Яков Гилинский
Он не как все. А это наказуемо.
Сассетта. Сожжение еретика. 1430–1432. Национальная галерея Виктории, Мельбурн, Австралия
Я не сумасшедший. Только ум мой не такой, как у вас.
Диоген
Творчество и преступления
Девиация – отклонение от норм поведения. Еще Эмиль Дюркгейм отметил «двойственность» девиаций: есть преступление и было «преступление» Сократа, проложившего дорогу к морали будущего. Более основательно обратил внимание на «симметричность» девиаций Питирим Сорокин. В своей первой монографии петербургского периода «Преступление и кара, подвиг и награда» (1914) он отметил «курьез» научной мысли: «В то время как один разряд фактов социальной жизни (преступления-наказания) обратил на себя исключительное внимание научной мысли, другой разряд фактов, не менее важных и играющих не меньшую социальную роль, почти совершенно игнорируется тою же научною мыслью. Мы говорим о «подвигах и наградах». Преступления и наказания служат и служили до сих пор единственным объектом исследования представителей общественных наук и теоретиков уголовного права. Подвиги же и награды как совершенно равноправная категория, как громадный разряд социальных явлений огромному большинству юристов и социологов даже неизвестны». Но еще больший «курьез» состоит в том, что «курьез», отмеченный Питиримом Сорокиным в 1914 году, сохраняется до сих пор и в мировой, и особенно в российской науке.
Первоначальное неприятие великих творений с последующим (чаще всего слишком поздним для их создателей) признанием, восхищением и почитанием – общее место истории науки, техники, искусства. Новое всегда выступает отклонением от нормы, стандарта, шаблона поведения или мышления и потому воспринимается как аномалия. Вообще «каждый новый шаг вперед необходимо является оскорблением какой-нибудь святыни, бунтом против старого, но освященного привычкой порядка». И чем значительнее новое отличается от привычного, обыденного, усвоенного, тем аномальнее оно выглядит.
Неудивительны поэтому бесчисленные высказывания о связи гениальности и безумия, о патологии творчества, об изначальной (генетической) отягощенности творческой личности и т.п., достигшие наибольшего признания среди последователей фрейдизма. У гениев ищут и находят следы «вырождения», как Чезаре Ломброзо находил их у преступников…
Людей всегда интересовали загадки научного и художественного творчества. Но лишь в научном активе XX столетия нашлось место для формирования эврологии – комплексной, междисциплинарной науки о творчестве. Наряду с философскими, психологическими, психофизиологическими вопросами творческой деятельности значительный интерес представляет ее социологическая сторона.
Естественно, что предметом социологии служит творчество как социальный феномен, а не индивидуальный творческий акт (предмет психологии и истории). Однако именно социологии творчества повезло у нас менее всего. Может быть, это связано с тем, что ни в годы сталинизма, ни во времена застоя общество, следуя за вождями, не предъявляло спрос на социальное творчество. А недолгий период хрущевской «оттепели», всколыхнувший научную мысль, литературное, художественное творчество, был слишком краток для формирования социологии творчества как относительно самостоятельного направления. Горбачевская перестройка открыла невиданные перспективы для развития любой отрасли знания, но продолжалась, увы, недолго. В современной же России («стабильных нулевых») приветствуется единомыслие, угодное власти и доходящее до не виданного даже в советское время ханжества и мракобесия…
Философское осмысление творчества есть в работах Владимира Библера и Генриха Батищева. Но пока не сформировалась социология творчества как более общая теория.
Эвристически перспективны, думается, исследования социального творчества как формы (вида, проявления) девиантности. Однако такое утверждение нуждается в дополнительном обосновании.
Существование любой системы (в том числе общества) есть динамическое состояние, процессирующее тождество сохранения/изменения. Наиболее общим средством обеспечения динамического равновесия системы, сохранения через изменения выступают девиации.
При этом отклонения, по законам диалектики в соответствии с принципами симметрии и дополнительности, не могут не быть полярными – позитивными и негативными, ибо «отрицательное и положительное абсолютно соединены в субстанциональной необходимости» (Гегель). Механизмом общественного развития выступает прежде всего социальное творчество (позитивная сторона девиантного поведения), то есть такая деятельность, которая не ограничивается воспроизводством известного (вещей, идей, отношений), а порождает нечто новое, оригинальное, качественно новые материальные и духовные ценности. На противоположном полюсе девиантного поведения находится его «дурная» сторона – негативные девиации (преступность, пьянство, наркотизм, коррупция и т.п.) как неизбежное alter ego социального творчества.
И различные виды творчества, и различные виды нежелательных для общества проявлений суть формы социальной активности. При всей их общественной разнозначности имеется нечто общее, позволяющее уловить их единство: нестандартность, нешаблонность поступков, выход за рамки привычного. В отличие от творчества, отклонение от социальных норм может носить и негативный характер, проявляясь как преступление, пьянство, наркотизм, проституция (вообще продажность). То есть уклонение от норм может быть, с позиций социального целого, объективно полезным, прогрессивным, а может быть общественно опасным, задерживающим его развитие.
Сложная, диалектическая, поражающая обыденное сознание связь не только нормы и аномалии, но и полюсов отклоняющегося поведения издавна привлекала художников. Это и пушкинское «гений и злодейство – две вещи несовместные», и искания Достоевского, доходившие «до последнего предела» и переходившие «за черту», «бесовщина» и метания от «высших типов человека» к человеку гнусному «до последней степени», и мысль Пауля Хиндемита о том, что преступление и творчество – две стороны единого процесса, и, наконец, преследовавшая Томаса Манна мысль: творчество как преступление. В интереснейшей незавершенной статье «Проблемы творчества в произведениях Томаса Манна» Борис Грязнов писал: «Любое творчество – всегда преступление, конечно, не в юридическом смысле этого слова… Творчество (преступление) как созидание. Художник может стать сильнее отпущенного ему природой (Богом), но для этого он должен совершить преступление против природы (Бога), то есть творчество оказывается делом дьявольским… Итак, творчество есть боль, страдание…»
Даже в науке как социальном институте, функцией которого является создание нового, творчество может выступать как деятельность, отклоняющаяся не только от нормы нетворческого существования, но и от норм самого научного сообщества. Разумеется, то же самое относится и к художественному творчеству. Достаточно вспомнить восприятие новых художественных стилей, течений, направлений (импрессионизм, экспрессионизм, кубизм, сюрреализм, абстракционизм и проч.) не только читателями, зрителями, слушателями, но и собратьями по искусству.
Все это выдвигает много социологических и социально-психологических проблем, заслуживающих специальных исследований. Как соотносятся нравственные нормы общества и таких «нормативных субкультур», как научное сообщество или сообщество деятелей искусства? Как соотносятся нормы жизнедеятельности, образ жизни творческих сообществ и отдельных индивидов, входящих в них? Как влияет на творческую активность размер группы, степень ее сплоченности и не оборачивается ли здесь, как это часто бывает, добро – злом, когда, например (по Георгу Зиммелю), групповая деятельность ведет к снижению уровня интеллектуальных достижений?
Совершенствование адаптационных возможностей рода Homo sapiens и способа его существования идет в ходе своеобразного отбора. Поскольку носителем социального наследования выступает культура как способ существования общественного человека, постольку для социальных систем объектом отбора являются способы деятельности общественного человека. При этом отбор, как известно, выполняет две функции: движущую (обеспечение развития) и стабилизирующую (обеспечение сохранения). Движущая форма отбора обеспечивается деятельностью, нарушающей существующие нормы (для общества – социальными девиациями, девиантным поведением).
Социальное творчество и есть тот «ряд положительных отклонений», который обеспечивает развитие общественной системы. Реально социальное творчество осуществляется через деятельность людей, через индивидуальные творческие акты, к рассмотрению механизма которых мы и перейдем.
Позитивное девиантное поведение
Еретики – горючее прогресса,
Господь, благослови еретиков!
Нателла Болтянская
Побудительной силой человеческой деятельности выступают потребности, определяющие ее содержание и интенсивность. «Первичны» витальные, биологические потребности. В конечном счете на их удовлетворение направлены усилия людей. Однако человек может удовлетворять свои потребности лишь в обществе и посредством общества, в социально определенных формах, опосредующих, очеловечивающих и социализирующих самые что ни на есть естественные, чисто биологические потребности.
Здесь лишь заметим, что творчество выступает попыткой, способом разрешить противоречия между универсальностью, тотальностью человеческой жизнедеятельности и ее социальной формой, существующими нормами, стандартами, эталонами; между социально сформированными потребностями людей и социально обусловленными возможностями их удовлетворения. Девиантность есть прорыв социальной формы тотальной жизнедеятельностью. Так, «Фауст, находя человеческие границы слишком тесными, со всей необузданной силой пытался поднять их над действительностью» (Гегель).
На уровне индивидуального поведения источником социальной активности служат социальная неустроенность, конфликтность бытия, противоречия между потребностями индивида и возможностями их удовлетворения. Очевидно, социальной неустроенностью объясняется повышенная активность (как позитивная, так и негативная) маргинальных групп, аутсайдеров, «исключенных».
Объективный социологический феномен социальной неустроенности нередко интерпретируется как повышенная трагедийность существования творцов: «Страдание составляет привилегию высших натур... Великий человек имеет великие потребности и стремится удовлетворить их. Великие деяния проистекают только из глубокого страдания души» (Гегель). Творчество, рассматриваемое с позиции социальной обусловленности поведения, должно наряду с другими феноменами социальной активности изучаться как следствие вполне определенных условий существования, как одно из возможных проявлений поисковой активности, как метод разрешения противоречий общественной жизни и конфликтных ситуаций, как способ самоутверждения.
Так, для Альберта Эйнштейна, согласно его «Автобиографическим заметкам», теория относительности была «актом отчаянья»! Впрочем, творческая деятельность, являясь реакцией на жизненные неурядицы, конфликтность и трагичность бытия, очевидно, порождает (по принципу обратной связи) повышенную чувствительность, открытость, ранимость ее субъектов, что основательно исследовано психологией и психофизиологией творчества.
И в связи с этим еще один сюжет. Размышления о смысле жизни, его поиски – значимый фактор в детерминации человеческого поведения. (Гораздо более значимый, чем это обычно предполагается.) Жизнь каждого из нас – либо постоянный поиск смысла существования, или же примирение с его отсутствием («а жить-то надо!»), или уверенность в обретенном смысле (будь то служение Богу, или науке, или революции). Вообще же человек чаще всего не думает об этом смысле («все это философия, метафизика!»). Но, не думая о смысле жизни, отгоняя от себя саму мысль о нем («свихнуться можно!»), человек действует в условиях выбора так, как будто он учитывает в своих действиях этот самый тщательно отгоняемый Смысл. Иметь или быть, созидать или разрушать, любить или ненавидеть в значительной степени зависит от мировоззрения человека, его смысла жизни.
Осознание смертности – важнейший импульс человеческой активности, творчества. Страх смерти – источник философии, науки, искусства, религии. Томас Манн так объяснял творчество Льва Толстого: «Что же было всему основой? Плотский страх смерти».
Достойная «подготовка» к смерти – полнота жизни, самоосуществление в созидании, творчестве. Как заметил великий знаток трагизма и абсурдности бытия Франц Кафка, «тот, кто познал всю полноту жизни, тот не знает страха смерти. Страх перед смертью лишь результат неосуществившейся жизни». И не о том же ли хорошо известное утверждение Николая Островского, писателя, полярного Кафке: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».
Социология творчества как социология позитивных девиаций
Может возникнуть вполне закономерный вопрос: не есть ли изложенное выше лишь дань авторской концепции? Слишком уж непривычно для многих из нас видеть нечто общее в социальном (научном, техническом, художественном) творчестве и социальной патологии (преступности, наркотизме, пьянстве, коррупции и т.п.), рассматривать то и другое как следствие неких общих социальных причин. Социальная норма, определяя исторически сложившуюся в конкретном обществе меру допустимого поведения, может или соответствовать законам общественного развития, или отражать их недостаточно адекватно, а то и находиться с ними в противоречии, будучи продуктом искаженного отражения объективных закономерностей. И тогда социальная норма оказывается сама анормальной. Именно поэтому девиантное поведение может быть позитивным, ломающим устаревшие нормы и объективно способствующим прогрессу (социальное творчество), и негативным, объективно препятствующим развитию или существованию.
Именно поэтому нестандартность, нешаблонность, необычность мыслей и действий – необходимое условие развития общества. Поэтому же преследование инакомыслия и инакодействия – верный гарант стагнации, застоя. Свидетельство тому – отечественная история 30–80-х годов прошлого столетия, да и нынешних, нулевых…
Творчество как создание чего-то нового принципиально не планируемо. Можно предвидеть «точки роста», предсказывать направления будущих открытий, но нельзя предугадать (а следовательно, и планировать), кто, когда, где и как что-то создаст или откроет неизвестное. Весь опыт нашей истории свидетельствует о вреде жесткого планирования, заорганизованности, занормированности деятельности, приводящей к социальному склерозу и параличу. Хорошо, когда общество, государство поддерживают творческую деятельность, финансируя ее, обеспечивая технически. Но хотя бы они не мешали бесконечностью бюрократических требований, отупляющих, оглупляющих вынужденных исполнителей бюрократического зуда и бреда, чем славится, например, современное отечественное «управление» наукой, высшим, да и средним образованием...
Эмпирические социологические исследования последних лет свидетельствуют о вполне определенных и относительно устойчивых взаимосвязях между различными проявлениями негативной девиантности и социальным творчеством. Думается поэтому, что рассмотрение социального творчества как одного из элементов (подсистем) девиантности не является лишь абстрактной схемой, а таит эвристические возможности комплексного социологического исследования закономерностей распространенности, а также взаимосвязей позитивных и негативных проявлений социальной активности в пространственно-временном континууме социума, построения математических моделей девиантности как системы, с выходом на управленческие проблемы развития социального творчества «в ущерб» негативным девиациям.
Концепция позитивных/негативных девиаций представляет не только теоретический интерес. Имеются многочисленные исследования, свидетельствующие о сложных соотношениях позитивных и негативных девиаций. В общем виде представляется, что рост позитивных девиаций может отражаться в снижении негативных и наоборот. Существует гипотетическая возможность «замены» (замещения) некоторой доли негативных девиаций позитивными (и наоборот) или же вытеснения тех и других нормальным поведением. Последнее, правда, может вести к застою общества.
Практически это означает, что предоставление обществом (государством) максимальных условий для развития творческой активности (разнообразные и доступные кружки, секции, творческие объединения и т.п.) должно сократить нежелательную для общества активность. Как утверждают, в частности, наркологи: «Среди наших пациентов людей с хобби не бывает».
Однако эмпирическая база социологии творчества как девиантности еще крайне слаба. По мере «очеловечивания» нашего общества (да и всего человечества: иного выхода нет, альтернатива – самоубийство рода Homo sapiens в результате экологической или ядерной катастрофы), утверждения общечеловеческих ценностей, достоинства личности и понимания ее самоценности, а равно объективной ценности бесконечного разнообразия индивидуальностей, творчество из отклонения-привилегии превратится в норму жизнедеятельности. Девиантность социума примет формы, которые трудно предсказать сегодня. Но можно думать, что нетворческое, приспособительное, потребительское существование сместится к полюсу негативных отклонений. «Что поделаешь, бесцветная и безвкусная усредненность: она ничему не дает сделаться ни по-настоящему дурным, ни по-настоящему хорошим» (Гегель).
Пока же, на протяжении всей истории человечества, общество и государство преследуют и наказывают творцов, как преступников. Азбучные примеры осуждения за научное творчество (отстаиваемые научные идеи, представления) как преступление – смертный приговор Сократу (399 год до н.э.), сожжение на костре Джордано Бруно (1600) и Мигеля Сервета (1553), заточение в темницу Галилео Галилея (1633).
Менее известно, что Синод православной христианской церкви обвинил Михаила Ломоносова в распространении в рукописи антиклерикальных произведений по статьям 18 и 149 Воинского артикула Петра I, предусматривавшим смертную казнь. Представители православного духовенства требовали сожжения Ломоносова (!). Указом императрицы Елизаветы Петровны Ломоносов был признан виновным, однако от наказания освобожден.
Антуан Лавуазье, знаменитый химик, был гильотинирован 8 мая 1794 года в Париже по решению революционного трибунала. Председатель трибунала в ответ на апелляцию к мировой славе ученого произнес: «Республика не нуждается в ученых»… Путь почти каждого по-настоящему великого ученого – от осуждения к мировой славе (нередко, увы, посмертной).
Создается впечатление, что современники преследуют творцов – писателей, художников, композиторов, ученых, не говоря уже о политиках-реформаторах – едва ли не с большей ненавистью и последовательностью, нежели убийц, насильников и грабителей…
И это относится далеко не только к давно прошедшим временам. И не только к массовым репрессиям ученых в годы гитлеровского и сталинского режимов.
Так, доктор Джеймс Роджерс в 1965 году (!) был приговорен к казни на электрическом стуле за так называемый массачусетский эксперимент, однако за два дня до казни, будучи в камере, он покончил с собой, отравившись цианидом калия. Недавно Массачусетский университет психологии и невропатологии, в котором работал доктор Роджерс, официально заявил, что этот эксперимент имеет большое научное значение, а его эффективность неоспорима. В связи с этим ректор университета доктор Филл Розентерн попросил прощения у оставшихся родственников Джеймса.
Не менее известно преследование «девиантов» в сфере художественного творчества. От непризнания импрессионистов и запрета выставлять их картины до «бульдозерной выставки» времен Хрущева…
