Илья Шаблинский
Единоличное решение самодержца в концов концов привело страну к катастрофе.
Фото начала XX века
100-летие вступления Российской империи в Первую мировую войну нынешняя Россия встречает в обстоятельствах, словно диктующих тему исторических параллелей. Разумеется, все подобные параллели условны. Речь в данном случае не идет о сопоставлении политических карт Европы – 100-летней давности и нынешней, о геополитических союзах и распрях. Речь должна, на наш взгляд, идти о состоянии российского государства, а также о смысле или смыслах войны как способа решения политических проблем.
100 лет назад политические решения в империи принимал один человек. Сановники, составлявшие его ближайшее окружение, в основном не склонны были возражать государю, стремясь скорее предугадывать и предчувствовать монаршую волю. Люди, мыслящие самостоятельно, из этого окружения так или иначе удалялись.
В частности, у Петра Дурново с его знаменитой запиской (об опасных последствиях участия государства в крупной войне) не было особых шансов быть услышанным и понятым. Подавляющее большинство тогдашней Государственной Думы, отобранной по правилам, удобным власти, составляли твердые сторонники самодержавия. И решение о вступлении в войну в августе 14-го было ими принято восторженно. (Признаем при этом, что и думскими либералами это решение было принято примерно так же.)
Самая главная параллель, по-моему, понятна. В современной России, именующей себя республикой, все решения по крупным политическим вопросам (по некрупным, в сущности, тоже) принимает один человек. В его ближайшем окружении, судя по всему, куда больше способности возражать ценится умение угадывать либо улавливать желания. У нас также имеются Государственная Дума и Совет Федерации, тоже состоящие (судя по голосованию) из твердых единомышленников, не стремящихся, как кажется, особенно контролировать того, кто принимает политические решения.
И у нас теперь налицо война. Необъявленная, но вполне реальная. Она закипает у наших юго-западных границ и понемногу меняет формат. Она идет почти два месяца, и ее смысл начинает понемногу плыть, размываться.
100 лет назад, вскоре после начала той самой войны – последней для империи, – многие ее российские участники еще помнили, что их целью была помощь братьям-сербам, атакованным австрийцами. Через какое-то время от мотивов бойни остались смутные соображения о завладении Стамбулом и Дарданеллами. То есть в сухом остатке были надежды на территориальные приобретения. К концу войны и эти образы потускнели. А потом было сами знаете что...
Но каков стратегический смысл для России сегодняшней войны на юго-востоке Украины? В каких целях направляются туда российская военная техника и добровольцы? Имеется официальная версия событий, из которой можно понять позицию российской власти по отдельным аспектам конфликта, по некоторым деталям.
Из этой версии, между прочим, можно сделать вывод о том, что россияне в Донецкой народной республике – это только ее главнокомандующий и премьер и что оружие ополченцами добыто на украинских же военных складах. Но более важно то, что в этой официальной позиции никак не проступает стратегия, стратегические цели. О таких целях можно лишь догадываться, поскольку они нигде и никем не изложены четко и ясно. Впрочем, из высказываний президентского советника по украинским делам, из заявлений повстанцев (и их московских идеологов) можно заключить, что речь идет об отделении от Украины двух (а лучше трех) ее областей. А также об образовании на их базе буферного государства Новороссия, поддерживающего тесные экономические и военно-политические связи с Россией. Не исключается и присоединение к России нового государственного образования – наращение нашей территории. Повстанцы уже неоднократно заявляли, что вариантов сохранения двух областей в составе Украины они не видят. Власти в Москве предлагают властям в Киеве обсудить эту позицию спокойно и мирно – наверное, потому что считают ее совершенно естественной.
Что может означать перспектива создания такого буферного государства для жителей двух нынешних украинских областей? Думаю, для начала только одно – страдания и кровопролитие, превращение их городов и сел в места все более ожесточенных боев.
Разве тот, кто планировал вооруженный захват власти на местах в регионе, рассчитывал на быструю и безболезненную сдачу позиций украинскими силовиками? Возможно, что и рассчитывал. Но сегодня на это надеяться точно не приходится. Продолжать вооруженное противостояние означает обрекать мирное население на жертвы и скитания.
Тут можно вспомнить и о майских референдумах в регионе. При всех процедурных нарушениях и условностях я готов верить тому, что значительная часть жителей симпатизировала идее народных республик. Только вот какой смысл они вкладывали в ее содержание, в слова о «поддержке Акта государственной самостоятельности»? Думаю, очень разный.
«В статусе Донецкой области после оглашения итогов референдума не изменится абсолютно ничего: мы не перестанем быть частью Украины, мы не станем частью России, а всего лишь заявим миру, что мы хотим изменений, – так заявлял в ходе голосования руководитель избиркома «республики». – Мы имеем возможность выбирать из множества вариантов в будущем: возможно, мы останемся частью государства Украина, унитарного или федеративного, возможно, мы станем частью России. Возможно, мы станем независимым государством или станем государством в конфедеративных отношениях».
Понятно, чем было обусловлено это высказывание: стремлением привлечь максимальное число избирателей с разными взглядами. И сегодня трудно однозначно интерпретировать их волю. Но совершенно точно можно сказать, что они не голосовали за войну с правительством в Киеве. Кто-нибудь объяснил им, что их ждет война? Нет сомнений в том, что очень многие жители были настроены на компромисс. Ведь сторонников Новороссии российские СМИ долгое время именовали сторонниками федерализации. Теперь перестали. Но в реальности с момента появления в Донбассе вооруженных групп их лидеры не вели уже речь ни о каком федерализме.
Что может означать создание Новороссии с точки зрения экономических и политических интересов российского государства? Для начала – наплыв беженцев в юго-западные области. Потом затяжные боевые действия. Далее – непрогнозируемые, трудноисчислимые расходы, явно не предусмотренные федеральным бюджетом. Нам сегодня неясна еще цена операции в Крыму. Она будет проясняться по ходу дела. И тут же рядом образуется гигантский очаг нового конфликта, который уже начал поглощать, втягивать в себя ресурсы государства.
При нынешней позиции российской власти конфликт может принять затяжную форму – военные действия могут длиться неопределенно долго. И известно, что сторонники данной войны предлагают свой вариант – закончить ее быстро, введя на территорию двух (или трех!) областей соседнего государства регулярные части российской армии – несколько дивизий. Как просто и быстро! Крайнюю опасность данного сценария, влекущего за собой ту же самую затяжную войну, только с более опасными внешнеполитическими и экономическими последствиями для России, понимают, похоже, и российские власти. Но что толку? Дело в том, что и нынешний сценарий с вялотекущим обменом ударами шаг за шагом все равно приближает нас к тому же результату.
Выражу точку зрения, которая, кажется, разделяется все большим числом наблюдателей, в том числе и во властных структурах (судя, скажем, по статье Валерия Зубова и Алексея Макаркина в «Ведомостях»). Боевые действия необходимо прекращать, восстанавливая хотя бы рабочие отношения с украинскими властями. В этом реально нуждаются миллионы людей. И от России тут потребуется не меньше усилий, чем от Украины.
Беда, однако, в том, что выйти из этого конфликта, возможно, сложнее, чем войти в него. Поддержав силовой захват административных зданий в Донецке, Луганске и других городах, а потом и другие действия повстанцев, власть РФ дала поддержку и подпитку политическим силам, для которых характерен агрессивный национализм – и этнического, и имперского толка (каковой ранее вроде бы был чужд российской правящей группе).
Его приверженцы не скрывают своих взглядов и программ – с ними нетрудно ознакомиться. Кроме привычных антисемитизма и антиамериканизма, а также не совсем привычных антиукраинских выпадов, они включают и радикальное неприятие государственных границ и государств, образованных после 1991 года. Не только Украины. Придерживающиеся этих взглядов люди в нужный момент не забывают упомянуть, что борются против фашизма! Этот политический абсурд уже не забавен. Напротив, он уже крайне опасен. Эти политические силы еще год-полгода назад не имели столь серьезного влияния. Но теперь приобрели. В какой-то момент они вполне могут выйти из-под контроля власти. И следует сказать, что после событий на юго-востоке Украины эти силы уже привыкли более всего полагаться на силу оружия. И им, вполне возможно, уже мало влияния в том регионе, где они смогли его применить.
Конечно, все исторические аналогии условны. Конфликт пока еще не вышел за рамки регионального. Но все же в этой ситуации актуальным становится еще один страшный урок той последней войны империи. Его суть: всегда существует опасность переноса конфликта с границ государства в его внутреннюю жизнь.
Для помощи и поддержки жителей юго-восточных областей Украины – по крайней мере тех, кто в такой поддержке нуждается, – существуют политические, экономические, дипломатические средства. Они могут быть использованы и фактически используются сейчас и приносят определенные результаты. Военные же средства в обстоятельствах, подобных нынешним, часто приносят результаты, противоположные планируемым.
