Сергей Дзюба
Храм науки, служители храма... На практике все это оборачивается казенщиной и бюрократизмом. Фото PhotoXPress.ru
Интересно проследить, как разделение на членов академии и на простых научных сотрудников в разные времена отражалось в академических уставах. В действовавшем до революции уставе 1836 года понятие научного персонала вовсе отсутствовало: при академии числились только технические работники (библиотекари, лаборанты, прислужники и т.п.). Такой персонал насчитывал в то время 63 человека. Первым параграфом тогдашнего устава провозглашалось, что «Академия наук есть первенствующее ученое сословие в Российской империи». В 1912 году штат академии был увеличен до 152 человек.
В годы советской власти штаты академии стали быстро расти. В ней тогда появляется многочисленная прослойка научных сотрудников. Этот факт нашел свое отражение уже в первом советском уставе 1927 года, в котором говорится, что «Академия наук Союза ССР состоит из действительных членов (академиков), почетных членов, членов-корреспондентов и ученого персонала, работающего в ученых учреждениях Академии наук Союза ССР». В последующих довоенных редакциях устава эта формулировка повторяется с небольшими изменениями – «ученый персонал» заменяется на «научный персонал» (1930), а затем на «основной штат научных сотрудников» (1935).
Но вот интересное явление: в послевоенных уставах 1959 и 1963 годов понятие научного персонала вдруг снова исчезает. Там говорится, что «в состав Академии наук СССР входят действительные члены (академики), члены-корреспонденты и иностранные члены». О научных сотрудниках вообще нигде ни слова. Если строить предположения, с чем это могло быть связано, то надо обратить внимание на следующие важные обстоятельства. Во-первых, в послевоенные годы резко изменилось количественное соотношение между членами академии и научными сотрудниками и изменился характер деятельности первых. Действительно, в 1939 году членов академии было 327, научных сотрудников – 4324 (данные 1940 года). То есть на одного члена академии приходилось примерно 13 научных сотрудников. В современных понятиях это означает, что чуть ли не каждый заведующий лабораторией был членом академии. Так как завлабы, как правило, являлись активно работающими в науке людьми, это означало, что и члены академии были таковыми. Но вот в 1975 году (данных за 1959 год у меня нет) членов академии было 678, научных сотрудников – 42 500, и соотношение теперь примерно 1:63. А это уже говорит о том, что член Академии находится в ранге директора института или близок к этому. Понятно, что административная работа у него теперь находится на первом плане, конкретная же научная работа вынужденно теряет свои приоритеты. Во-вторых и в дополнение к первому, 50-е, 60-е и 70-е годы характеризовались значительным укреплением в стране номенклатурной системы управления во всех областях общественной жизни. Представителям же номенклатуры присуща была некоторая спесь по отношению к остальному «населению». Кто те времена застал, хорошо это помнит. Объяснение этому простое: номенклатурная система представляла собой не что иное, как ремейк дореволюционного способа управления обществом, основанного на его разделении на сословия. Это была спесь аристократического сословия по отношению к плебеям. Члены же академии, обласканные материальными благами и занимающие высокое служебное положение, безусловно, относились к номенклатурному кругу. Что и могло способствовать упомянутой трансформации устава (вспомним здесь и про «первенствующее ученое сословие».)
Изменение общественного строя в 1990-х годах привело к некоторой демократизации устава академии. В уставе 1992 года говорится, что Российская академия наук «состоит из научных и научно-вспомогательных организаций и объединяет членов РАН – действительных членов и членов-корреспондентов, избираемых Общим собранием академии, и научных сотрудников учреждений академии». На первом плане в описании состава академии появились научные организации, а научные сотрудники опять были удостоены того, чтобы о них явно было упомянуто. Так же формулируется аналогичный пункт и в следующем уставе, 2001 года. А вот в 2007 году – видимо, под влиянием новых веяний, – этот пункт опять трансформируется. Теперь он формулируется так: «Российская академия наук объединяет членов Российской академии наук – действительных членов (академиков) и членов-корреспондентов, избираемых Общим собранием этой академии, а также научных сотрудников, подведомственных Российской академии наук организаций». Здесь на первый план выходят члены академии, а не научные организации. И появляется дополнительная связка «а также» – вроде бы мелочь, но она служит разграничителем между членами академии и научными сотрудниками. Причем четко указано, кто кому подчиняется.
Все это выглядит как ностальгия по хрущевско-брежневским номенклатурным временам. Но важно даже не это, а то, что из новой формулировки вполне определенно следует: РАН состоит из двух иерархически устроенных частей – сообщества членов РАН и управляемых ими коллективов научных сотрудников институтов РАН.
Сложившейся иерархической системе управления институтами РАН присущи даже черты кастового, сословного деления. Научные сотрудники формально могут принимать участие в принятии решений на Общем собрании РАН путем делегирования на него коллег из своей среды, но при этом голос рядового научного сотрудника весит в десятки раз меньше, чем голос члена академии. Все руководящие должности в РАН выше директора института могут занимать только ее члены. Члены РАН и рядовые научные сотрудники имеют разные социальные права – в медицинском и санаторном обслуживании, в пользовании служебным автотранспортом и др. Различие в социальных правах распространяется и на членов семей.
Расхожий аргумент защитников такой системы управления заключается в том, что в члены академии путем длительной многоступенчатой селекции попадают лучшие представители научной среды, которые поэтому смогут принимать наилучшие решения. Но в наш динамичный век такой аргумент кажется, мягко говоря, сомнительным. Уж больно длительна по времени эта селекция. Пока человек пройдет все ее круги, он может деловые качества подрастерять просто в силу естественных физиологических причин. Достаточно сравнить возрастной состав и деловые качества руководства РАН и топ-менеджмента любой успешной российской компании, чтобы убедиться в том, что такая селекция ни к чему хорошему не приводит.
Сложившаяся в РАН иерархически-кастовая, сословно-номенклатурная система управления работающими в научных институтах научными сотрудниками – рудимент прошлых эпох. РАН никогда не впишется в реалии нынешнего века, если эта система сохранится и в будущем.
Дарья Гармоненко