Игры новых людей

Когда-то богатство было вполне материально: слитки, драгоценности. Со временем оно все больше становится абстракцией, условностью, символическим капиталом. Фото Reuters

Переступив невидимую черту, назад не вернуться: мир обновится, а прошлые события покажутся сном. «Non Plus Ultra» («дальше некуда», «крайний, высший предел») – легендарное предостережение Геркулесовых столбов, некогда бывших границею Ойкумены, высечено на памятнике Колумбу, но таким образом, что лапа льва прикрывает первое слово. Карл V сделал эту дерзкую версию девизом необъятной империи («над которой не заходило солнце»), не ведая, что прежний мир подходил к концу, что часы истории готовились к исчислению нового времени, а символу преодоленных пределов предстояло стать клеймом на универсальном талисмане грядущих поколений.

Новый порядок

Мир XXI века – реактор, пожирающий прошлое, демонстрируя нестандартные режимы. Венчурность нелинейной грамматики распространяет в социокосмосе тексты казино-практики, а ментальность умелых менеджеров и конкистадоров напоминает стиль опытных шахматистов, соединенный с психологией игроков в покер.

Планетарный контекст повышает значение символических объектов, жестов, процедур. Принцип домино перерастает в эффект бабочки, когда события в одном месте приводят к лавинообразным следствиям в другом: наиболее очевидно – в сфере общественной психологии или финансовых операций, хорошо управляемых, но весьма уязвимых для триггер-влияний. Транзит эпохи осложняется многообразием путей от городской цивилизации к подвижной, неономадической культуре: люди слишком долго жили в обустроенных землянках на берегу Великого океана, который предстоит пересечь, и это непростая ступень эволюции.

Привычная форма институциональной организации – учреждение, то есть бюрократически-номенклатурный динозавр. Работа движется по штатным векторам на основе регламента, подчас не вполне ясного. Уровень разделения рисков минимален. По сути, никто – за исключением руководителя, да и то не всегда, – ничем серьезным не рискует. Право на инициативу связано с формальной иерархией, ролевой прописью, шаблонными ритуалами.

Сетевая организация базируется не на штатной структуре, а на проектно-деятельностном калейдоскопе, антропомолекулярной комбинаторике, неформальном лидерстве, системном аутсорсинге. Объединена она концептуальным аттрактором и персональной ответственностью за реализацию не ролевой функции (должности), но результативной акции либо конкретного проекта. Высокая степень вертикальной мобильности (в обоих направлениях), существенное разделение рисков соединяются с импульсивной динамикой гибкой организованности, оперативно реагирующей на приливы и отливы конъюнктуры.

Идеальная модель такого организма – в синергии соборной миссии с личными устремлениями компетентных и дерзновенных личностей. Это прообраз мира распределенных трансэкономических структур: корпораций в полузабытом значении термина, в своем пределе представляющих собой не организации, но сумму протоколов, проектов и реализующих их людей.

Новая культура, подобно вирусам, может соприсутствовать во плоти прежних социальных организмов, инфицируя их, продуцируя конфликт между административной иерархией и сетевой культурой, между управленцем и творцом-креатором.

* * *

Новый порядок на планете складывается из фактического статуса, а не исторического казуса. А это требует иного уровня ориентации и повышает планку интеллектуальной логистики.

Фабрики мысли, породившие отрасль интеллектуальных корпораций, – властный дискурс критического класса, механизм трансляции его идей и обновления среды. Аналитические предприятия сливаются с инфраструктурой влиятельных советов и закрытых клубов, чья предметная область – актуальная повестка, смысловой императив, сдвиги в мироустройстве, геоэкономическое межевание, проектирование мировых регулирующих органов.

Идеальная модель исследовательской корпорации состоит из четырех базовых элементов:

– суммы интеллектов – источника уникальной компетенции организации, ее «золотого ключика», то есть сотрудников, сведенных в персонализированные исследовательские молекулы, – ноогены;

– стратегического сценирования, определяющего миссию и цель деятельности в рамках профессионального поля, – научный совет;

– управления стратегией – ответственности за формулу динамичной оргструктуры, оптимальную расстановку сил, интеграцию усилий, использование средств, этапы реализации планов, их результативность, – директорат;

– комплексной логистики – управления внешними/внутренними ресурсами обеспечения рабочего процесса, повышения жизнеспособности и авторитета организации, – фонды, HR, PR, материальные условия, партнеры, социальный и символический капитал и т.п.

На рецепты практики влияет как изменение ситуации, так и усложнение когнитивного инструментария. Логика постсовременности не вполне совпадает с ментальностью современного человека, но это не влечет за собой отказ от рациональности, скорее от прежнего ее понимания: так, к примеру, открывшиеся закономерности микромира смутили и продолжают смущать сознание, в то время как сама теория квантовой механики вполне рациональна.

Смысловой кризис ведет к модификации мышления и формулированию начал новой рациональности. Следствие же психологического и аксиологического кризиса – изменение модуса социального поведения.

Контроль и управление

Контроль и управление в подвижном мире – езда на тигре, причем, несмотря на опытных дрессировщиков, общество не застраховано от спонтанных сюрпризов.

Понимание кодов действия эволюционировало в прошлом веке от прикладных комбинаций по формуле «средства – цель» к исследованию самого пространства операций. Это привело к новому знанию: разработке методологии, осознанию системного принципа, познанию сложных структур, вплотную приблизив к метафизическому барьеру практики и синергийному ее прочтению.

Зыбкие границы теории хаососложности охватывали вначале лишь естественные науки. Но примерно с 80-х годов, если не раньше, обретенные знания все чаще стали примерять к антропологическому космосу: военной деятельности, бизнесу, политике, социальным процессам. Дисциплинарные рамки толкуются при этом расширительно, а ряд категорий и лексем употребляется метафорически и методологически, скорее ориентируя, нежели определяя.

Местом профессионального изучения феномена сложности – физической, биологической, социальной, технической, семантической, математической – стал американский Институт теоретических исследований Санта-Фе, созданный в 1984 году специально для исследования данной проблематики. Предмет исследований – сложные структуры и ситуации, их внутреннее единство и особенности развития. Круг изучаемых проблем: теория хаоса, математические, генетические, языковые алгоритмы, закономерности работы сетей, междисциплинарные взаимодействия, системная биология, экофизика, моделирование поведения популяций, создание искусственной жизни и т.д.

* * *

Хотя методология самоорганизующейся критичности – это скорее исследовательская позиция, отдельные прописи технологизированы.

В преобразовании постулатов в технологии заинтересованы те, кто проводит сложные операции, планировует акции с долгосрочным, отложенным эффектом, высоким уровнем риска или с комбинаторикой противоречивых факторов. И отчасти те, кто объединен модным термином «кризис-менеджмент», имеющие дело с турбулентными политэкономическими процессами, разработчики и руководители комплексных военных, антитеррористических, культурологических операций.

Высокие социогуманитарные технологии нацелены на распоряжение объектами и событиями в мерцающей реальности, плохо контролируемой конвенциональными методами. Речь идет о техниках матричного, рефлексивного, точечного, косвенного управления, других способах нетривиальных воздействий в условиях интенсивной новизны.

Высокоадаптивная система обладает энергийным потенциалом динамического хаоса. В критических ситуациях небольшие по факту события могут приводить к радикальным изменениям либо разрушениям. Простой пример – аморфная куча песка, которая рассыпается после принятия очередной, но фатальный песчинки. При иных обстоятельствах – однако уже при наличии в качестве объекта сложной системы – внешнее влияние способно стимулировать быструю реструктуризацию и установление нового, более сложного порядка.

Самоорганизующиеся комплексы естественным образом эволюционируют до критической, «роковой» стадии, на которой определяется их судьба, когда незначительное воздействие способно вызвать цепную реакцию, затрагивающую многие элементы и саму будущность системы. Реконфигурация, как и обвал, происходит стремительно. Технологии, нацеленные на управление социальной мобильностью, претендуют на сознательное достижение подобных эффектов, их форсирование, использование критических состояний, а в перспективе – продуцирование из возникающих турбулентностей желаемых форм организации.

* * *

С приближением к моменту истины – фазовому переходу – перед системой, словно витязем на распутье, возникают четыре возможности: откат от бифуркации с удержанием прежнего состояния, инволюция (архаизация), деструкция, обретение более сложного порядка.

На пути к трем горизонтам система переживает хаотизацию, во время которой она максимально уязвима: полноценная трансформация – рождение нового порядка – невозможна без нарастания нестабильности. Проблема в малой предсказуемости событий и высоком уровне риска, но «кто хочет стать тем, кем он стремится стать, должен перестать быть тем, кто он есть» (Мейстер Экхарт).

Люди – переменные, способные к не слишком предсказуемой, спонтанной активности и вместе с тем к продуманному долгосрочному замыслу. Критическое состояние общества, близкое к хаосу, – предвкушение переворота. Акции в подобной среде носят венчурный, если не прямо авантюрный характер. Искусство организации ситуаций и управления стохастическими массивами заключается в способности реализовать следующие действия:

– подвести систему к неравновесному состоянию;

– в нужное время и в соответствующем месте вбросить фактор, приводящий старый порядок к обвалу (хаотизация организации);

– создать аттрактор, структурирующий систему в желательном для оператора направлении.

Вот алгоритм шаблонного действия, связанный с методикой косвенного управления социосистемой: в динамичной среде позиционируется «подсадная утка» – аттрактор, стягивающий элементы, которые хотелось бы выявить, наблюдать и по мере возможности направлять. Для этого аттрактор должен инициировать/симулировать соответствующую активность, действуя эффектно, если не эффективно, поскольку для сохранения позиции он должен являться авторитетом. Причем эффектность и/или эффективность измеряется по параметрам, присущим данному сообществу. Но что именно происходит при подобной попытке установления контроля над подвижной констелляцией? Наверное, для внешнего наблюдателя все может показаться гротескной реминисценцией на тему азефовщины. И порой с соответствующими следствиями…

Эпоха перемен

Комплексные модели уже не одно десятилетие используются в пространстве финансово-экономических операций, военной сфере, некоторых иных областях. Принципиальных различий тут нет: инвариант сюжета – особый гиперреализм, присущий отдельным отраслям практики. Военные, стремясь быстро адаптироваться к угрозам и быть мгновенно готовыми эффективно действовать в новых ситуациях, тестируют рецепты, прописанные гражданским. Высокие геоэкономические и финансовые технологии инкорпорируют идеи управления кризисами, а также новые методы использования силы. Ну а «люди Санта-Фе» исследуют проблематику сложности и разрабатывают теоретическую часть критических технологий.

Кардинальные изменения происходят в финансово-экономической сфере, наполненной миражами трансфинитной практики. Корпорации новой элиты, действуя в условиях конкордата и конкуренции с элитой уходящей, обустраивают каркас штабной экономики, задающей правила игры на планете. В фокусе активности оказывается высокотехнологичное Версаче: производство ключевых решений, финансовых прописей, а также геоэкономических технологий, обеспечивающих устойчивый контроль и доход.

Финансовые технологии в свое время повлияли на формулу денег, создав новые деньги, существенно отличные от прежних. Старые были особыми вещами – слитками, монетами, затем векселями, облигациями, сертификатами, банкнотами, обеспеченными ликвидностью банка либо материальными активами государства. Но, к примеру, современная американская банкнота (наследник ценной бумаги, однако с обратным процентом, то есть доходностью, перенаправляемой инфляцией с кредитора на эмитента-должника) – чем обеспечена она? Ни сокровищами форта Нокса, ни собственностью США, да и вообще это не продукт американского казначейства. Обеспечена же она ощутимым авторитетом и властью, востребованностью в сфере текущих и отложенных операций, глобальной циркуляцией, универсальной ликвидностью, то есть символическим и социальным капиталом, другими нематериальными активами, совокупной мощью США...

Федеральная резервная система США при всех обременениях, возложенных на нее государством, – пожалуй, первое мощное постиндустриальное и фактически трансграничное предприятие XX века.

Или, к примеру, технология перманентного глобального долга. Ее суть можно уловить, рассматривая эмиссию долговых обязательств как форму колонизации будущего – то есть поступательную капитализацию времени. Глобальный долг, в свою очередь, превращается в систему контроля над траекториями мирового дохода/ресурсных потоков и национальных систем потребления, а также инфраструктуру квазирентных геоэкономических платежей.

Либо управление рисками. Горизонт данной технологии не только в страховании национальных, региональных, глобальных рисков или перспективе создания соответствующих мировых институтов, но также в искусстве управления кризисными ситуациями (то есть капитализации альтернатив бытия). То же можно сказать о контурах глобальной налоговой системы, прообраз которой промелькнул еще в схеме Киотского протокола.

Особая тема – деструктивная параэкономика, включая трофейную, в рамках которой доход образуется путем деконструкции, подчас высокоиндустриальной и высокотехнологичной, результатов человеческой деятельности.

Но высотная граница сюжета – обустройство виртуальных/математических территорий трансфинитной хрематистической  практики как источника обновления и метаморфоз финансовой системы. Принципиальное значение тут имеет появление нелимитированного физическими пределами распределенного множества платежеспособных виртуальных потребителей/производителей – подобно Шредеру, уничтожающих прежние обязательства и ограничения.

* * *

«Война уничтожает самое прекрасное создание Бога – она уничтожает человека… Даже сегодня, после двух мировых войн, можно говорить о третьей войне, которая явлена нам в локальных конфликтах, массовых убийствах, уничтожении людей и других преступлениях агрессоров и террористов» (Папа Франциск).

Появились организации, изучающие комплексные процессы и сопряженные проблемы военных операций: Группа по изучению действий в условиях неопределенности, Центр по исследованию сложных операций при Пентагоне и Университете национальной обороны США. Уже лет 20 как постулаты нелинейной динамики взяты на вооружение Корпусом морских пехотинцев... Методы рефлексивного управления, иные инновационные способы применения средств господства были с успехом использованы при планировании и проведении военных акций на Ближнем Востоке.

Кстати, если бы в свое время Сталин имел представление о подобном инструментарии, последствия венчурного мышления стратегических оппонентов СССР не застали бы страну врасплох. Последнее замечание связано с переоценкой роли «объективных» факторов, ограничивающей понимание природы венчурных операций и соответствующей ментальности. Это обстоятельство позволило Гитлеру не только достичь тактической внезапности, но и выиграть стратегически значимый отрезок времени из-за внушенной Сталину оценки старта восточной кампании как результата «заговора генералов» в Германии. А в ходе операции «Щит пустыни» был спровоцирован отвод Саддамом Хусейном элитной Республиканской гвардии из Кувейта из-за навязанного предположения о продвижении американского контингента к Багдаду.

Операции в тех или иных горячих точках, в определенном смысле независимо от ввода/вывода военных контингентов, не имеют временной границы. Скорее они вписываются в стратегический дизайн, представляя звенья, опорные площадки гибкой системы управления, преследующей следующие цели:

– поддержание высокой боеготовности войск, находящихся в условиях практически перманентной мобильности или боевых действий низкой интенсивности;

– непосредственный контроль над ключевыми/критическими зонами, оперативный контроль над окружающей средой, сохранение быстрого доступа в горячие точки;

– выстраивание синкретичных коалиций, отлаживание коммуникации и комплексного взаимодействия различных сил и агентств в агрессивной среде;

– апробация инновационных методов проведения боевых, разведывательных и логистических операций, включая нетрадиционные; испытание техники и вооружений;

– использование частных военных корпораций, создание конъюнктурных оперативно-тактических союзов и гибридных коалиций.

Стратегия сдерживания при этом заменяется доктриной упреждающих ударов, причем уровень активного применения «тяжелых» боевых средств снижается, смещаясь к модификациям «умной пыли». В пределе важна не «полная и окончательная» победа в том или ином конфликте, а нечто иное: перехват и удержание стратегической инициативы, создание эффективного управления в подвижной, децентрализованной среде.

«В XXI веке наметилась тенденция к стиранию границ между миром и войной. Войны уже не объявляются официально и больше не следуют установленным правилам» (Валерий Герасимов, начальник Генштаба России). Горячая тема – гибридные, сетецентрические, нелинейные, ползучие войны, мятеж-войны, прокси-войны, дисперсные паравойны с участием обезличенных войск, криптоармий, частных армий, комбатантов, инсургентов, эскадронов смерти, разведывательных/интеллектуальных корпораций. «Вместо отдельных врагов, использующих разные методы войны – традиционные, нерегулярные или террористические, – мы можем столкнуться с противником, который будет применять все формы и тактики войны одновременно» (Фрэнк Хоффман).

Другая актуальная паравоенная тема – экспансия террористического интернационала, культуры смерти и системного терроризма, активно использующего преимущества распределенной организации и сетевого управления (Undernet), что значительно повышает адаптивность и эволюционные возможности.

«В условиях начавшейся войны всех против всех следует ожидать возникновения многослойной всепланетарной системы, состоящей из национальных и религиозных, классовых и возрастных структур уничтожения людей. В наше время неприменима прежняя классификация войн: мировая, региональная, локальная и вооруженный конфликт. Война теперь другая; для уничтожения противника широко используются непрямые действия, информационное противоборство, участие наряду с регулярными также нерегулярных вооруженных формирований» (Евгений Месснер). Черты феномена напоминают течение инфекционных заболеваний, поведение перманентно атакуемых популяций или компьютерных токсинов. Соответственно эффективная («гиперэкологическая») стратегия купирования строится не только на успехе собственно военных операций, но и главным образом на модификации среды.

Актуальность преадаптации к динамичной реальности и ее негативным аспектам подтверждается возникающими ситуациями. Сумма тестовых площадок новой реальности может стать полигоном универсального конфликта – столкновения венчурных инициатив и охранительных намерений. Появляется призрак диффузной среды, в которой конфессии замещаются культами, сектами, орденами, политика пронизывается операциями политтехнологов, спецслужб и террористов, экономика конкурирует с хрематистикой, а культура вытесняется индустрией развлечений, электронных и химических грез…

Мир-XXI рождает новые, уходящие в неизвестность сценарии, упрощение которых чревато неожиданными контрапунктами сюжета.