Если посмотреть на процесс…

От идиллических овечек пасомых всего один миг до стада лишенных разума. Фото PhotoXPress.ru

Отсутствие понимания процесса и закона развития – во все времена самое серьезное препятствие для мышления. Сколько нужно было ждать появления Ньютона, чтобы открыть закон всемирного тяготения? Сколько надо было Ньютону наблюдать падение яблока, чтобы открыть закон?

Начиная сегодня любую дискуссию, мы должны быть готовы к тому, что наша точка зрения будет трижды (по самому малому счету) опровергнута и трижды сброшена в помойную яму философами, знатоками и рядовыми дилетантами. Положим, приглянулся вам текст Михаила Ямпольского «В стране победившего ресентимента». Хорошо бы посмотреть и парочку комментариев к нему в наших социальных сетях; впрочем, смысл их как всегда, прост: 1) «а вы знаете, что за сволочь этот автор?»; 2) «переложите все это на Украину, на Порошенко, а то и на весь Запад, и все будет одно и то же»; 3) «гады, не любят Россию»... Жалкое занятие – открыто размышлять в наши времена. Впрочем, разве когда-нибудь мысль изреченная не казалась ложью?..

Средние века на новый лад

Как все устали от беспросветности мировой мысли по поводу нашего состояния!.. Устали от бесконечной пытки прошлым – непреодоленным прошлым, хотя месть этого непреодоленного прошлого так справедлива и неизбежна! Как хочется увидеть процесс распада и упадка Мировой Души в его действительном развитии и взаимосвязях! Концепций момента существуют тысячи, если не мильон. То есть имеем наконец идеальный, полный плюрализм мнений, можно только торжествовать. Теория циклических повторений исторических процессов, теория «исторических котлов» Бёмеля, замены якобы отслужившей свое гегелевской триады тезис–антитезис–синтез четырехстепенной формулой развития реформа–контрреформа–изоляция–переворот, сентенцией «Россия – не Европа» и еще десятками и сотнями других. Но этим запредельным масштабом лишь констатируется полное непонимание состояния современного мира. Со времени доклада Римского клуба прошло полстолетия, позднейшие доклады на фоне него оказались трескотней, к которой и прислушиваться перестали: сопоставимых с римским анализом исчерпанности материальных и интеллектуальных ресурсов сегодня нет. Мы не знаем, в каком мире мы живем, что им, в сущности, управляет, мы не понимаем его. Рухнули все основы, все, за что человечество держалось на протяжении двух-трех последних столетий. Ясно, что Просвещение давно приказало долго жить (об этом Макс Фриш говорил еще в 60-е годы), Новое время тоже бесславно кануло. Религии снова пришли к порогу крестовых походов друг против друга. Теперь из-за кризиса вселенских основ наступил новый век мракобесия (обскурантизма) и хаоса.

Что это – Второзаконие Средних веков? Вызывание духов Всемирного потопа на себя? Тощая пленка гуманистического гумуса в человечестве, которая еще как-то держала его на плаву, теперь надорвалась, изнутри полился страшный гной, не под силу описаниям самых ярких катастрофистов мировой живописи: Микеланджело, Босха, Гойи, Дали... Не зацикливаюсь сознательно на нашей русской топи, которая есть лишь часть – правда, весьма специфическая, если вспомнить диагноз Чаадаева, – общей космическо-антропологической воронки, общей ситуации, но самой страшной, болезненной и удручающей своей неисправимостью, повторяющейся сменой отрицательных архаических циклов. Это наше русское проклятие – как тот магический круг дьявола, из которого невозможно выйти без посторонней силы.

Казалось бы, в такое время апокалипсических предчувствий следовало бы ожидать всплеск философской мысли наподобие Серебряного века. Если и бьет в укромных местах фонтанчиком эта мысль, то она намертво покрывается толстым слоем массового обскурантизма, почти не влияя на общественную жизнь. Утрата способности к интерпретации как исторического процесса, так и целостного текста в искусстве, новейшие формы и приемы манипуляции сознанием – тотальный феномен настоящего времени, в том числе и искусства настоящего времени. Здесь самое широкое поле для занятий теоретиков, культурологов, искусствоведов, – где этот анализ, где тексты, кроме редких обзоров Ирины Петровской или недавнего текста Ольги Егошиной о троллинге в театре? Пока всего этого не видно.

Технология дезинформации

С точки зрения социопсихологии информационной войны налицо известный со времен прародителя современной пропаганды Геббельса прием – безграничная ложь безо всяких масок, ложь, нанизанная на ложь: верь как хочешь и можешь тому, что слышишь/видишь, сомнение же исключить. Чтобы оценить уровень «просвещенного» медиамаразма и изменения в механизмах пропаганды, достаточно взять всего лишь одну программу на Первом канале, где речь шла о матерях, потерявших детей в России, и одна из них, русская православной веры Кураж в черном платке, поведала, что, отправляя сына на украинско-русский фронт, благословила его на смерть. Какими способами в современных медиа исключается из мозжечка этот момент сомнения? Для зрителя этот трюк подмены должен остаться загадкой и достигается путем двойного вчувствования в живой (настолько достоверный, что, кажется, он сыгран профессиональным актером) объект и в дешевый комментарий, данный живым сочувствующим комментарием. Вместо аргументированного поиска истины мощный впрыск чувствительной эмоции. То есть чем дальше, тем больше все по Станиславскому!

Однако внимательный глаз не может не заметить, что технологи дезинформации сегодня с таким же блеском пользуются и приемом монтажа. Использование сверхновых медиа создает многократный, чрезвычайно пересеченный эффект притупления, дезориентации и оболванивания. Есть пример пострашнее приведенного выше: два сюжета-гермафродита украинского «самиздатского ТВ» (а может быть, пророссийского донецкого?) о письме украинского солдата донецкому сепаратисту, написанном в доме последнего, – адресат вынужден там заночевать в ходе спецоперации, – и ответном письме донецкого сепаратиста тому солдату, проникшему в родной дом в момент сна захватчика. Называется сей сюжет «Письмо бойца Национальной гвардии Украины жителю Славянска, покинувшему свой дом во время ОТО 9 сентября 2014 года» и поражает своим беспримерным совершенством, ложью в квадрате: всякому обладающему малейшим критическим сознанием на двадцать пятой секунде становится ясно, что перед ним скорее всего фейк, что речь идет о заведомой лжи, причем обоюдной лжи. Выделенное нами скорее всего немаловажно: на 25-й секунде просыпается не каждый, большинство на этой 25-й секунде спотыкается и начинает верить. Вопрос: что в технологии примитивного монтажа отвечает за отключение сомнения и переключает на дальнейшее полное вчувствование? Технология дезинформации со времен Геббельса и Жданова, конечно, невероятно выросла. Наверное, кто-то уже кое-что написал на сей счет после того, как нас трахнули по мозгам упомянутые сюжеты из Пандорова ящика наших дней, сейчас хорошо бы все это проанализировать – как Вальтер Беньямин попытался разобраться в том, как меняется бытование произведения искусства в эпоху его репродуцируемости.

Держать мозги пленной нации в подвешенном состоянии удобно потому, что их можно в любой момент повернуть в любом направлении (абсолютная обратимость фейка – великое достижение наших дней). В произведении идеологического фейка истина (предстоящий поиск истины) легко и незаметно для реципиента подменяется ее видимостью, фикцией. В том сюжете из Славянска перед нами реальная вражда и противостояние и ложная модель вражды и противостояния. Главное для творца идеологического перформанса – затруднить понятие о предмете фабрикации лжи и пути этой фабрикации. Два человека изливают свою правду. Ах, как по-украински сентиментально, длинно, правдиво (пишущий эти строки сам по происхождению украинец)! Один пишет другому, стоя чуть ли не над колыбелью чужого ребенка. Оба протагониста не ведают толком, за что они борются, – они лишь изредка цитируют чужие мысли. На просвет остраненного сознания они марионетки, ведомые компилятором/режиссером перформанса. Оба невинны – и оба виновные жертвы. Оба живут в тумане лжи и дышат ложью, не ведая истинных причин, ввергших людей в противостояние. Развязать этот узел двоим невозможно: один из них заведомо, по установке компилятора, враг, другой – праведник. Но по закону хитрого фейка электронную трубку можно повернуть и в другую строну… Узел сей развяжут иные обстоятельства, а не  эти: почвы для внутреннего движения нет, и она не декларируется самим приемом изображения – запутыванием мозгов, а не распутыванием лжи. Этот прием целиком противоположен документальному искусству, которое на нынешнем поле боя не применяется с обеих сторон. Почвы для движения протагонистов идеологического конфликта нет и не должно быть – на их шахматном поле играют другие, которых реципиенту знать не велено.

Современный теоретик театра Эрика Фишер-Лихте на основе театрального перформанса построила «теорию перформативности»; самое время на основе идеологического перформанса построить соответствующую новую теорию искусства манипуляции. Война стала предметом идеологического перформанса, призванного скрывать суть происходящего. Призрак манипуляции – призрак фейкарта – бродит по Европе, и все острее чувствуется бессилие привычного языка искусства нашего времени. На фоне общеевропейского засилья фейка между тем оздоровляюще прозвучал скетч телевизионного шоу «Дурдом» («Die Anstalt») на немецком телевидении 2DF 11 марта этого года, высмеивающий шизофрению идеологической пропаганды, примитивизм информационно-пропагандистских репортажей и вскрывающий их нехитрую технологию «переворачивания смыслов». Немецкие сатирики вполне в духе кабаре 20–30-х и документального ревю Пискатора продемонстрировали, сколь виртуозным и острым приемом является фехтование критической дистанцией и сатирическим отчуждением, когда требуется подняться над очевидной ложью и со смехом и презрением покинуть ее владения.

Тектонический сдвиг

Вернемся к главной, философской теме – кризису мирового самосознания, параличу европейской культуры и утрате массмедиа способности к интеллектуальному сопротивлению. Здесь можно еще раз посетовать на то, что аппарата для эффективного сопротивления явно недостаточно. Эту плачевную ситуацию невозможно сравнить ни с началом 30-х, на заре нацистской эры, ни с началом 70-х, когда западная молодежь вступила в схватку с призраками тоталитаризма. Но и задача для мыслителя, оказавшегося в «тупике тупиков», сложна. Процитируем одного из наших современных писателей: «Мир перешел из эры нетотальных, непланетарных опасностей в эру тотальных, планетарных опасностей. Это не осознано не только массовым сознанием, но и сознанием политических элит. Есть знание ситуации, но нет глубокого осознания. Отсюда спутанность добра и зла, барахтанье, в том числе и кровавое барахтанье, в болоте непонятого, неосознанного положения дел в мире. Культура не справляется с объяснением того, что произошло и продолжает происходить».

Присутствие тысячи взаимоисключающих интерпретаций, спутавшихся в клубок благодаря мировой паутине, – интерпретаций с самых различных полюсов, точек отсчета, якобы истинных и неистинных, вбросов и фейков, – лишает веры в саму возможность некой временной абсолютной истины, которая так необходима критическому сознанию. Контент современной мировой мысли – как гремучая смесь часа вавилонского столпотворения. Увы, пишущий эти строки не философ, а интуитивист и посему нуждается в большей степени, чем размышляющие мужи современности, которых у него в компьютерной папке более двух десятков, нуждается в дополнительной системе координат. Но она-то как раз и схлопнулась, как карточный домик... И мужей размышляющих приходится пожалеть. Если посмотреть на процесс с точки зрения сшибки цивилизаций как на результат тектонического сдвига земной коры, то видно, что они пришли в непримиримое противоречие, вздыбились, сдвинулись, как материки во время землетрясений, и не дадут возможности устояться материковой части (а с тем и возможности стройной новогегельянской – или хотя бы новогуссерлианской – феноменологии) еще довольно долго...

Когда вокруг рвутся снаряды и ракеты и в придумывании средств дезинформации человеческая мысль достигает апогея, думать невесело. Но недавно террористы додумались до отправки ослов в качестве идеального информационного прикрытия спланированного акта террора, и при разминировании их прозвучал убойной силы комментарий «Ни один осел не пострадал». Приходится уповать хотя бы на то, чтобы наши ослы остались целы и невредимы.