mortem героизации «очередной жертвы» режима. Существенно лишь то, что – как ни цинично это звучит – покойный Борис Немцов значительно более ценен для оппозиционной политики, нежели Немцов живой. Беспокойный и непредсказуемый, с повадками Дон Жуана и душой Дон Кихота, странным образом превращавший свою персональную борьбу с «властью» в нескончаемую и безопасную для этой же власти буффонаду. Но теперь, превращаемый в икону, Немцов становится дополнительным драйвером всей оппозиционной динамики, позволяя одновременно и привлекать в ряды протеста новых симпатизантов и решать наиболее амбициозным из оппозиционных лидеров вполне насущную задачу самоутверждения. И опять-таки мы можем найти здесь аналогию с тем, что происходило в раннюю советскую эпоху, когда смерть Ленина спровоцировала беспощадную борьбу за его лидерское «наследство» между Троцким, Зиновьевым, Каменевым и Сталиным. Разумеется, ни один из нынешних оппозиционных персонажей прямого сравнения с создателями такого колосса, как СССР, не выдерживает. Но логика разгорающейся борьбы между «прогрессорами» Навального и «парнасцами» Касьянова–Рыжкова, в принципе, та же. Победитель заберет все. И победителя не судят. Однако в суете и суматохе начавшейся внутриоппозиционной разборки ее участники начинают допускать смысловые ошибки, которые пока могут восприниматься как несущественные мелочи, но в дальнейшем обернутся серьезными стратегическими проколами.

Возьмем, например, название заявленного марша в связи с той версией убийства Немцова, которая превратилась в своего рода оппозиционный мейнстрим. От всех оппозиционеров мы слышим одно и то же: Немцова убила «атмосфера ненависти», сознательно нагнетаемая российской властью. В ответ на что оппоненты оппозиции стали приводить образцы hate speech, бытующие в либеральной среде. И теперь, после того как люди, жалующиеся на «атмосферу ненависти», сами заявляют в качестве своего ключевого хештега такую эмоцию, как «гнев», возникают разного рода неприятные вопросы. Сначала к той версии убийства, которая превращает Немцова в «жертву режима». А потом и к самим организаторам марша со стороны того в целом неагрессивного большинства траурного шествия 1 марта, которое вышло с эмоцией скорби, а не ненависти. И тем самым продемонстрировало свой отказ от участия в политической спекуляции на крови.

А этот вопрос должен быть особенно неприятен нашим оппозиционерам по вполне понятной причине. Дело в том, что экстремальный радикализм для большей части нашей оппозиции носит вполне прагматический и конъюнктурный характер. Не в том смысле, что таким образом она зарабатывает благоприятный имидж в западном истеблишменте и халявный пиар в западных СМИ. Тут скорее игра в ноль или даже в минус, поскольку в обстановке западных антироссийских санкций очень легко заполучить репутацию «пятой колонны», с которой есть только один путь – на Запад. С учетом того, что до выборов в Государственную думу осталось всего полтора года, забота о максимальной консолидации протестно-оппозиционного либерального электората становится для многих оппозиционных персонажей абсолютно приоритетной. А потому всякие смысловые проколы, заставляющие потенциального избирателя вспоминать события 6 мая 2012 года на Болотной, не должны ими допускаться ни в коем случае. Точно так же, как и любые аллюзии, намекающие на связь нашей оппозиции с киевским майданом.

А между тем включение в название будущего марша, помимо провоцирующего «гнева», еще и двусмысленного «достоинства» работает ровно наоборот. Даже при всех промайданных симпатиях нашей либеральной интеллигенции сама игра в аналогии с украинской революцiей гiдностi именно в перспективе федеральной избирательной кампании оказывается для оппозиционных лидеров неоправданно рискованной. Абсолютно спокойный и мирный характер шествия 1 марта говорит о том, что заведомое большинство – это отнюдь не революционеры. По той простой причине, что наглядный пример той же украинской (как в прошлом – якобинской и большевистской) революции в который раз показывает: за свержением законной власти следует революционный террор, а потом – гражданская война. По сравнению с которой «атмосфера ненависти», якобы нагнетаемая российской властью, является просто верхом политкорректности. Этот нереволюционный настрой должны бы учитывать оппозиционные лидеры. Если же они, как те генералы, которые всегда готовятся к прошлым сражениям, мечтают о повторении сценария декабря 2011-го, то им можно только посочувствовать. Потому что в данном случае мечтать не только не полезно, но и прямо вредно. Для страны в том числе. О которой должна помнить даже самая крайняя оппозиция. Даже придумывая очередной марш.