Крах постсоветского консенсуса

В ответ на майдан появился антимайдан. Фото Reuters

События последних месяцев вокруг Украины и Крыма, некоторые связанные с ними тенденции во внутриполитической жизни страны ставят нас перед новой реальностью. Вполне вероятно, что вся система международных отношений, да и внутренняя жизнь России уже не будут такими, как раньше. Изменяется парадигма нашей жизни, сложившаяся после распада СССР, в рамках которой до сих пор действовали Россия и ее основные партнеры как в ельцинский, так и в путинский периоды. Эту систему можно назвать постсоветским консенсусом. В чем ее основные черты? Со времени распада СССР Россия в принципе считалась партнером Запада, хотя и не таким близким, как члены его экономических и политических союзов, но все же в принципе разделяющим его основные внешнеполитические и внутриполитические цели. Некоторые разногласия (например, по Югославии, Ираку, Ирану и т.д.) списывались на ее величину, на недостаточное время нахождения в западном ареале и довольно быстро улаживались. Особые подходы к внутренней политике также объяснялись несовершенством и молодостью российской демократии (об этом говорили и сами московские руководители), некоторыми национальными особенностями.

Постсоветский консенсус был основан на взаимопонимании с Западом о том, что обе стороны будут двигаться к более тесному сотрудничеству, обе будут с пониманием относиться к интересам друг друга и идти на взаимоприемлемые компромиссы. Однако выполняла эти условия на практике только Россия. Не отказавшись полностью от идеи национальных интересов, она показывала, что готова ими частично жертвовать ради сотрудничества с «цивилизованным миром», чтобы стать его частью. Однако сам «цивилизованный мир», несмотря на обилие ободряющих слов, мыслил категориями холодной войны, искренне считая себя победившей стороной. Забыв про все обещания (например, не расширять НАТО на восток), Запад пытался осуществить все, что не мог сделать во время холодной войны из-за сопротивления СССР, – включал в сферу своего влияния все больше стран и территорий, передвигал военные объекты все ближе к российской границе, в том числе и на территорию ее традиционных союзников.

Резкая реакция Москвы явно застала Запад врасплох. В конце марта 2014 года главнокомандующий Объединенными силами НАТО в Европе генерал Филип Бридлав с удивлением заявил, что Россия действует «гораздо в большей степени как противник, чем как партнер». Но с учетом того, что само НАТО действовало так с самого своего основания, фактически не изменив подход к России после конца холодной войны, вряд ли тут стоит удивляться. Изменение политики России было только вопросом времени.

Что может нести это изменение? Конечно, хотелось бы, чтобы разум на Западе победил и чтобы предложения России по обеспечению прав пророссийски настроенного населения в бывших республиках СССР стали серьезно учитывать. Сегодня Россия выдвигает вроде бы разумные предложения, принятие которых могло бы привести к урегулированию ситуации в Украине: создание коалиционного правительства с учетом интересов восточных и южных регионов, федерализация, нейтралитет, придание официального статуса русскому языку и т.п. Но в глазах Запада принять российские предложения – значит признать, что кто-то кроме него самого обладает правом определять, что есть общественный прогресс, что хорошо, а что плохо для других обществ и государств. И Запад скорее всего изберет другой подход – поддержку прозападных радикалов повсюду на постсоветском пространстве, что будет вызывать новые конфликты.

России в этих условиях придется всерьез переориентировать свою политику на Юг и Восток. С одной стороны, это может помочь решению стратегической задачи ее развития – подъему собственных азиатских регионов. С другой – может поставить ее в зависимость от сильных азиатских партнеров, прежде всего Китая. Но выбора у нее нет – враждебность и непонимание Запада его не оставляет.

Порочный выбор

Говоря о том, что Россия, как и всякая страна, имеет право защищать собственные интересы, более того, неизбежно будет защищать эти интересы в том виде, как их понимают ее элита и большинство населения, нельзя не отметить и следующей тенденции. По какой-то причине в современной России сторонники либерализации общества в своем значительном большинстве полностью лишены понимания национальных задач страны, с пренебрежением относятся к чувствам и ценностям большинства ее населения, считая его ретроградным и непонимающим преимуществ европеизации и прогресса. Многие либералы считают, что уменьшение российского влияния в мире как влияния негативного благоприятно для внутренней либерализации и неизбежно должно ее сопровождать. В то же время те, кто выступает за собственную роль России в мире, укрепление ее влияния, обычно являются сторонниками жесткого внутриполитического режима, авторитаризма, а порой – даже возрождения сталинизма.

Такая жесткая связь между внешнеполитическими и внутриполитическими программами многим представляется сегодня очевидной. А между тем так было в России далеко не всегда. Консерваторы в царской России обычно не были сторонниками активной внешней политики. Достаточно вспомнить славянофилов, выступавших за внутреннее развитие по особому пути, или, например, осторожный курс Александра III, заявлявшего, что «все Балканы не стоят жизни одного русского солдата», и в царствование которого Россия не участвовала ни в одной войне.

Активная внешняя политика обычно, наоборот, проводилась либералами. Именно осуществивший либеральные реформы Александр II освободил Балканы, а лидер кадетов Павел Милюков за призывы продолжать войну на стороне союзников до победного конца, вплоть до раздела Турции, даже получил прозвище Дарданелльский.

***

Связано это было с тем, что тогда патриотизм понимался консерваторами в России как сохранение ресурсов страны и жизни ее жителей, как отрицание растрачивания ее богатств на чуждые и непонятные внешние цели. В то же время большинство либералов считали, что модернизированная и даже вестернизированная Россия должна стать отнюдь не подчиненной частью западного мира, но его законной и мощной частью с собственными интересами. Многие также полагали, что миссией России должна стать европеизация и вестернизация стран Востока, которые она лучше понимает вследствие географического положения и того факта, что в самой России имеется значительное мусульманское и буддийское население.

Трудно представить себе, чтобы Александр Пушкин, с его «Клеветникам России», или даже гораздо более радикальные декабристы выступили сторонниками превращения реформированной России в младшего партнера Англии или Франции, не говоря уже о возможности ее раздела. Между тем идея возможности и даже желательности раздела России на «несколько мелких зажиточных Швейцарий» в период перестройки была довольно широко распространена среди российских либералов. Такие взгляды отразились даже в проекте конституции Андрея Сахарова.

В подобных предложениях поражает два момента. Во-первых, полное непонимание того, что раздел страны не может быть бескровен, он приведет к многочисленным кровавым конфликтам, в результате которых возникнет скорее не несколько Швейцарий, а несколько Босний или Ливанов. Ход распада СССР в дальнейшем ярко это продемонстрировал. Это момент  прагматический, говорящий о незнании или нежелании знать политические реалии.

Но есть и более важный, духовный момент. План раздела собственной страны говорит о непризнании ее исторической и культурной ценности, по сути об идеологической ненависти к ней. Ведь если считать, что любая, даже небольшая, страна представляет собой огромный интерес для всего человечества своим уникальным историческим путем, национальными представлениями и культурой, то тем более должна быть ценна всем этим такая крупная страна, как Россия, сыгравшая значительную роль в мировой истории, и раздел ее на множество мелких частей должен вызывать по меньшей мере сожаление.

Справедливости ради следует сказать, что идеологическая ненависть к России или, как сейчас говорят, русофобия, была характерна для некоторых либералов и в царской России. Но все же в XIX веке такие взгляды не были характерны для либерального большинства и представлялись скорее курьезными.

В позднем же СССР и независимой России государствоборческие идеи стали доминировать в либеральном движении. Вероятно, связано это с несколькими причинами. Во-первых, это движение формировалось в условиях советской системы, огосударствившей все сферы жизни. В этих обстоятельствах борьба за свободу неизбежно связывалась с борьбой не только против конкретного советского государства, но и против государства как такового.

Во-вторых, российские либералы были воспитаны на советской идеологии и ее отрицание понимали как создание новой идеологии с обратным знаком. Так, если власти считали СССР великим прогрессивным государством и альтернативой социально отсталому Западу, то их враги должны были видеть в нем государство порочное, которое нужно было подчинить прогрессивному «цивилизованному» Западу. Это отношение передалось и на независимую Россию, которая, с оппозиционной точки зрения, сегодня все больше напоминает СССР.

В-третьих, сказывались и недостаточная образованность, плохое знание истории и культуры собственной страны, особенно ее религиозной части (что также является последствием советского антирелигиозного образования), которая именно и обладает уникальным богатством, значительно отличающимся от европейской традиции.

Между прочим, и на Западе сторонники всемирной демократизации, либералы и защитники прав человека отнюдь не противятся внешнеполитическим и даже военным предприятиям своих правительств. Они лишь требуют, чтобы эти предприятия осуществлялись в интересах «демократии». Государствоборчество на Западе, особенно в США, свойственно скорее крайним консерваторам, но отнюдь не либералам.

Таким образом, господство государствоборческой идеологии в либеральном и правозащитном движении сегодня по сути является таким же пережитком советской системы, как и попытки прямо восстановить атрибуты и символы СССР, но только с обратным знаком.

Мифы оппозиции

Если борьба за либерализацию в современной России монополизирована антигосударственниками и примитивными западниками, не заботящимися о национальных целях России и не понимающими, что их страна не может быть простым придатком западной системы по целому ряду причин (из-за географического положения, размеров, культурных традиций, ценностей большинства населения), то борьба за российские национальные цели фактически монополизирована сторонниками диктатуры.

Эта последняя тенденция особенно ярко проявилась во время недавних событий на Украине, когда в принципе благая цель по воссоединению с Крымом стала предлогом для выхода на свет наиболее отвратительных персонажей недавнего, но забытого советского прошлого. Главными сторонниками и пропагандистами этого события стали полуфашистские и сталинистские деятели, идеологи ГКЧП, которых раньше и близко не подпустили бы к государственным телеканалам. Несогласных изгоняют из СМИ и университетов. Оппозиционные СМИ закрываются. Радио и телевидение говорят одним голосом, который порой срывается на шовинистический крик и призывы к ядерной войне. Многие программы телевидения все чаще напоминают поделки советского КГБ, призванные дать отпор «классовому врагу». Казалось бы, ушедшее в небытие мировоззрение советских спецслужб, основанное на том, что власть окружена внешними и внутренними врагами, с которыми надо вести беспощадную борьбу, опять начинает доминировать в информационном пространстве.

Нынешняя ситуация ставит россиян перед порочным выбором: либо выступать за демократизацию, но против усиления России на мировой арене, за ее превращение в младшего, подчиненного партнера Запада, либо за укрепление России, но с обязательным установлением диктатуры, национализмом и угрозой всем вокруг. Либо Дугин с Прохановым, либо Немцов с Каспаровым. С одной стороны, новые кумиры «общества» в виде вороватых олигархов, гламурных телеведущих и бульварных барышень, занимающихся половыми сношениями с курицами в супермаркетах и хулиганством в церквях, с другой – агрессивные бесноватые националисты, марширующие колоннами в одинаковой форме по улицам Москвы. И никакой середины.

Первая позиция подозрительно отвечает интересам коррумпированной компрадорской прослойки во главе с олигархами и крупными чиновниками, которые опасаются за свои сбережения и недвижимость в Лондоне. Для них бардак и развал 90-х – милое дело: можно, пользуясь связями в правительстве, безнаказанно грабить свой народ, а награбленное – вывозить за границу. Определенная доля плюрализма тут даже полезна, ведь диктатура может обратиться против воровства: не надо забывать, что именно Муссолини наиболее эффективно искоренял итальянскую мафию.

Основа второй тенденции – все более поглощающая Россию идеология спецслужб, с ее знаменитой теорией авторитарного «крюка», который якобы только и мог спасти Россию от развала, психологией осажденной крепости, поисками врага в любом соседе и предателя в каждом инакомыслящем. Сегодня ее носителей, в отличие от советских и ельцинских времен, более не сдерживает политическая власть, потому что они сами и есть власть.

Кого здесь выбрать? С одной стороны, «ворюги мне милей, чем кровопийцы», то есть чем те, кто способен вернуть страну в ГУЛАГ; с другой – я симпатизирую «собиранию русских земель», какой-то большей рациональности нынешнего государства, потому что авторитаризм когда-то рухнет, а страна останется. А смогут ли сохранить ее оппозиционеры-западники, многие из которых, кстати, уже были у власти и прославились только поощрением системы воровства и хаоса, – весьма сомнительно.

Но почему такой порочный выбор вообще необходим? Почему нельзя быть сторонником свободной, но сильной и самостоятельной России? Ведь именно за такую страну всегда и боролся российский либерализм. Запад для него был идеалом лишь в смысле некоторых элементов внутреннего устройства, но российские либералы никогда не идеализировали его прагматическую, часто антироссийскую внешнюю политику. И уж только отъявленные террористы и враги российского государства типа большевиков выступали за «превращение войны империалистической в войну гражданскую».

И сегодня тесная взаимосвязь демократии с внешнеполитическими целями Запада – не более чем миф российской либеральной оппозиции. Строго соблюдая верховенство закона внутри своих стран, западные лидеры гораздо более прагматично относятся к международному праву. Не Россия, а Запад уничтожил идею создания новой системы мировой политики, основанной на международном праве, возможность для чего возникла после крушения СССР. Не Россия, а Запад, уверовав в «конец истории», воспользовался временным всесилием, чтобы создать мир, в котором можно хватать все, что плохо лежит, крушить любые границы, нарушать любые договоренности ради «благой цели». Не Россия, а Запад целенаправленно разрушал послевоенную правовую систему, основанную на суверенитете государств, продвигая теории «гуманитарных интервенций», «ответственности по защите» и т.п. Не Россия, а Запад надавил на Международный суд ООН, постановивший, что односторонняя декларация независимости Косово не нарушает международное право. Россия многократно предупреждала, что прецеденты с бомбардировками Сербии, отделением Косово, военными акциями в Ираке и Ливии подорвут систему международного права, в том числе и закрепленный хельсинкскими документами принцип нерушимости границ в Европе. Если не Совет Безопасности ООН, то любой сильный будет сам для себя определять, в чем его «благая цель», и какой кусок себе отхватить.

В результате сегодня позиция Запада по Крыму, в которой его лидеры ссылаются на принципы соблюдения территориальной целостности и нерушимости границ, воспринимается в России как не более чем глубочайшее лицемерие. В условиях новой ситуации, когда сила решает все, а идеология лишь служит для ее прикрытия, следует определить, на что должна быть направлена сила, как применяться.

Представляется, что раз не сработал принцип нерушимости границ, во внимание должно приниматься желание населения. Если крымчане хотят жить в России, то почему они не могут этого сделать и так же, как каталонцы, отделиться от Испании, как шотландцы – от Британии? Ведь это оказалось возможным, например, в случаях с Южным Суданом, Восточным Тимором и т.п. Подход российских противников присоединения Крыма поражает меня своим прозападническим доктринерством – абстрактные принципы Запада, которые там используют лишь для других, но не соблюдают сами, для них важнее, чем чаяния миллионов людей.

В то же время меня совершенно не прельщает перспектива жить в осажденной крепости под властью тех, кто повсюду видит врагов, а в любом инакомыслящем – предателя и пятую колонну. Я хочу слушать и смотреть оппозиционные СМИ, даже если не во всем с ними согласен, и не готов мириться, что моих коллег изгоняют с работы и сажают в тюрьму только потому, что они в чем-то не согласны со мной или с властью.

Я уверен, что большинство россиян не хотели бы делать этого порочного выбора. Согласно многочисленным опросам, это большинство любит свою страну, хочет, чтобы она была сильной и процветающей, но также ценит возможность свободного передвижения, выезда за границу, озабочено коррупцией и безответственностью власти и вовсе не мечтает о восстановлении сталинизма или установлении националистической диктатуры.

Необходимость порочного выбора ведет многих талантливых людей к выезду из страны. Я знаю это по многим студентам, которые, за исключением работы в органах власти и управления, где сегодня возможны высокие доходы, не видят особых перспектив трудоустройства. Ведь за все прочие профессии: в науке, образовании, медицине, на производстве, в частном бизнесе за границей платят больше, да и жизнь там гораздо более спокойна и благоустроена. Причем речь уже идет об эмиграции не только на Запад, но и в страны Азии: Китай, Таиланд, Индию и др.

* * *

Из этой ситуации есть только один выход. Людям надо предложить третий путь, который будет отвечать чаяниям большинства. Этот путь – соединение нормального, умеренного патриотизма, естественным образом свойственного жителям большой и гордой своей историей страны, с умеренным же либерализмом, выражающемся в стремлении жить свободнее, по закону, без воровства и коррупции, с развитым самоуправлением. Европейский путь или европейский вектор развития России должен означать не подчинение ее интересам ЕС, а заимствование позитивных и приемлемых для России элементов европейского государственного устройства, прежде всего – верховенства права, конструктивного взаимодействия с Европой и США, разъяснения своей позиции при жестком отстаивании собственных интересов. Сторонники этого пути должны не пропагандировать никому не интересные в России и раздражающие большинство граждан ценности «демократизма» типа феминизма и гомосексуальных браков, а сосредоточиться на реальных проблемах страны, заботящих население: борьбе за независимую систему правосудия, против коррупции и нелегальной миграции, против привилегий властной касты, национализма и ксенофобии. При этом необходимо пояснять, что именно эти явления как раз и мешают России стать великой и мощной страной. Только такое истинно либеральное движение способно дать стране перспективу и сделать жизнь в ней комфортной для большинства россиян, а саму ее – популярной и привлекательной в мире.