Виктор Красильщиков
Бразильские мегаполисы, такие как Сан-Паулу, – витрина прогресса. Но не просто фасад.
Фото Reuters
Отечественная правящая элита, отягощенная манией величия и убогими знаниями о современном мире, не любит, когда нынешнюю Россию сравнивают со странами Латинской Америки. Она привыкла считать их отсталыми поставщиками сырья и продовольствия на мировой рынок, пронизанными коррупцией и жуткими социальными контрастами. Это, впрочем, не мешает ей, демонстрируя показной антиамериканизм, дружить с идейно чуждыми правителями типа Уго Чавеса, который хотя бы на словах строит социализм, а отнюдь не бюрократический капитализм с криминальным оттенком. Да и установление безвизового режима с Аргентиной, Бразилией, Чили и Уругваем – одно из немногих достижений президентства Дмитрия Медведева – тоже плохо вяжется с пренебрежительным отношением к латиноамериканским странам со стороны российского истеблишмента.
Но самое главное, что побуждает усомниться в обоснованности такого отношения к далекому континенту, – даже не формальные экономические показатели и не исчисляемые ООН индексы человеческого развития, вполне сопоставимые с российскими, а по-своему знаменательный факт. В то время как в Западной Европе и США, в Китае и России усиливается, хотя и в разной степени, социальная напряженность, а по арабским странам и вовсе прокатилась волна революций и пока еще рано говорить о ее отливе, в Латинской Америке – относительно тихо.
Континент стабильности?
Конечно, в странах Латинской Америки можно наблюдать и демонстрации, и митинги протеста, и острую политическую борьбу. Но протестные выступления не зашкаливают за средний уровень последних лет, и континент, который еще недавно называли не иначе, как пылающим, не сотрясают массовые бунты и революции, а попытки государственных переворотов, коими издавна славились латиноамериканские страны, сделались редкостью и встречают осуждение со стороны соседей. Наоборот, обыденностью стала смена власти в результате выборов. Даже в малых и бедных странах Центральной Америки – там, где поныне сохраняются условия для нестабильности, – пробивает дорогу тенденция к тому, чтобы решать политические проблемы демократическим путем. А ведь в ряде стран континента президентами являются те, кого когда-то именовали не сеньорами, а компаньерами, то есть товарищами.
Так, в Уругвае президент Хосе Мухика в свое время сидел 13 лет в тюрьме за революционную деятельность. В Бразилии бывший профсоюзный вожак и лидер Партии трудящихся «товарищ Лула» передал свою президентскую ленту «товарищу Дилме» (Дилме Руссефф), которая в годы военного режима была городской партизанкой и провела в тюрьме три года, подвергаясь пыткам. Испытала пытки в пиночетовских застенках и предыдущий президент Чили социалистка Мишель Бачелет – ее отец, генерал ВВС, отказался поддержать переворот Пиночета и был замучен в тюрьме. Если бы чилийская Конституция разрешала баллотироваться на второй президентский срок, эта героическая женщина наверняка была бы избрана вновь. Наконец, не забудем и президента Никарагуа Даниэля Ортегу, одного из руководителей партизанской борьбы против диктатуры Сомосы.
И вот, при наличии на высших постах в ряде стран людей с таким прошлым, Латинская Америка, особенно на фоне происходящего на других континентах, выглядит чуть ли не образцом стабильности. Исключением, правда, в последнее время стала Чили, где правоцентристский президент Себастьян Пиньера решил отобрать у студентов государственных университетов бесплатное образование. В ответ он получил многочисленные демонстрации, а также свой портрет с ослиными ушами и не слишком вежливыми комментариями на стене университета недалеко от своей резиденции. Это явно контрастирует с положением в Аргентине. Совсем недавно в Буэнос-Айресе я видел на заборе надпись, прославлявшую «нашу сеньору Кристину» – Кристину Фернандес де Киршнер, триумфально переизбранную в конце прошлого года на второй срок. Судя по корявости букв, никто не принуждал авторов малевать здравицы в честь главы государства.
И все же при всем разнообразии процессов, которые протекают в разных латиноамериканских странах, у них есть нечто общее, что позволяет говорить о континентальном тренде, поучительном для России и особенно для тех, кто сегодня составляет российскую оппозицию. Этот тренд во многом определяется тем, что происходит в Бразилии, крупнейшей стране континента. Недаром уже много раз говорилось: «Куда идет Бразилия, туда идет и вся Латинская Америка».
Выход из тупика
«Бразилия – это не отсталая страна, а несправедливая страна». Эти слова, произнесенные в конце 1994 года известным социологом Фернанду Энрике Кардозу, который был избран тогда президентом страны, являются ключом к пониманию главных проблем Бразилии. В ходе форсированной индустриализации, проводившейся с 1930-х годов и ускорившейся при военном режиме 1964–1985 годов, страна сумела создать и современную промышленность, и соответствующую ей инфраструктуру, и ряд престижных университетов, дипломы которых вызывают уважение в мире. Бразилия теперь – одна из немногих стран в мире, овладевших полным циклом ядерных технологий (то есть способна сделать бомбу), она научилась строить пассажирские самолеты, наладила производство жидкого топлива из тростника, а в 1979 году, всего через три года после Стива Джобса и Стива Возняка, оказалась второй страной мира, изготовившей собственный персональный компьютер с оригинальным программным обеспечением.
Но на фоне таких бесспорных достижений примерно треть населения страны была вообще выключена из процесса развития, а еще одна треть лишь немного возвышалась над уровнем бедности. Попытки просвещенных генералов-президентов и их союзников – гражданских технократов подстегнуть инновации вязли в трясине отсталости той части населения, которая явно относилась к тогдашнему третьему миру. При избытке дешевых рабочих рук Бразилия страдала от дефицита квалифицированных работников. Предпринимателям же проще было нанимать малограмотных непритязательных рабочих, чем думать о новых технологиях и управленческих новациях. Вот почему элитарная модернизация, которую проводил авторитарный режим в интересах верхних 25–30% населения, быстро исчерпала себя. Бразильское «чудо», когда обрабатывающая промышленность росла на 9–11% в год, оказалось недолгим. Уже в середине 1970-х годов страна столкнулась с внешнеэкономическими трудностями и не смогла с ними справиться, не имея для этого прочных тылов. Об этом опыте Бразилии следовало бы задуматься тем кругам в России, которые наивно надеются хотя бы на верхушечную (для себя любимых!) модернизацию при нынешней российской власти. Чудо-городок Сколково если и будет построен, то ничего не даст российской экономике при разваленной обрабатывающей промышленности и в отсутствие умелых исполнителей, способных воплотить разработки ученых в конкретные изделия и технологии.
На рубеже 80–90-х годов бразильские политики и ученые в области социальных наук (а нередко это одни и те же люди, учитывая чрезвычайно высокую «мозгоемкость» бразильской политической сферы) пришли к выводу: успешная модернизация невозможна без решения социальных проблем, без устранения внутренней периферии и радикального сокращения массовой бедности. Именно массовая бедность, а не дефицит капиталов или технологий была главным препятствием к тому, чтобы превратить Бразилию в полноценную высокоразвитую страну. И именно бедность была основой патерналистских настроений и консерватизма низов, преодолеть который значительно труднее, чем сломить консерватизм части верхов.
Фактически тогда, около двух десятилетий назад, в бразильском обществе стал складываться консенсус по поводу того, что модернизация страны возможна только в условиях демократии, а политическая демократия – только на основе решения социальных проблем. «Я не вижу никакого противоречия в том, чтобы добиваться политической свободы и социальной справедливости одновременно. Чтобы быть стабильной, демократия должна быть эффективной в сокращении массовой бедности и социального неравенства», – говорил Фернанду Энрике Кардозу в интервью автору этих строк уже после своего президентства. Думаю, что слова экс-президента Бразилии и крупного ученого могли бы послужить своего рода предостережением российским либералам, которые много говорят о честных выборах и политической конкуренции, но явно недопонимают, что нерешенность социальных проблем в России – наряду с монополизмом в экономике – составляет одну из опор политического авторитаризма в стране.
Что такое социал-развитие
Главный принцип политики социал-демократа Кардозу в годы его правления – «государство уходит из экономики, но активизируется в социальной сфере». Следуя этому принципу, Кардозу стал выстраивать систему институтов, которые позволили бы государству, с одной стороны, как можно меньше непосредственно присутствовать в экономике, с другой – сделать госрегулирование более эффективным. В частности, правительство начало демонтаж олигархических структур, препятствовавших конкуренции и в экономике, и в политике. Приватизация госсектора в Бразилии, проводившаяся (в отличие от российской и аргентинской) без спешки, сопровождалась расчленением монополий и стала одной из самых успешных в мире. При этом в руках государства осталось еще немало собственности. А государственная нефтяная компания «Петробраз» является, вопреки представлениям наших либералов, весьма эффективной. Правда, в отличие от всех «Газпромов» и Роснефтей, она действует под демократическим контролем.
Кардозу удалось, преодолевая сопротивление различных групп влияния и региональных элит, провести закон о финансовой ответственности субъектов бизнеса, госпредприятий и властей всех уровней. Если бы такой закон существовал в России, то в 2008 году многие банки и крупные компании сменили бы хозяев на более умелых, а новый губернатор Московской области не просил бы президента страны списать с региона долги, которые набрал его предшественник.
 Фирмы США нередко размещают свои производства не в Китае, а в Бразилии. Фото Reuters |
Одновременно, при сбалансированности бюджета и обуздании инфляции, в Бразилии стали увеличиваться расходы на социальные нужды, в первую очередь – на образование и здравоохранение. Примечательно, что они росли быстрее, чем ВВП и все государственные расходы. Ставший президентом с 1 января 2003 года Лула да Силва усилил социальную направленность экономики и финансов, по-прежнему стремясь к бездефицитному бюджету. Сегодня социальные расходы составляют около трех четвертей всего консолидированного бюджета страны (примерно как в Бельгии или во Франции), а расходы на образование – 16%. В планах правительства – довести долю расходов на образование (а это в основном государственные расходы) с нынешних 5,1% до 7,0–7,5% ВВП к 2015 году. А в 2020 году, по мнению депутатов Конгресса, страна должна тратить на образование и вовсе 10% ВВП. Так что Бразилия претендует на мировое первенство не только в футболе.
Опуская подробности всех социальных программ правительств Лулы и Руссефф (а многие из них явились продолжением того, что начал делать Кардозу), остановлюсь на главном. Если в России возросшие в прошлом десятилетии расходы государства на социальные нужды представляли собой способ ублажения «электората», то в Бразилии они явились инвестициями в «человеческий капитал».
Одна из ключевых социальных программ в Бразилии – Bolsa Familia («Семейный кошелек»), которая нацелена на помощь бедным семьям. Сегодня она охватывает более 13 млн. семей, в которых месячный доход на человека не превышает 140 реалов (около 70 долл. по текущему курсу). Однако помощь предоставляется только тем семьям, чьи дети проходят ежегодный медосмотр и регулярно посещают школу. Другими словами, помогают только тем, кто сам старается выбраться из бедности, главная причина которой в Бразилии – именно недостаточный уровень образования простого люда. Недаром в Бразилии вы не встретите нищих с интеллигентными лицами, что, увы, случается в соседней Аргентине, которая, несмотря на успехи последних лет, до сих пор еще не оправилась после неолиберальных реформ 90-х и дефолта 2001–2002 годов.
Вертикальная мобильность
Разумеется, в Бразилии прекрасно понимают, что искоренение бедности – дело не одного десятилетия и что решить эту проблему одним махом, только перераспределяя доходы в пользу бедных, нельзя. Нужно прежде всего устранять причины бедности, которые лежат в структуре экономики, в неравномерности развития разных регионов гигантской страны, в качестве и количестве рабочих мест. Вот почему решение социальных проблем в Бразилии сопрягается с программами промышленного развития страны, с созданием новых рабочих мест на деле, а не в лозунгах. Важно то, что в стране рост расходов на образование сопровождается расширением каналов вертикальной мобильности, созданием условий для того, чтобы выходцы даже из самых бедных слоев могли сделать себе карьеру честным трудом. Этому служит, в частности, программа «ПроУни». Она предусматривает выделение стипендий на конкурсной основе студентам из бедных семей для учебы в престижных федеральных и частных университетах. Только в первом семестре 2012 года стипендии получили 194 тыс. студентов, а всего с 2005 года ими воспользовалось более 1 млн. студентов. Причем все сведения о конкурсе на эти стипендии не только по штатам, но и по муниципиям (районам) можно узнать на сайте Министерства образования. Такая гласность сводит к минимуму возможность злоупотреблений.
Но что делать тем, кто не прошел конкурс? Для них есть сеть технических школ, в которых готовят техников и квалифицированных рабочих. Интересно, что во время президентской избирательной кампании в сентябре–октябре 2010 года споры об этих школах занимали далеко не последнее место в дискуссии между основными кандидатами – Дилмой Руссефф (Партия трудящихся) и бывшим губернатором штата Сан-Паулу профессором (!) Жозе Серрой (социал-демократы). Спорили не о том, нужны ли такие школы, а о том, сколько их нужно открыть и как в них учить. Увы, можно с трудом представить себе подобные дебаты во время выборов в России.
Пожалуй, открытие каналов вертикальной мобильности, которое происходит в Бразилии, для политической стабильности даже важнее, чем простое уменьшение бедности. Об этом стоило бы подумать в России тем, кто занят поиском альтернатив существующему положению вещей.
* * *
Очевидно, что период показной стабильности в России закончился. Социальная напряженность будет нарастать, а сложившаяся в стране политическая система не имеет будущего. Вопрос только в том, какая цена будет заплачена страной за крах этой системы и кто или что вылезет из-под ее обломков. Если мы не хотим, чтобы вылезло что-то «не то», стоит посмотреть на опыт тех стран, которые сопоставимы по уровню развития с Россией. Бразильский опыт в этом отношении бесценен.
Дарья Гармоненко