Юрий Тавровский
Эти студентки в традиционных костюмах участвуют в церемонии, связанной с почитанием Конфуция.
Фото Reuters
В Китае происходит самая настоящая «идеологическая революция». Отодвигаются в тень Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин и даже Мао Цзэдун, без ссылок на которых еще недавно не обходились ни выступления лидеров правящей Компартии, ни статьи философов и публицистов. Одновременно все заметнее становится поощряемое властями возрождение этических ценностей конфуцианства, в экономической и политической жизни широко используются понятия и формулы учения Конфуция.
Мудрец, приближенный к Правителю
Всю жизнь (551–479 до н.э.) древнекитайский мудрец Кун Фуцзы мечтал занять влиятельный пост при повелителе какого-нибудь из постоянно соперничавших друг с другом царств, на которые распалась еще недавно могущественная «сверхдержава» Чжоу. Однако только на 51-м году жизни он получил первую серьезную должность. Быстро наведя порядок в общественных работах, Конфуций был приближен к правителю царства Лу и выдвинут на пост министра внутренних дел. Впрочем, его должность в наши дни скорее называлась бы, скажем, «советник по национальной безопасности», так как ради выживания в острой конкуренции с соседними царствами повелитель Лу должен был одновременно и наращивать экономический и военный потенциал, и умиротворять собственную знать, и решать проблемы внешних сношений. Благодаря советам Конфуция за три года царь добился во всех этих областях таких успехов, что соседи забеспокоились. Они подослали к владыке хорошеньких певичек, тот отдалился от государственных дел и вскоре дал понять «эффективному менеджеру», но притом строгому моралисту Конфуцию, что в его услугах далее не нуждается. Кун Фуцзы в знак протеста на время покинул родную страну и «перешел на преподавательскую работу» – стал уделять больше внимания своим ученикам, число которых заметно выросло.
Странствующая школа Конфуция пользовалась успехом – ее слушателей приглашали на хорошие должности в разные царства. Дошедший до наших дней главный труд Конфуция «Лунь юй» («Беседы и суждения») как раз и является сборником конспектов занятий с Учителем. Судя по книге, занятия шли в «интерактивной» манере и были похожи на «кейс стадиз» в современных бизнес-школах. Двадцать «курсов лекций», то пространных, то весьма кратких, стали для бесчисленных поколений китайцев идеальным чертежом гармоничного общества, в котором царят справедливость и порядок, а каждый человек имеет свои обязанности и права в семье и в государстве. «Лунь юй» был и остается учебником государственного управления, наставлением по семейным делам, эталоном личной морали и кодексом чести интеллигенции.
Признание и высокие чины все-таки пришли к Конфуцию, но только после смерти. В его родном городе Цюйфу в провинции Шаньдун вырос целый мемориальный комплекс, где неподалеку от скромной могилы Учителя расположен обширный Храм, главный павильон которого покрыт золотистой черепицей, а фасад стоит на девяти опорных столбах, – все это полагалось в старом Китае только императору. Правители Поднебесной из китайских и «варварских» династий посмертно награждали Конфуция все более высокими титулами и званиями, одно из которых получило распространение – Совершенномудрый Учитель.
Подобно беседам Иисуса Христа, также записанным учениками и ставшим фундаментом европейской цивилизации, заветы Конфуция нашли отклик в сердцах и умах людей, сделали возможным единство и устойчивое развитие китайской цивилизации. Учитель обобщил духовный опыт предшествующих поколений. Недаром он повторял: «Я не придумываю ничего нового, а передаю мудрость предшественников». Конфуций разработал четкую систему взаимоотношений родителей и детей, старших и младших, правителей и подданных. Он не был основателем религии – не получал скрижали с заповедями и не общался напрямую с Небом. Но в своих беседах Конфуций сформировал этическую матрицу, которая идеально соответствовала духовным потребностям современных ему китайцев. Недаром первый храм в честь Совершенномудрого был построен рядом с его могилой уже через год после кончины, в 478 году до н.э. Недаром именно его учение устояло в острой конкуренции с Лао Цзы и другими мыслителями той эпохи, с философами последующих веков, а также с пришедшими в Китай учениями Будды, Мухаммеда, Христа. «Матрица Конфуция» подвергалась определенной коррекции через многочисленные комментарии и толкования, но ее значимая часть лежит в основе развития китайской цивилизации на протяжении вот уже 25 веков и, похоже, останется на своем законном месте еще очень долго.
В самом Китае с именем Конфуция связывают как успехи, так и неудачи нации. Упадок маньчжурской династии Цин, следовавшей наставлениям Конфуция и поначалу существенно расширившей границы Поднебесной за счет Тибета, Монголии и Синьцзяна, стал для китайских революционеров причиной разочарования в конфуцианстве. С середины ХIХ века унизительные поражения еще недавно могущественного Срединного государства в войнах с европейцами и японцами следовали одно за другим и привели к падению Цинской империи в 1911 году. Революционеры увидели причину отсталости и поражений Китая именно в «закостенелом» конфуцианстве, которое-де привело нацию к отсталости. Речь шла даже об отказе от иероглифов, которые обеспечивали связь поколений. Заняться борьбой с «матрицей Конфуция» помешали гражданская война и японская агрессия, Но антиконфуцианская традиция продолжала существовать и дала страшный рецидив в годы культурной революции (1966–1976) и особенно во время кампании «критики Линь Бяо и Конфуция» (1972–1976).
Мао Цзэдун, получивший в молодости стандартное конфуцианское образование и знавший наизусть «Лунь юй» и другие книги конфуцианского канона, в своей политической деятельности не раз прибегал к идеям Учителя. В период «большого скачка» и насаждения «народных коммун» Мао в своих статьях широко использовал термин «датун» («великое единение») в смысле первой фазы коммунистического общества, ликвидирующего частную собственность. Придуманная им для китайско-советских отношений 50-х годов формула «младший брат – старший брат» – это типичное проявление принципа «ли» («церемонии»), определяющего отношения в семье и обществе. Систему власти в Компартии, а затем и государстве Мао выстраивал тоже не только в соответствии с рекомендациями Коминтерна и советских специалистов, но и с заветами Конфуция о подчинении Правителю всех остальных уровней иерархии. Освоившись в роли повелителя, по существу – нового Сына Неба, сын крестьянина из провинции Хунань повел себя так же, как первый гонитель учения Конфуция император Цинь Шихуанди, чье царство Цинь поглотило все другие царства и объединило Китай через два века после смерти Учителя. Цинь Шихуанди велел уничтожить все записи бесед Учителя и расправился с частью его последователей. Мао Цзэдун, в свою очередь, развернул травлю партийных, государственных, научных работников, быстро принявшую формы общенационального погрома культуры и ее носителей – интеллигенции. Можно предположить, что «великий кормчий» хотел избавиться от всей культурной традиции Китая, заимствованный с Запада марксизм-ленинизм переосмыслить и стать основателем нового Учения, новым Конфуцием. Знаменитый «цитатник», кое в чем напоминающий «Беседы и суждения» Кун Фуцзы, был создан с согласия Мао.
Идейная основа реформ
Смерть Мао Цзэдуна в 1976 году, арест Цзян Цин и ее соратников из «банды четырех», возвращение из ссылки «идущего по пути Линь Бяо и Конфуция» Дэн Сяопина открыли перед Китаем перспективу нормализации общественной и экономической жизни. В то же время в стране образовался острый «идейный вакуум», поскольку коммунистическая идея была скомпрометирована маоистскими экономическими экспериментами и репрессиями, а традиционные религии оставались под запретом. Большое мужество и политическая дальнозоркость потребовались Дэн Сяопину, чтобы в этих условиях заговорить о «сяокан». Недавно репрессированный за «следование путем Конфуция» заимствовал у Учителя этот термин, означающий в классических конфуцианских книгах «общество малого благоденствия».
Дэн Сяопин, вернувшись из ссылки в столицу измученной маоистскими экспериментами страны, не скрывал своего восхищения лидером лишенного природных ресурсов Сингапура Ли Куан Ю, который объяснял причину успеха своего населенного на три четверти китайцами государства «народным конфуцианством». Открывая в 1994 году международную конференцию по случаю 2545-летия со дня рождения Конфуция, премьер-министр Ли подчеркнул: «Мы не смогли бы преодолеть наши трудности и препятствия, если бы подавляющее большинство населения Сингапура не вдохновлялось конфуцианскими ценностями».
 Скульптурных изображений Конфуция в Китае великое множество. Фото Reuters |
Перед глазами Дэн Сяопина была еще одна действующая модель конфуцианского государства – Тайвань. Сбежав на этот остров после поражения от коммунистов в ходе гражданской войны, Чан Кайши и его соратники по партии Гоминьдан положили в основу экономического и социального развития концепцию «сяокан». К концу 70-х годов Тайвань превратился в одного из «азиатских тигров» наряду с Японией, Южной Кореей, Сингапуром и Гонконгом, также входящими в регион «конфуцианской культуры». Дэн Сяопин провозгласил начало политики «реформ и открытости» в декабре 1978 года. Про тесную связь модернизации с понятием «сяокан» он официально объявил на следующий год, встречаясь с премьер-министром Японии Масаёси Охира, весьма сведущим в конфуцианстве. Дэн Сяопин дал собственную интерпретацию «сяокан» – «общество средней зажиточности». В последующие годы концепция «сяокан» была развита китайскими экономистами как специфическая модель потребления и производства, которая отличается от капиталистической концепции«высокий уровень потребления – высокие расходы». Президент Академии общественных наук КНР Ма Хун объяснял: «Мы будем стремиться при не очень высоком уровне доходов сравнительно хорошо удовлетворять потребности населения, непрерывно и постепенно увеличивать доходы населения, побуждать его создавать социалистическую модель потребления, китайский сяокан». Ведущий российский специалист по конфуцианству Леонард Переломов так определил значение выдвинутой Дэн Сяопином стратегии развития Китая: «Провозгласив «сяокан» символом построения «социализма с китайской спецификой», Дэн Сяопин способствовал высвобождению энергии всего общества и нацелил его на новый курс – модернизацию страны».
Девизы правления
Реализуя стратегию «сяокан», преемники Дэн Сяопина выдвигали в ее контексте собственные тактические программы. Традиция создания краткого лозунга, передающего главный смысл текущей политики, уходит корнями в глубины китайской истории. Каждый император при восхождении на трон провозглашал девиз, который содержал программу правления. Девизом Дэн Сяопина можно считать «гайгэ кайфан» («реформы и открытость»).
Принявший бразды правления у Дэн Сяопина Цзян Цзэминь вошел в историю как автор девиза «саньгэ дайбяо» («три представительства»). На ХVI съезде КПК в 2002 году он выступил с докладом «Всесторонне вести строительство общества средней зажиточности и создавать новую обстановку для социализма с китайской спецификой». Ради достижения этой цели Цзян Цзэминь и выдвинул свою концепцию, которая тут же была единогласно включена в Устав Компартии. Подразумевалось, что в КПК теперь смогут вступать не только пролетарии и крестьяне, но также предприниматели, содействующие ускоренному развитию экономики. Партийные теоретики отмечали, что концепция «трех представительств» вытекает из суждений одного из ранних продолжателей Конфуция, философа Мэн-цзы, который писал: «У правителя три драгоценности – земля, народ и правление».
Только что завершивший 10-летнее руководство Компартией Ху Цзиньтао обогатил партийные документы и пропагандистский лексикон концепцией «хэсе» («гармонизации»), прямо заимствованной из Конфуция. Ху Цзиньтао своим девизом «гармонизации» заострил внимание на необходимости преодоления противоречий между ускоренным развитием городов и приморских районов Востока КНР и отставанием провинций Запада и Севера, на разрыве в доходах горожан и крестьян (последние составляли 60% населения). Он смог добиться сглаживания этих и других острых противоречий и в некоторой степени «гармонизировал» китайское общество. Однако ширящееся недовольство разрывом между богатыми и бедными, вседозволенностью родственников партийных руководителей и чиновников остается главной угрозой политической стабильности. Это недовольство прорывается в материалах китайского Интернета, охватившего 500 млн. пользователей, в волнениях крестьян из-за неправомерного изъятия земли под различные строительные проекты и горожан, протестующих против разрушения среды обитания вредными производствами.
Недовольство распространилось и среди высокопоставленных партийных кадров. Характерно выступление профессора Института экономики АОН КНР Цзо Дапэя, ссылающегося на несколько идеализированный иностранный опыт борьбы с коррупцией: «Я хочу ударить в набат во имя китайского народа: его имущество и будущее в опасности! В Китае не только появилось много «предпринимателей» наподобие российского Ходорковского, к нам идут опасные люди, похожие на итальянского премьера Берлускони! Они хотят не только разграбить общенародное богатство, но и заполучить политическую власть, что станет угрозой для любой современной демократии. Мы стоим не только перед реальным капитализмом, но и перед самым коррумпированным черным капитализмом, где чиновники состоят в сговоре с бизнесом, а обладающие властью и богатством владеют всем. Нам нужны не только китайский Путин и серьезная борьба с обогатившимися на разграблении народа, нам надо по-настоящему рассчитаться с теми, кто грабит народное имущество, с коррумпированными чиновниками, которые проталкивают капитализм для власти знати…»
Подобные настроения, похоже, разделял член Политбюро ЦК КПК Бо Силай, который в своей 30-миллионной вотчине, городе Чунцине, развернул борьбу против преступников и коррупционеров, повел идеологическую кампанию «воспевания красного, искоренения черного» и, пользуясь поддержкой некоторых других высших руководителей, рассчитывал войти в состав Постоянного комитета Политбюро, являющегося коллективным руководителем Китая. Не случайно предпринимательская и преступная деятельность его жены всплыла на поверхность в ходе подготовки к ХVIII съезду КПК, хотя в самом Китае распространено убеждение в аналогичных «проделках» родственников и других высших руководителей. Только ценой крайне болезненного для престижа партии и страны скандала удалось сохранить стабильность, минимизировать вероятность прихода к власти оппозиционных сил, смены вектора развития Китая.
Си Цзиньпин, который возглавил правящую партию на ее ХVIII съезде, вскоре провозгласит собственный девиз правления. Скорее всего девиз не будет позаимствован из трудов Маркса, Энгельса, Ленина или Мао Цзэдуна. Буквально накануне этого съезда, которому предстояло определить стратегическое развитие Китая на следующие 5–10 лет, состоялся 7-й пленум ЦК КПК, в материалах которого впервые исчезли упоминания имен всех этих «учителей красного Китая». Даже газеты Компартии накануне съезда публиковали статьи ученых, рекомендовавших КПК перестать быть «партией революции» и окончательно стать «правящей партией», отражающей интересы всей нации. В результате компромисса основных группировок упоминания «красных классиков» все же прозвучали в отчетном докладе Ху Цзиньтао. Однако тенденция к отказу от их наследия налицо.
* * *
Мобилизующий лозунг на грядущие годы должен быть приемлем для всего общества, а поэтому его лучше всего извлечь из «матрицы Конфуция». Именно труды Учителя, изучаемые теперь с начальной школы, зачитываемые с телеэкранов, используемые при тестировании кандидатов на чиновничьи должности, становятся идеологической золотой серединой. Конфуцианство способно совместить традиционные моральные ориентиры и современные ценности, акцентировать необходимость стабильности государства и единства нации перед лицом глобальных экономических потрясений и «сдерживания Китая». Что это будет за девиз, какие советы Учителя будут использованы для решения насущных проблем Китая – покажет скорое будущее.
